Истории от Олеся Бузины. Русский Киев в дни Турбиных
Гражданская война в Киеве оставила только один великий роман – булгаковскую «Белую гвардию». И роман этот русский! Что не удивительно. Ведь до революции Киев действительно был русским городом.
Первые настоящие проблемы с товарами Украина почувствовала уже в 1917 году – сразу же после Февральской революции. Еще не выскочил Ленин на броневичок, еще не запрыгали по улицам петлюровцы со шлыками, а в провинции уже исчезли чай и керосин. "Плохая" царская власть успела таки приучить народ зажигать по вечерам керосиновую лампу и попивать под ее уютным светом привозной китайский чаек. Сразу же со "свободой" эта скромная житейская радость улетучилась.
КОНЕЦ СЛАДКОЙ ЖИЗНИ. Хутор матери киевского писателя Константина Паустовского находился совсем недалеко от Киева – в Чернобыльском уезде. Навестив эти места весной 1917-го, он вспоминал, как в гости к ним зашел полуголодный монах из лесного скита и попросил обменять "для братии" сушеные грибы на соль. Мать отсыпала монашку четверть мешка соли и напоила его чаем: "Он сидел за столом, не снимая скуфейки, пил чай в прикуску с постным сахаром, и мелкие слезы изредка стекали по его желтым, как церковный воск, щекам. Он тщательно вытирал их рукавом рясы и говорил: "Сподобил Господь еще раз перед кончиной попить чайку с сахарком. Истинно пожалел меня Господь, снизошел к моему прозябанию".
Впрочем, если честно, то первые признаки наступающих железных времен киевляне почувствовали еще до революции – с началом мировой войны. Как роковую веху вспоминали мемуаристы введение сухого закона, исчезновение кондитерских изделий и появление очередей. "В 1915 году дала о себе знать проблема хлеба, -- вспоминал киевский мемуарист Григорий Григорьев. – Вышел приказ – запретить выпечку и продажу тортов и пирожных в пределах города Киева. С такой неприятностью любители сладкого как-то примирились, за пределами города приказ силы не имел. Демеевка не входила в состав города, и там можно было получить какие угодно пирожные, конечно, за немного повышенную цену. Для этого нужно было только съездить трамваем на Демеевку".
Демеевка – это район нынешней Московской площади. Теперь тут автовокзал и библиотека им. Вернадского. И никто даже не помнит, что меньше столетия назад она неожиданно оказалась самым "сладким" киевским предместьем. Именно с этого кондитерского кризиса и маленьких цехов, находившихся тут, началась киевская кондитерская фабрика им. Карла Маркса, придумавшая знаменитый "Киевский торт", в основе которого типичные рецепты наших прабабушек – безе с орехами и густой масляный крем.
Но во время смены общественно-экономических формаций киевлянам было не до крема, и даже не до хлеба. Зрелища вытеснили все. Вид валяющегося прямо на улице человеческих трупов и брошенного оружия не шел ни в какое сравнение с каким-нибудь жалким эклером на тарелочке.
КАК ПРОДАЛИ УКРАИНУ "ЗА БУТЫЛКУ ШНАПСА". Запомнилось киевлянам бегство разбитого красными воинства Центральной Рады в начале 1917 года. Это сейчас официальные украинские власти любят миф о Крутах. А тогда все выглядело куда прозаичнее. В февральский день, когда армия "батька Грушевского" драпанула из Киева, киевляне неожиданно обнаружили, что общественные туалеты в центре города забиты брошенными винтовками. Этот феномен объяснялся просто – храбрые казаки Рады стеснялись расставаться с оружием на глазах товарищей. А тут заскочил в уборную – прислонил ружье к стенке и выбежал на свет божий облегченным во всех смыслах. Большая часть этих "героев" так и растворилась в большом городе.
Красные поразили Киев двумя взаимоисключающими, на первый взгляд, особенностями – душегубством и любовью к просвещению. Они устроили террор в аристократическом квартале Липок, расстреливая всех с дореволюционными рожами, и отменили плату за посещение театров. Проблема была только с электричеством – из-за отсутствия топлива не работала городская электростанция. Но в Киевском оперном был автономный электрогенератор – его врубили и погнали народ с заводов слушать "Тоску" итальянского композитора Пуччини. Работяги сидели, выпучив от непонимания глаза, и заплевывали зрительный зал семечками. С хлебом по-прежнему были проблемы, о пирожных боялись даже вспоминать. Зато из Москвы по железной дороге эшелонами пошли брошюры Ленина и тоненькие книжонки под названием "Политграмота". Их раздавали по библиотекам "на шару".
