Новая Газета: Минное поле
Огромная дуга на карте — от Курска к Орлу — стала местом одного из главных сражений Великой Отечественной. Именно здесь немецкое командование предприняло последнюю попытку переломить ход войны: операция «Цитадель» должна была «компенсировать» поражение под Сталинградом. Здесь немцы смогли сосредоточить небывалое количество сил и средств, в том числе в составе танкового корпуса СС «Дас Райх» впервые были применены новейшие танки «Т-V» и «Т-VI» («Пантера» и «Тигр»), самоходная артиллерийская установка «Фердинанд». Но на дворе стоял уже не 1941 год, советское командование подготовилось к обороне, которую держали три фронта, прорыв не удался, наступательный потенциал немецких армий был исчерпан; к тому же началась высадка союзников в Италии…
И уже 13 июля Гитлер отдал приказ о сворачивании «Цитадели», начался отвод войск — и, соответственно, наступление Красной армии. У Прохоровки же произошло, как считалось в советской историографии, решающее сражение битвы: знаменитый встречный бой эсэсовцев с гвардейцами Ротмистрова, самое крупное танковое сражение в истории (как было написано в наших школьных учебниках: 1500 — потом 1200 — танков с обеих сторон!), в ходе которого атакованный корпус СС был разгромлен и отступил. На самом же деле корпус в соответствии с приказом отошел в полном порядке и в ходе своего отступления поучаствовал в окружении четырех советских дивизий…
Этим летом вновь оказался поднят вопрос о соотношении правды и мифа в истории великой войны. Немецкая газета «Ди Вельт» опубликовала статью своего научного обозревателя о Курской битве, в которой автор доказывал, что сражение под Прохоровкой Красной армией было проиграно. Приводились цифры потерь: 12 июля 1943 года после своего контрудара 5-я гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова практически перестала существовать.
Потери же немцев, по мнению обозревателя, составили… пять машин. Никакого встречного боя вообще не было: стоявшие в обороне немцы просто расстреливали атакующие их танки, как в тире.
Особое негодование наших «патриотов» вызвало саркастическое замечание немца о том, что памятник в честь победы на Прохоровском поле следовало бы демонтировать. «Комсомольская правда» привела вольный перевод этого, как написала, «требования» и посвятила ему серию публикаций, в коих напоминала, чем закончилась та война вообще, конкретных же цифр газета не касалась. Действительно, кому какие памятники ставить, мы должны разобраться сами; образцом тактичности я бы этот пассаж не назвал тоже.
Необходимость дать отпор наглому заявлению немецкого журналиста стала основанием для бенефиса на страницах федеральной прессы прохоровского историка, ведущего научного сотрудника Юго-Западного университета (в Курске) Валерия Замулина — самого авторитетного сейчас специалиста по истории Курской битвы. Но книги его описывают совсем другую битву. А чего только от его имени не понаписали коллеги!
Я позвонил ему в Прохоровку, Замулин вздохнул, сказал, что поражен безграмотностью задававших ему вопросы журналистов и качеством записанных ответов. И мы договорились, что в начале сентября я приеду к нему, поговорим подробнее.
…Прохоровка поражает количеством памятников в самом поселке и его ближних окрестностях; оно недоступно самому богатому воображению.
Достаточно сказать, что
сразу на двух монументах авторы изобразили поверженный Рейхстаг, а танков (на броне которых тщательно выведены лозунги «За Родину!» и «За Сталина!») хватит, чтобы сформировать из них если и не танковую армию, то корпус — точно.
У музея «Прохоровское поле — третье ратное поле России» рядом с памятником «Танковому тарану» — сидящий Николай Иванович Рыжков (дай бог ему здоровья) и Пушкин (на памятнике табличка, из коей я узнал, что среди трех авторов проекта — ныне покойный председатель Союза писателей России Валерий Ганичев).
Вообще надписи на здешних памятниках — отдельная песня.
— С тыльной стороны мемориала на площади у вокзала я с изумлением прочитал сделанную масляной краской надпись: «Гансы и Фрицы! Вы это никогда не забудете. А если нужно, мы придем еще». Не кажется ли вам, что это результат в том числе и безудержной похвальбы по случаю великой победы, одержанной здесь, за тысячи километров от Рейхстага?
— Первое — это смешно. Второе — это противно. Третье — ничего хорошего из этого все равно не получится.
— Кстати, как здесь встречают ваши книги?
— Первый свой очерк по истории Прохоровского сражения я выпустил в 2000 году. Эту книжку музей-заповедник издал как часть Книги Памяти. Я тогда был его первым директором, потом ушел первым замом. Тогда это прошло тихо. Потом я сделал на ее основе следующую — «Прохоровка: неизвестное сражение великой войны». И за эту книгу меня уволили из музея.
Это был уже ноябрь 2008 года, я к тому времени как раз кандидатскую планировал защищать, несколько книг издал… В общем, мне предложили стать гардеробщиком или рабочим по обслуживанию. Это — официально.
А неофициально сказали, что я очерняю великий подвиг советского солдата и потому работать в музее не могу.
