Инфекционка.. (Не юмор, случай из жизни, шоковая проза)

        Операция на Исталиф закончилась, мы благополучно вернулись в полк. И сразу же новая задача. Наш третий горнострелковый батальон выдвигается на боевое дежурство по охране перевала Саланг. Где этот Саланг и что это такое, я не знал.
   
        После операции на Исталиф, у меня начались проблемы с самочувствием - потерял аппетит, бока начали болеть. Решил, что это последствия операции: молодой, первая операция, стресс, ночевки на земле, кровь, трупы. В общем ничего никому не сказал, чтобы не показать свою слабость. И даже когда уже мочиться начал красным, не желтого цвета, подумал, наверное, когда падал, возможно повредил что-нибудь и это кровь. Но опять-таки, раз не умер до сих пор, значит заживет. В общем из кожи вон лез, чтобы быть настоящим мужиком, бойцом. А уже когда совсем есть не смог, ложку с супом поднес ко рту, меня вывернуло наизнанку. Кто-то из "дедов" осмотрел меня, в глаза заглянул и сказал: - «Да ты, парниша "созрел", гепатит у тебя или еще какая-то хрень». А батальон сидел на "чемоданах", сборы были в полном разгаре и за этой военной суетой никому до меня дела не было, да и сам я не сильно горел желанием расставаться с боевыми товарищами.

        Отвоевали на Исталифе, боевую задачу выполнили, стало понятно кто по чем, определенное уважение-статус обретен. Батальон уходит в неизвестность, на боевую задачу, а я что, болеть что ли буду, в санчастях прохлаждаться? Нет, ни в коем случае, вперед с мужиками, а там видно будет.

        Батальон рассредоточили по всему маршруту от Джабаля до северного Саланга, по точкам-заставам. Это был все еще октябрь месяц. В Джабале можно сказать лето, а вот перевал, всего то через несколько часов следования, встретил нас снегом и морозами.

        Задача нашей минометной батареи - сменить роту пехоты на северном Саланге в Душаке. Здесь тоже стояла зимняя погода. Оборудование позиции, обустройство, размещение и прочие армейские хлопоты. Вот тут уж я заметил, что меня даже от порыва ветра начинает покачивать. Обратился таки к комбату. Ослаб, говорю, товарищ капитан, не притворяюсь. не могу больше. Через несколько часов с колонной приехала «таблетка» Меня отправили в. полк, с ночевкой на самом перевале Саланг.
 
       Ночевали мы прямо в «таблетке» вдвоем с Олегом, еще один боец из батальона, нас даже не выпустили из машины, так и ночевали под замком. У меня нету угрызений совести по поводу что я собирался откосить, попав в инфекционку. Я был желтый как лимон, на пайку уже даже смотреть не мог. Да и казалось, как будто у меня все внутренние органы ноют, кто то изнутри их крутит, щиплет, колет. Так что это была на самом деле вынужденная мера. А сколько в Кызыл Арвате крови сдал на анализы за "героев -дембелей", которые свой срок досиживали, в общем "долгожители". А у меня билирубин зашкаливал. С правой руки сдам за себя, а через некоторое время с левой за того парня.

        Порядки в госпитале меня шокировали. Я был в недоумении, что происходит, почему? Где я оказался, что за очередное испытание, для чего еще и это мне?   Сразу по приезду в Баграмский госпиталь, я уяснил, что лучше никому лишних вопросов не задавать, раз уж тебе "свезло" загреметь в статусе "душары" Попали мы вместе с Олегом. Нас отправили в душ и вручили бритвенные приборы с указанием сбрить всю растительность на теле. Я молча взял станок и занялся делом, а Олег начал задавать вопросы — зачем, да почему. Ну и сразу же вместо ответов нарвался на пару оплеух. В принципе зачем нарываться, отрастут эти волосы со временем. Это даже и не унижение, понятно, что в целях гигиены. Мы с Олегом даже две ночи спали на одной кровати на втором ярусе, валетом. Второй раз он нарвался на неприятности сразу же на следующий день. Были голодные очень, а он с собой припер большую луковицу (хрен его знает где он взял ее). Предложил мне ее съесть вдвоем, но я отказался, я уже был слегка информирован об успехе лечения желтухи при строгом соблюдении диеты. И он тоже это знал, но все равно сгрыз ее как яблоко, укрывшись с головой одеялом. Но запах то лука не скроешь, опять он получил, типа от заботящихся о его здоровье "дедулек" Но в этом случае они отчасти были правы (вот только не пинать же они должны были) Но и я ему говорил: - "Олег, ты хоть башкой своей думай иногда, ты же сам нарываешься постоянно, ну есть какие-то правила, ведь меня не трогают, да и не унижают нас".