Кончилось это чудо быстро – как только Рада договорилась с немцами и признала их протекторат над Украиной. В это же время отменили сухой закон. В продаже снова появились спиртные напитки. А так как появление алкоголя и германских оккупационных войск в Киеве совпали, то в ход пошла шутка: "Продали Украину за бутылку шнапса!".
ФЕЛЬДМАРШАЛ ЭЙХГОРН: "МЫ СДЕЛАЕМ ВАМ ВТОРОЙ ПАРИЖ!". Немцев 1918 года местные жители вспоминали с невероятной душевной теплотой. Командовавший ими 66-летний фельдмаршал Эйхгорн – добряк и симпатяга, увидев, в какую помойку превратила революция "мать городов русских", а по совместительству столицу "незалежной Украины", сразу же заявил: "Мы сделаем из Киева второй Париж!"
Превращение началось с вокзала. Уже упомянутый мемуарист Григорьев, отец которого работал железнодорожником, вспоминал, как это было: "Товарищ отца вечером рассказал, что немецкий офицер, увидев мусор в зале ожидания, дал приказ всех пассажиров высечь розгами. Приказ был выполнен. Дальше пассажиров заставили убрать зал и пойти чистить пути. Немецкая "культура" начала действовать".
Учитывая, что приличная публика в это лихое время старалась отсиживаться дома, легко догадаться, что "пассажиры", выпоротые немцами, были, скорее всего, тем потным и грязным элементом с мешками на плечах, который до сих пор встречается на наших вокзалах. Порка только пошла ему на пользу! Нынешних мешочников тоже было бы неплохо приучать подобным образом к основам гигиены.
Уставшие от войны сентиментальные Гансы охотно играли в скверах с киевскими детьми. Но их начальство крайне раздражали нищие, расплодившиеся в городе за время войны, как тараканы. Немцы провели на них облаву по всем правилам охотничьего искусства, а потом погрузили в вагоны и вывезли за пределы Киева. Вся операция заняла два дня.
Еще за неделю оккупанты покончили с криминальными элементами. Пойманных карманников и домушников расстреляли на склонах Царского сада. Все желающие местные жители могли полюбоваться на эту поучительную картину – еще накануне их приглашали на экзекуцию специально расклеенные афиши.
Покончив с попрошайками и уголовниками, доблестная германская армия обнаружила, что Центральная Рада во главе с Грушевским тоже мало от них отличается, и, продолжая наводить порядок, разогнала и ее. Вместо Грушевского оккупанты посадили на украинский "престол" гетмана Скоропадского. Для Киева начались поистине веселые деньки – пир во время чумы. Киевские красавицы вовсю флиртовали с немецкими и гетманскими офицерами. Работали все театры, кинематографы и даже конские бега. По вечерам для гурманов предлагали специальные сеансы "фильмов для взрослых" -- по-нынешнему, порнографию. На Бессарабском рынке можно было, как и сегодня, купить наркотики (пол-Киева сидело на кокаине!) и даже десятилетнюю проститутку. Хочешь – одну, а можно – сразу парочку. Фельдмаршал Эйхгорн сдержал слово – на полгода Киев действительно стал "вторым Парижем".
Но тут в Германии произошла революция, немцы уехали домой, а в город ввалились орды Симона Петлюры. "Второй Париж , -- вспоминает Григорьев, -- потерял весь свой лоск, дворники равнодушно посматривали на кучи мусора, убирая, когда придет охота". Но антисанитария не беспокоила желто-голубую власть. Вместо того, чтобы чистить улицы, Петлюра взялся менять русские вывески на магазинах на украинские. Власти его хватило ровно настолько, чтобы воплотить в жизнь этот проект – ровно через шесть недель в январе 1919-го в Киеве уже были красные – дивизия Щорса.
КРАСНЫЕ УСТРОИЛИ ЖИЗНЬ, КАК В КИНО. Известный по фильму Довженко эпизод, когда Щорс с Боженко собрали всю буржуазию города в театре, навели на нее пулемет и потребовали выкуп, не выдумка. Так и было. Богатых горожан вычислили по спискам банковских вкладчиков. Активов в банках уже давно не было. Золотой запас последовательно растащили Центральная Рада, гетман и Петлюра. Наличные деньги выдавались вкладчикам ограниченными сумами. Но те упорно старались снимать со счетов все, что можно. Больше всего ценились дореволюционные "катеринки" -- сторублевые купюры с изображением Екатерины II и "петровки" -- 500 рублей с ликом императора Петра I. Деньги Петлюры презрительно именовали "лопатками" за то, что на них был изображен усатый крестьянин с этим сельскохозяйственным инструментом. Но к приходу красных финансовая система была уже в полном упадке. Все, что можно, и народ, и элита перевели в золото и глубоко спрятали. Тем не менее, пулемет Щорса, как помпа, выкачал из нее последние капли – спасая свои жизни, киевские буржуа пожертвовали припрятанную наличку на нужды революции.