Через три месяца я защитил кандидатскую диссертацию по истории боевых действий на юге Курской дуги и начал работать в Курском государственном университете, там моя квалификация устроила, жить оставался здесь, потом перешел в Юго-Западный университет, где защищался.
— Вообще вранья много?
— Тут надо иметь в виду, что врали все. Ошибались — все. В ходе боевых действий, особенно при такой концентрации сил и средств, какая была на Курской дуге, здесь ад был, понять, что происходило, люди не могли и не понимали… Штаб должен все знать, все на бумажку класть. А я потом эти бумажки собираю и как историк изучаю. Поэтому анализ двух баз, двух источников, обязателен. Он и дает объемный взгляд, и дополняет один другой.
Подход у офицеров вермахта и у наших был абсолютно разный. У наших вранья было больше, даже в оперативных документах. Но подробностей в изложении ситуации больше у нас. А понимание того, где человек врет, где — нет, приходит с опытом.
У немцев главный принцип вранья — умалчивание. Собственно вранья почти нет. Потому что документы у них строго делились на пропагандистские и для внутреннего пользования, то есть для боевой работы. И если ты пишешь документ для пропаганды, можешь включать фантазию по полной, сколько ты супостата положил, тебе будут только аплодировать. Но если в оперативных документах ты по ошибке или сознательно исказил информацию и информация эта, не дай бог, легла в основу какого-то крупного решения, тебя, будь уверен, из-под земли достанут, вытрясут… Может, и потому информация у них была короткая, сжатая, только основное. Без размазывания.
— Засекречено много сейчас по Курску?
— Знаете, когда я начинал работать, мне говорили: твоя главная задача — найти ту папочку, в которой все лежит. Потом я понял: нет такой папочки…
Первым, кто начал заниматься Курской битвой, был Георгий Колтунов — наш земляк, из Рыльска, сам участник Курской битвы, командовал батальоном связи в 3-й армии генерала Горбатова, к концу войны стал начальником штаба полка связи. В 46-м была у нас сформирована сначала группа, потом факультет, и он был в числе офицеров, которых готовили как военных историков, четыре года готовили. Это был первый в Советском Союзе выпуск военных историков.
В 70-м году Колтунов и Соловьев написали книжку о Курской битве. Единственная была такая книжка, перегруженная, конечно, героикой, партполитработой всяческой, глава о ней была целая… Треп, одним словом. Но вторая часть книжки, которую, собственно, Колтунов и писал, стала первой и единственной в СССР, из которой можно было понять, кто чего хотел, куда наступал и что из этого получилось.
Повторю: это была первая и долгие годы единственная в Советском Союзе такая книжка. С тех пор она ни разу не переиздавалась.
— Вернусь к вопросу. Много до сих пор засекречено?
— Что касается Курской битвы, для меня ничего секретного уже нет. Чтобы окончательно понять, что здесь произошло, мне, по сути, не хватает только двух документов.
Первый документ — записи переговоров Верховного главнокомандующего с командующим Воронежским фронтом и начальником Генерального штаба. Конкретно — 11 июля, где-то с десяти — половины одиннадцатого вечера и до часа — половины второго ночи 12-го. Именно в это время Сталин разговаривал с Ватутиным и Василевским. То, что разговаривал, знаю точно, о чем — знаю примерно. Потому что видел воспоминания начальника связи Воронежского фронта, который связь обеспечивал. Говорили как раз о контрударе — проводить, не проводить…
Ситуация была тяжелая, разговор шел на нервах. Накануне немцы армию Ротмистрова отбросили с рубежа, к этому времени Ватутин знал, что немцы прорвали третью полосу обороны, которую занимала 69-я армия, и выскочили в 18 километрах от Прохоровки. Какими силами выскочили — неизвестно. Это потом стало ясно, сколько там было танков. А 11 июля этого не знали. Значит, резервы подтянули? Возникла опасность клещей.
69-я армия Крученкина была откровенно слабая, там драп начался. То есть ситуация резко изменилась. Речь шла о вводе в дело обеих резервных армий — Ротмистрова и Жадова. И Василевский спросил: товарищ Сталин, что делать будем?
Потом Ватутину перезвонили: на юге прорвалось около дивизии... Реально там было 112 танков… Ерунда то есть.
Второе, что для меня очень важно, — отчет комиссии Маленкова. Мне говорят, что такого документа нет, что это выдумка и так далее. Но страницу этого документа я видел своими глазами. И Павел Алексеевич Ротмистров в опубликованной беседе говорил, что комиссия была, что его чуть не сняли с должности, едва под суд не отдали…
Для чего мне нужны эти два документа — телефонные переговоры Сталина и отчет комиссии Маленкова? Если придерживаться правил, описанных в оперативном искусстве, то непонятно, что советское командование проводило 12 июля. Говорят, был нанесен фронтовой контрудар…
Во-первых, что это контрудар, впервые в руководящих документах штаба Воронежского фронта было упомянуто 15 июля. В других руководящих документах командования фронтом, которое задумывало эту операцию, понятие «контрудар» не встречается. Почему? Штаб фронта планирует, спускает в армию, армия разрабатывает…
Но в штабах тех армий, которые участвовали в контрударе, документы быть должны. А их нет! Понимаете, шесть армий участвовали в контрударе, а ничего нет! Ничего!
