"Шварцмессер панцердивизион"
http://pensionerrossii.ru/upload/000/u2/54/ce/img-20180303-145707-burst1.jpg
...Против нас стоит зловещая Schwarzmesser Panzer–Division, особая танковая часть. Говорят, в нее набирают одних кровожадных уральских исполинов, под два метра ростом, очень физически сильных и бесстрашных. Они не знают пощады, в штабе дивизии говорят, что русские солдаты из Schwarz Messer с одного удара отрубают своими знаменитыми черными ножами головы немецким солдатам и офицерам.
Хотел найти фото медсестры. Одна ссылка, другая... вынесло на рассказ Серафимы Саляевой. По привычке полез читать наградные, но так сразу она не ищется. Решил искать через девушку, которую она упомянула в видео. И только тут вкралось смутное "неужели она?" Только фамилия же...
Да, она.
Снова Милица Воронова даёт о себе знать.
Ну и рассказ Серафимы Саляевой о том, как им жилось, как воевалось:
«Когда началась война, мы, комсомольцы, высадили 41 яблоню на площади Обороны. Сейчас, если пройти мимо, можно увидеть старые яблони — это те самые. Именно с этой площади провожали бойцов на фронт. Здесь они давали клятву Уралу. На площади 1905 года за памятником Ленину до сих пор стоит двухэтажный домик. В 1941 году в этом доме обучали санинструкторов и медсестер для фронта. Я была тогда учеником на фабрике «Уралобувь»: шили обувь солдатам. На фабрике работали по 7–10 часов, а потом шли учиться вытаскивать раненых с поля боя, перевязывать раны. В 1942 году к нам на курсы пришел сам генерал Родин и позвал в Уральский добровольческий танковый корпус. Нас было 34 девочки — медсестры. И мы все записались в добровольцы. 11 марта наш добровольческий корпус был сформирован, и нас направили в Москву.
Первое боевое крещение мы приняли в подмосковной Кубинке. С утра 60 или 70 вражеских самолетов вылетели бомбить Москву. Кричат: «Воздух! Воздух!» А мы застыли, и не знаем, что делать. Перепугались, потому что война — это совсем не то же самое, что учения. И началась бомбежка. Как только самолеты улетели, мы бросились собирать раненых. Их было очень много. И это было страшно. Раньше мы кровь видели только в кино. А тут воочию — разорванные люди. Подбегаю к раненому, а у него нога почти оторвана.
Нас учили, что если нога сломана, надо накладывать шину. А тут нога на клочке кожи держится. Я растерялась, села около раненого и разревелась. А он говорит: «Сестричка! Пока ты ревешь, я умру!» И тогда я решилась: отрезала кожу, забинтовала рану и на плащ–палатке потащила раненого в медчасть. И ногу прихватила. Надо мной потом долго подсмеивались: мол, зачем ногу–то принесла? А было мне тогда 17 лет. Да нам всем было по 16, 17, 18 лет.
В июне наш корпус вместе с 4–м танковым корпусом бросили на Орловско–Курскую дугу. Там была война танков. Танки на танки. И раненые были особые — обгоревшие, которых сначала нужно было из танка вытащить. Наш танковый корпус был прорывной. Воевали так: два часа артподготовки — в ряду противников образуется брешь — мы вклиниваемся в эту брешь. А за нами остальная армия, которая расширяла занятые нами позиции. Мы не останавливаясь, шли только вперед, и в любой момент могли оказаться в окружении.
В нашем медицинском взводе было четыре палатки. Сортировочная — в нее с поля боя заносили раненого. Во время боев и солдаты, и мы были в шоковом состоянии. И раненого нельзя было сразу оперировать, потому что плохо работало сердце. В этой палатке бойца приводили в чувство.
Сначала раздевали, проверяли пульс. Пульса нет — вставляли в вену иглу и переливали кровь. Как только сердце начинало работать, раненого отправляли в операционную. Там оперировали и выносили в госпитальный взвод. В госпитальном взводе его обмывали, кормили, если он был в сознании. Затем вызывали санитарные машины и отправляли раненых в тыл. Для тяжелораненых вызывали самолет. А в нашем санвзводе оставались только легкораненые. Свои палатки мы разворачивали и сворачивали за 15 минут. Как только корпус двигался вперед, мы за ним. Часто спрашивают: «А вы на фронте любили?» Когда нам было на фронте любить? Мы лучше поспим свободную минутку!
Наш танковый корпус вместе с четвертым в июле прорвал брешь противника и освободил Орел и Курск. И первый победный салют был дан именно в честь нашего корпуса. Мы все получили гвардейские значки, а наш корпус стал «гвардейским». Но после орловско–курских сражений нас осталось очень мало. Нас вывели в брянские леса, и мы пополнили свои ряды уральцами. После этого влились в 1–й Украинский фронт и двинулись освобождать Киев, затем вышли на польскую границу. Везде было очень тяжело.
И мы голодали, и тыл голодал. Можно сказать, жили на сухариках. И это ощущение голода осталось у меня на всю жизнь.
Мы участвовали и во взятии Берлина. Уже 1–2 мая расписывались на Рейхстаге. В это время попросила помощи Прага, где еще оставались немецкие войска. Мы помогли чехам ее освободить. В Праге мы и встретили конец войны. 9 мая мы были в пути — в горах Чехословакии. И когда объявили о Дне Победы, танки остановились, все начали палить в воздух, кричали, плакали. Радовались и не верили, что остались живы. Прага встречала нас цветами — ими были усеяны наши дороги.
За годы войны мы привыкли к постоянному грохоту, могли заснуть даже во время бомбежки. Как только затишье — мы в углу притулились и уже ничего не слышим, сразу проваливались в сон.
20 минут пройдет — уже бегут: «Симочка, раненых привезли!» Когда война закончилась, мы не знали, куда себя деть: так тишина нас угнетала. Даже уши болели.
К такой тишине только со временем привыкли. Когда нас зовут выступить и рассказать о войне, мы никогда не отказываемся. Но вспоминать страшно. Вот стоит на ночь что–то вспомнить — уже не уснуть. Например, была бомбежка. А немец, чтобы было еще страшней, в огромные ящики складывал много маленьких бомб, «лягушками» называли.
Сначала ящик несся — уже паническая атака. Потом бомбы везде разбрасывались. Многие не взрывались, если падали боком. Но потом если на них телега наедет или лошадь наступит — взрыв, конечно. Так вот, иду я к реке, смотрю, лежит что–то, на самолетик похоже: сзади — хвостик, носик — красный. Откуда я знала, что это бомба? Я подобрала и принесла во взвод. А там стоят офицеры, уже бывалые люди. Я подхожу и говорю: «Смотрите, какой я самолетик нашла!» Они все рты разинули и сказать ничего не могут. Если скажут, что бомба, я испугаюсь и брошу, и все взорвутся. Они говорят: «Симочка! Ты где это взяла? А ты знаешь, что на фронте трогать ничего нельзя? Иди и положи туда, где оно лежало». Я ушла, положила на то самое место. Вернулась, а они говорят: «Ты чего, дуреха, несешь к нам бомбу? Нам своих что ли не хватает?»
Я все видела на войне. Не люблю ее вспоминать. Не люблю фильмы о войне смотреть. Из 34 девушек живыми вернулось только 12...»
А наградные я всё–таки нашёл.
Написал Sokira_Stalina на 1941-1945.d3.ru / комментировать