        Потом нас с ним расселили на разные кровати и в разные "кубрики". В нашем "кубрике" старшим был кто-то из старослужащих. Я выслушал от его о местных порядках и уяснил, что он здесь "царь и бог". Практически сразу же представился случай проверить этот факт. Мне выдали новый халат, теплый такой фланелевый, но именно новый. И какая то медсестра (нехороший человек) отправила меня в тифозное отделение, отнести баночки под анализы Там у меня попытались отнять халат, обменять на старый. Халат я не отдал, легкая потасовка и я сбежал. И вот еще так сказать в пылу "боя," я прибежал в свое отделение и по борзому выпалил все своему старшему, мол наших бьют, давай показывай, каков ты орел на самом деле. Да..., он пошел и еще пару человек и я с ними. Разборки были только словесные. Мне было сказано: - "Молодец, носи с достоинством этот халат, заслужил". Ну и я уже недолго был в этом госпитале, меня не трогали, не чмырили, хотя в отделении была нездоровая обстановка, "деды" наглели, "духи" летали.

        Не знаю, исходя из каких соображений, но какое-то количество больных в том числе и меня, отправили в Союз, в город Кызыл Арват. Как мы радовались в полете. Все-таки. Союз, даже казалось, болезнь слегка отпустила, сил больше стало.

       Вечером самолет, кстати грузовой АН, приземлился среди гор, как будто в яму какую. Нас побыструхе распихали по машинам и доставили до госпиталя. Ого! Вот тебе и Союз, на территории несколько корпусов и множество обычных армейских палаток. Трындец, к вечеру заселили меня в палатку, в которой почему-то оказалось человек сорок старослужащих и нас четверо молодых, не знакомых друг с другом. Меня сразу же отправили за сигаретой с фильтром. Вышел на улицу, увидел какого-то бойца с метлой, понял, что тоже душара, спросил у него, где можно найти сигарету, да еще и с фильтром. Получил ответ, нигде, разве что в офицерской палатке, но туда лучше не суйся. Пошел я за нашу палатку, посидел с полчаса в раздумьях: - «Бля, где мой автомат? Где МОИ борзые дедушки? Что делать? Откуда здесь весь этот сброд?» и решил, да ну его все на хер, пойду или убью кого, или сам лягу, все, это край!!!. Зашел, сказал: — "Нету сигареты и не будет". Последовала команда, "грудь к осмотру", я добросовестно и с каким-то отчаянием успел махнуть несколько раз и даже попал кому-то... По лицу не били, но вырубили, по-моему, довольно быстро.

        Очнулся я от холодной воды, которой из чайника кто-то поливал мне лицо. Когда открыл глаза, сказал: - "Все равно не пойду за сигаретой, хоть убейте". Один из дембелей, он был из вдв, меня не избивал, (наверное, единственный из этой своры шакалов кто вообще воевал до этого в Афгане) он просто присутствовал при этом. На следующий день он мне "предложил" сделать ему сапоги на дембель. Я не раздумывая взялся за это. Хоть и не имел никакого  представления о сапожном деле.

        Хрена его знает, за мой категорический отказ искать сигарету с фильтром, за мое согласие сделать сапоги, или вообще фортуна, но я был освобожден от участи "ОДИН" в палатке. Кстати это слово я услышал только в госпитале. Я сидел за палаткой и "ваял" эти сапоги.

        Я не был "ОДИН", но испытывал жуткое одиночество, я видел, как шуршали молодые, я видел, как пили и развлекались старики. А я не был ни теми и ни другими. Я понимал, что так продолжаться не может и одному мне будет очень тяжело противостоять этим дебильным порядкам, но и смириться я не собирался. Мне нужен был союзник, друг, такой же непокорный и не глупый «душара».