Дальше. Если приходит оперативная директива, командующий армией знакомится с ней и разрабатывает свой план действий — на основании приказа вышестоящей организации. Такой приказ я нашел по 5-й гвардейской танковой армии. Ротмистров пишет: армия 12 июля переходит в наступление. Для военного человека контрудар и наступление в условиях ведения оборонительной операции — разные вещи. 12 июля продолжалась Курская оборонительная операция, немцы свой наступательный потенциал еще не потеряли, командование обороняющейся стороны могло проводить только контрудар — форму оборонительного боя. А наступление — это ударили, прорвали, ввели бронетанковые соединения в прорыв, захватили город, территорию… Это уже совсем другая операция.
Могут сказать, в штабе Ротмистрова по большому счету люди были малообразованные. Высшее образование имели начальник штаба и начальник оперативного отдела. Да и какая, в сущности, разница? Все равно ведь наступают? Хотя сам Ротмистров уже имел степень кандидата военных наук и разницу между терминами все-таки понимал. Он пишет: армия готова к наступлению.
Ладно. Спускаемся ниже. Командир корпуса (каждого корпуса!) тоже должен составить свой документ. Я тысячи документов перекопал и нашел только по одному корпусу армии Ротмистрова — 18-му. И вот командир корпуса, Бахаров, на основании приказа армии пишет: утром 12 июля бригады корпуса… и дальше — самое интересное! — переходят в прорыв. Вот эта формулировка уже под определение контрудара не подходит совершенно.
Армия Ротмистрова ни в какой прорыв уйти не должна была, она должна была ударить, чтобы остановить немцев. В прорыв переходят, когда идет наступление. Сначала артиллерия утюжит все, потом пехота прорывается, потом в брешь входят танки… Исходя из этого, что следует? Если нет директивы на контрудар, если командование армии пишет, что это — наступление, если командир корпуса пишет, что уходит в прорыв, ЧТО это было?
Вспомним. 15 июля Западный фронт Баграмяна переходит к реализации плана «Кутузов», в этот же день переходит к реализации плана наступления на Орел Центральный фронт Рокоссовского… А Ватутин-то здесь бьется… А кто здесь представитель Ставки? Начальник Генерального штаба. Там уже наступают, а тут…
Так вот, у меня есть предположение, которое могут подтвердить эти два документа, — запись телефонного разговора Сталина с Ватутиным и отчет комиссии Маленкова. Моя гипотеза: это была попытка командования Воронежского фронта, с согласия Ставки и начальника Генерального штаба, резко, без какой-либо паузы — дневной, недельной — перейти от обороны к наступлению. Это была мощная группировка: армия Ротмистрова — 41 тысяча личного состава, армия Жадова — 65 тысяч, в сумме уже сто, дальше войска 69-й армии, армии Чистякова — 80… 850 танков…
Так вот, Ватутин с Василевским решили нанести удар по корпусу СС, рассечь его… Плотность планировалась фантастическая — 62 танка на километр… Вот если бы советское командование смогло этот бронированный клин — на ровном месте — сформировать, немцы сами признают, что какой бы корпус СС ни был, его бы раскатали, даже при том мизере артиллерии у Ротмистрова... Но вмешалась местность. Немцы еще раньше захватили плацдарм, на котором танки могли развернуться, даже бригада. И остался тоненький ручеек.
В результате — бессмысленная гибель сотен наших танков и тысяч людей.
— На сайте вашего музея я прочел совсем другую, куда более бодрую трактовку. «12 июля после 15-минутной артиллерийской подготовки контрудар был нанесен, после чего танковые соединения двинулись навстречу друг другу… Броня советских танков была не столь мощной, как у немецких, но они вклинивались в боевые порядки немецких войск, получая преимущество за счет скорости и маневренности, расстреливали противника с близкого расстояния в бортовую броню.
Бой на короткой дистанции лишил немцев возможности использовать преимущество мощных пушек. В результате боевые порядки смешались и завязались танковые дуэли… Результатом танкового сражения под Прохоровкой стали провал немецкого плана на Курской дуге «Цитадель» и значительные потери танковых сил германской армии. Танковое сражение под Прохоровкой явилось прологом к разгрому немецко-фашистских войск в Курской битве (5 июля — 23 августа 1943 года), которая стала переломным событием во всей Второй мировой войне…» Чем вообще занимаются ваши бывшие коллеги?
— Конечно, было не так, как они это описывают… Но чего удивляться, если открываешь их сайт и сразу видишь перечисление основных мероприятий: «Обряд хомутания»... «Вручение молодоженам хлеба-соли»… Я понимаю, если это «хомутание» — сопутствующее. Если мы издали столько-то монографий. Провели столько-то научных конференций, на которые собрали лучшие умы России по этому профилю… А если провели «обряд хомутания», паспорта четырнадцатилетним вручили, призывников батюшка освятил, и это уже — все…
О чем вы говорите? Что у них текст — кривой? Я знаю, кто у них там работает, кто эти тексты составляет, ничего удивительного.
Ну, так мы живем.