К этому времени в городе на полную силу свирепствовал продовольственный кризис. Он начался уже при Петлюре. Петлюровцы, многие из которых, как говорится, сами были "от сохи", ненавидели все городское и считали, что организовывать регулярные поставки в не любивший их Киев не нужно – голодные киевляне сами поедут в село, если не хотят помереть с голоду. В окрестные села, по словам очевидцев, потянулись подводы, нагруженные дорогими трюмо, шкафами и даже роялями. Все это за бесценок уходило в обмен на сало и картошку. Настали золотые деньки для украинского кулачества.
ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ ЗОЛОТОГО ЗАКАТА.
Как избавительницу в матери городов русских ждали только одну армию – белогвардейцев генерала Деникина. Для большинства тогдашних киевлян именно она была "своей". Но так получилось, что в августе 1919-го освобождать Киев от красных одновременно пришли петлюровцы со стороны вокзала и белогвардейцы – по мостам с левого берега Днепра. Две армии-освободительницы столкнулись на нынешнем Майдане Незалежности, называвшемся тогда Думской площадью.
Психологическая поддержка "болельщиков" была явно на стороне белых. Встречали их, как никого до и после во времена гражданской войны. Весь дореволюционный Киев вышел на улицы. Замелькали припрятанные в шкафах цилиндры, котелки и даже чиновничьи фуражки с круглыми кокардами. Дамы держали роскошные букеты для господ офицеров. А над всем этим великолепием носился позабытый аромат дорогих духов "Коти" -- их флакончики, несмотря ни на что, киевлянки спасли от красных, имевших привычку употреблять парфюмерные изделия вместо водки.
Но первыми поцепить свой флаг на здание городской Думы успели все-таки петлюровцы. Завязались переговоры – белые настаивали, чтобы рядом висел русский триколор. Мемуаристы описывают это противостояние по-разному. Но самое колоритное воспоминание оставил все тот же Григорьев. Одна из оказавшихся на площади дам в нарядной шляпе неожиданно "наехала" на петлюровского хорунжего: "Господин офицер! Почему вы не хотите, чтобы наш флаг был рядом? Мы ничего не имеем против вашего, но пусть и наш… Мы тоже победили". И тут хорунжий послал ее на три буквы "чисто русскими словами" и "правой рукой так заехал ей по затылку, что полетела в сторону сначала шляпа, а потом и ее обладательница".
Оскорбление дамы белые не простили. Белогвардейский полковник, споривший за знамя, пишет Григорьев, "мигом обернулся и отдал команду. Его конница бросилась в обратную сторону и быстро исчезла. Я, можно сказать, разинул рот, замер от удивления и удовольствия – такие вещи нечасто встречаются в твоем жизненном календаре… Буквально через три минуты со стороны Печерска послышался пушечный выстрел. Снаряд попал в здание Думы"…
Несговорчивые петлюровцы в панике бросились бежать не только с площади, но и из города: "Трехцветный флаг весело трепетал вблизи от архангела Михаила, -- дождался таки своей очереди".
Семимесячное пребывание белых оказалось последними закатными днями русского Киева. В отличие от хулиганской петлюровской и кровавой красной, это была наиболее интеллигентная власть, если такое определение вообще применимо к реалиям гражданской войны. Она не устраивала репрессий. Современники вспоминают, что попасть в контрразведку белых было совсем не то, что в лапы чекистов. Белые действительно старались разобраться, виноват ли перед ними человек, и охотно выпускали арестованных по ложным доносам. Зато именно в это время газета "Киевлянин" опубликовала списки расстрелянных ЧК перед бегством членов Клуба русских националистов. Почти половину из них составляли, как ни странно, типично "украинские" фамилии – Приступа, Бобырь, Гомоляка, Слинко. Эти люди искренне чувствовали себя русскими, за что и были убиты интернационалистами-большевиками.
Вооруженные силы юга России, как официально называлась армия генерала Деникина, оставили Киев с 5 на 6 февраля 1920 года. Они проиграли красным битву за Москву и были вынуждены отступать. Коммунисты снова вернулись в Киев. Жестокая для националистов ирония состоит в том, что власть белых в годы гражданской войны продержалась в Киеве в четыре раза дольше, чем петлюровская, а каждый второй солдат белых на 1920 год был родом с украинской земли. Это и показывает, кого, на самом деле, поддерживала Украина в гражданской войне.
Олесь Бузина, 14 марта 2008 года.