       Сапоги кстати я сделал на отлично. Да и жизнь моя с рядом последующих событий резко пошла вверх. После моего отказа искать сигарету и дембельских сапог, меня практически не трогали и к тому же в палатке обнаружили "духа", который скрыл свой срок службы. Вот он, бедолага, отдувался за нас четверых, это было наказание для него, и оно было довольно циничным, показным, нам поблажки оказывались специально, на его фоне. Жалко его было, но с другой стороны и не очень, первые дни он "дедом" был, а мы шуршали. Не знаю, заложил его кто, или каким другим способом это выяснилось.

      Потом ко мне приехал отец, он поговорил с начальником госпиталя или с кем-то из руководства. Этот кто-то(сволочь) наговорил моему бате разных ужасов об Афганистане. Сказал, что нас там убивают пачками, шансов выжить практически нету и он просто обязан меня любым способом спасти, вытянуть из этого ада.

      Отец высказал мне свои мысли, сказал, что попытается откупить, с собой у него достаточного количества денег нет, но он будет звонить родственникам и соберет сумму. Я воспринял это как оскорбление и ударил отца в грудь (никогда в жизни я ничего подобного себе не позволял). Он стоял передо мной в полном недоумении и только повторял: - «Сынок, что с тобой сделали за полгода? Ведь ты превратился в зверя! Как так? Ты же был очень добрый и воспитанный паренек». Мне стало очень больно на душе, я сам не понял своего поступка, на самом деле за этот промежуток времени со мной что-то произошло, я стал другим. Это была наша последняя встреча с отцом.  Когда я провожал его на вокзале и посадил в поезд он заплакал и сказал: - «Сын, я больше никогда не увижу тебя, тебя там убьют, прости что не смог уберечь тебя, прости что таким воспитал». Я только ответил ему: - «Успокойся, все будет хорошо, я уже настоящий солдат и меня не просто убить, да и не верь ты этому вранью, кто то хотел с тебя просто деньги сорвать,». В следующем году отец умер.

        Единственное, на что отцу удалось меня уговорить, это только что он похлопочет о моем более комфортном пребывании на время лечения. Меня из палатки перевели в корпус, всего шесть человек в палате и все какие-то блатные и старослужащие. Там меня не трогали и еще отец мне оставил денег. Тут уже из стариков нарисовалось много друзей, два раза я сходил в самоволку, меня снабдили гражданской одеждой. Именно два раза за свои деньги, я проставился по паре бутылок водки. Несколько раз сдавал за кого-то свою кровь, с очень высокими показателями болезни, с одной руки за себя, а с другой за "того парня".
Потом я ходил в самоход уже за их деньги, я ничего не боялся, терять мне было нечего, я просто не представлял даже как меня могут наказать. Единственное это то что я сам не бухал, только раз напился, а так я был уверен, что желтуха и бухло несовместимы. Больные бухали и сильно, не в открытую конечно, но довольно распространено это было у некоторой категории, в том числе и офицеры, хоть они и в отдельных палатках лежали. Там же я узнал еще один метод кайфа — вату, смоченную эфиром, зажимаешь в ладонях, пару тройку вдохов и улетаешь, тоже попробовал, но повторно не захотел больше. Я все-таки был упертый. Если я решил, что не буду что-то делать, я точно не буду, если я себе втемяшил в голову, меня уж никаким ни пряниками, ни кнутами не переубедить. А потом меня вообще каптером там назначили, вот здесь я развернулся, с формой и пуговицами, и кокардами, значками разными крутил, что хотел. Друзьями оброс моментально, за какие-то мелкие услуги со всем этим барахлом. Понимаю, что это повествование меня не характеризует с лучшей стороны, но я пытался выжить, и я выжил, и к тому же выздоровел.

        Как лечили меня в инфекционках? Капельницы почему-то практически не помню, вот только таблетки какие-то горстями выдавали, да уколы внутримышечно. Ну и кровь из вены на анализ сдавали часто, раз в несколько дней. Как-то раз девчонки-практикантки брали анализы. Случай запомнился очень отчетливо, она мне всю руку истыкала, никак не могла попасть в вену. Я уже сидел и пыхтел, как паровоз, даже испарина на лбу выступила. Злился очень и хотел уж рявкнуть что-нибудь обидное, да как взглянул на ее лицо, а у нее то самой слезки в уголках глаз, да губки дрожат. Жалко стало уже ее, а не себя и я так спокойно сказал: - «Не мучай меня, отпусти уже, нету мочи терпеть и дальше твои манипуляции, поверь, я хоть и солдат, а все же больно и мне.» Пацаны сзади в очереди стояли, рассмеялись, шутить начали, да и девчонка улыбнулась. А кровь в тот раз у меня взял кто-то из своих, в очереди кто-то из санинструкторов-солдат был.

        И еще помню одно лекарство очень вкусное. Сахар кусковой высыпали в бак с водой. Бак стоял на коридоре или в палатке и на крышке висел замок навесной. Ну и вот этой сахарной водой мы лечились. Правда была ограниченная порция этого напитка на человека. Я, как молодой, не один раз получал сахар и из мешков засыпал в эти баки. Ну и пару раз мне удавалось набить карманы сахаром. Лакомство вообще прекрасное, даже менял у кого-то на хлеб, печенье. Поверьте, было всякое, так сказать – хочешь жить, умей вертеться.

        Я никогда не скрывал свой срок службы, не приписывал себе года. Все-таки иногда моя честность приносила мне свои выгоды. Мое лечение с реабилитацией—это не просто срок около двух месяцев, а целая цепь случайностей, совпадений, везения, кулаков и мозгов. Да и все-таки были человеки и среди духов, и дедов, и дембелей. Кстати осенью 1983 года в инфекционке Кызыл Арвата был судебный процесс, я его очень хорошо помню, дали срок тюрьмы двоим уродам, они выжигали на теле молодых узоры и надписи раскаленной кочергой, буржуйка в палатке.
       Гораздо труднее приходилось выживать тем бойцам, которые скрывали по началу свой срок службы. Как правило, через некоторое время, правда все равно всплывала. Вот тогда, для таких хитрожопых, жизнь превращалась в ад.

        Когда я в самоволке в городе был, мне надо было выполнить заказ "дедов" водку найти. Городок по моему небольшой, домики в основном невысокие и частных много. Я в гражданской форме, "деды" снабдили и коридор мне беспрепятственный обеспечили, и через забор перекинули. Красота — свобода, воля, ощущения прекрасные, никакой опасности, вообще ни о чем не думал, просто гулял по городу, по улицам. А вот с водкой оказалось все не так-то просто. Зашел в несколько продовольственных магазинов, ни в одном не было водки. Вот тут я уже оказался в некотором замешательстве. И в каком-то именно промтоварном небольшом магазинчике я спросил у единственного продавца, человека местной национальности: — "А где у вас в городе можно водки купить?" Он сидел на стуле за небольшим столом-прилавком, посмотрел на меня улыбнулся и сказал: — "Дорогой, так у меня и покупай". Я удивленно посмотрел на него, а он кивком головы указал мне под прилавок, я устремил свой взгляд туда, там стояла водка нескольких сортов. Вот до сих пор не знаю, или у них сухой закон там был или традиция какая, но водка была именно в промтоварных магазинах и из-под прилавка.

        В Кызыл Арвате, я все-таки нашел себе друга, тоже из молодых. Он у меня попросил хорошую форму на отправку, я сделал ему, хоть и считал, что зря, себе я ничего не сделал, как прибыл в "стекляшке" так и убыл в "стекляшке". Но с Кызыл Арвата нас отправили не в Афган, а куда-то под Ташкент, на реабилитацию, должны были 45 суток реабилитироваться там. Может с неделю были там, может немногим больше, но почему-то резко и спешно отправили в Баграм дореабилитироваться . Под Ташкентом была армия, никакой дедовщины, строевая, песни и прочее. Устав, устав и еще раз устав.

        А вот по прибытию в Баграм, резкая смена обстановки. В первый же день у моего знакомого в туалете забрали часы и обменяли х/б, которое я ему сделал в Кызыл Арвате, на старое. Правда расстроился он не сильно, как-то спокойно отнесся к этому, но мы договорились с ним даже на очко ходить только вместе, вдвоем. Это была мысль отличная, пару раз мы с ним отпор давали, я б даже не сказал, что мы сильно пи...ли кого то. Но мы реально были решительны и главное,  у нас с ним всегда была готовность, хоть сдохнуть, но не сдаваться. В Баграме на реабилитации дедовщина открыто не использовалась Это было как-то по подлому, в туалете, который на отшибе находился, отобрать что то у молодых, или отп...ить, пайку в столовой располовинить. Ну и по ночам иногда устраивали что то типа боев гладиаторских. О нас говорили, что этих двоих придурков лучше не трогать (почему о нас такая слава сложилась, я даже не могу точно сказать, ну попинали пару уродов слегонца). Случай один еще хорошо запомнился на реабилитации в Баграме. «Дед» или почти «дембель» уже, брелок себе делал из разрывной пули. Не помню из какой именно пули, не помню её калибр. Но, хорошо помню два его пальца на песке и кровь. Он держал тот боеприпас между ног и пилил напильником. Взрывом ему, вроде, и яйца "всмятку".  Военврач тогда говорил: - "Как можно додуматься до такого? Солдат почти два года прослужил, отвоевал в Афгане. Как можно не усвоить, что боеприпасы—это не игрушки?"

        Днем все-таки в расположении офицеры держали относительный порядок и даже, по-моему, именно замполит был там самый человечный и авторитетный. Даже, когда было его дежурство ночью, то было все спокойно, он мог всю ночь провести в казарме. Так вот, трогать нас с моим товарищем (к огромному сожалению никаких данных, даже имени его не помню) практически не трогали. А он был какой-то проныра, везде все и обо всем знал. Он был ведомым, а я уже как сила. Но вдвоем у нас был очень крепкий союз. То он где-то хлеба буханку достанет, и мы схомячим ее где-нибудь в укромном месте. То договорился с какими-то земляками в офицерской столовой на "подработку". Это, говорит, не в «падлу», там мои земляки деды из вроде обслуживающей местной части служат. Ну мы мыли с ним там посуду, нам пайку шикарную давали, жирком начали обрастать. В общем мы уже и даже ходили по территории не как духи, а расправив плечи и с гордо поднятой головой, да уже и за полгода служба перевалила по сроку. Но мы всегда были готовы порвать глотку, тому, кто посягнет на наш союз. А в целом, я считаю, что мне просто повезло, за всю эту лечебную эпопею, хотя насмотрелся всякого.

       После Кызыл Арватского лечения и Баграмской реабилитации, я вернулся в свой минбат. И хотя и у нас были периодически "дедовские" выходки, но все же я считаю наш боевой коллектив вполне приличным (за некоторым исключением). И вот захожу я в родной минбат , подзывает меня "дедуля" и говорит: — Желтухой болел? печень значит больная?" Удар с ноги по печени и вопрос: — "Болит?"
       Вот бля, опять дух, опять молодой, опять все по новой? Да нет уж хрен тебе. Ответил я ему с улыбкой на лице: "Нет, не болит». Я знал (после Арвата) все будет хорошо, я "дома", я со своими. Сейчас осмотрюсь, обживусь, а потом и разберусь кто чем дышит. И правда, все было хорошо, я довольно быстро вернулся, вжился в коллектив.

        И еще "лирическое" отступление, когда я уже стал "черпаком" в один из прекрасных дней я с такой же улыбкой на лице сомкнул свои пальцы на шее, сидя сверху на том заботящемся когда-то о моей печени, старшем товарище. Стянули меня с него мои сослуживцы, вовремя, спасибо. Это не была месть, он сам дурак, напомнил мне ненароком, выпендриться решил. Ну и выпендрился. Меня кам-кам перемкнуло. Впоследствии он ко мне все в друзья набивался. Жить хотел, домой хотел. Возможно кто-то помнит это и кроме меня, а возможно для остальных это был рядовой эпизод, который промелькнул мимо.

       Моя лечебная эпопея многому меня научила. Все выпендрежники, моральные уроды понимают только язык силы  .Побои до их, так называемых мозгов, доходят с реактивной силой. Только он замахнулся на тебя и тут бац и хвостик у него поджался. Вот только с толпой не каждому дано справиться. Поэтому всегда держитесь вместе, занимайтесь спортом и никогда  никого не унижайте.