Воспоминания Саиды Ибрагимовны Керашевой, племянницы выдающегося писателя:

«Предки Тембота берут свое начало в Кабарде, откуда 5 аулов переселились в предгорья Кавказа, а Кошехабль обосновался на берегу Лабы.

Наибольший интерес представляют 2 человека из родословной Тембота: его бабушка по отцовской линии и отец. О них я и хотела бы рассказать.

Бабушка - Мэзагъу Гуагова. Ее отец - Мос Гуагов, абадзех, был знаменит среди адыгов, один из храбрейших мужей Черкесии. О нем была сложена песня.

Мать Мэзагъу была известной на всю Черкесию целительницей, хорошо разбиралась в волшебной исцеляющей силе трав. Все эти знания с детства переняла у нее дочь. Но помимо секретов трав Мэзагъу пользовалась и услугами русских фармацевтов: доставала у них травы, которые не росли в окрестных лесах, закупала необходимые препараты.

На лечение к Мэзагъу приезжали издалека. Рассказывали, что она вылечила и жену кавказского наместника после того, как светила медицины оказались бессильны. В благодарность наместник подарил ей богатейший французский сервиз и трость, украшенную серебром, - Мэзагъу хромала на одну ногу после падения в детстве с лошади. Но несмотря на ее хромоту, в ее девичьей гостиной собиралось много молодых джигитов - искателей ее руки. Она была остра на язык. Ее победы в словесных баталиях с молодыми людьми далеко разносились за пределы родной Абадзехии, привлекали к ее девичьему салону новых храбрецов. Дошла весть о ней и до Кошехабля - до Къэрбеча - будущего деда Тембота. Он, уверенный в себе, в своей родовитости, поехал к ней свататься и получил насмешливый отказ. То ли она покорила его с первого взгляда, то ли взыграло самолюбие, наверное, все вместе, и он разработал коварный план.

Къэрбеч подговорил ее подружек помочь ему. Подружки пошли гулять с ней в лес, завели далеко в глушь - там он ее и похитил.

В романе «Одинокий всадник» у Тембота она описана под своим именем. Все там взято из ее жизни.

В зрелом возрасте Мэзагъу обладала большим умом, тактом, знанием обычаев и стала очень почитаемой в ауле. Ее мудрые советы всегда воспринимались с большим вниманием. Бывали случаи, когда в ауле на сходе не могли прийти к единому решению и кошехабльцы делились на 2 лагеря. Споры становились все горячее. Наиболее отчаянные уже тянулись к кинжалам и пистолетам.

Тогда наиболее трезвые и разумные срочно посылали за Мэзагъу, чтобы предотвратить кровопролитие. Ее срочно привозили на тачанке, она подходила к бушующей толпе и, сдернув с головы платок, бросала его между враждующими группами. Платок оказывал магическое действие на разгоряченные головы спорщиков с обеих сторон. Как только платок оказывался на земле, срабатывали вековые традиции, закрепленные на генетическом уровне черкесов. Обнаженные кинжалы возвращались в ножны, исчезали пистолеты. Угрозы и оскорбления, готовые сорваться с уст враждующих, стихали. Наступала тишина. Эти вековые традиции в те времена не нарушались. Говорила Мэзагъу. Ее речь была краткой, но мудрой и справедливой. Возможно, некоторым мужчинам на сходе это было не совсем приятно и било по самолюбию. Но никто ей не возражал, так как понимали: возможно, была предотвращена кровавая драма. Ее последствия в виде кровной мести были бы страшными для последующих поколений.

Уважение к Мэзагъу проявлялось и по большим мусульманским праздникам. Так, после посещения кладбища все уважаемые старики шли в первую очередь к Мэзагъу. А у нее во дворе на зеленой траве уже были расставлены анэ с угощениями, разложенными на тарелках памятного французского сервиза.

Наша мама Аидхан, старшая сестра Тембота, вспоминала рассказы бабушки Мэзагъу. Вот один из них.

Во время Русско-кавказской войны она прятала в лесу, в пещерах, женщин и детей Кошехабля. Там же хранили все наиболее ценное, что было в семьях аульчан и что можно было унести с собой.

Как-то их обнаружила группа кавказских всадников-иноплеменников. Они гурьбой ворвались в пещеру, радуясь удаче, громко переговариваясь! Вдруг из гущи сбившихся от страха в кучу женщин и детей выскочила одна и бросилась к бородатому пришельцу. Со слезами радости начала обнимать его, причитая, что Бог послал ей радость увидеть брата. А это были абадзехи. А женщина сама была из абадзехов, жила среди них и прекрасно владела этим языком. Она стала говорить брату, что была похищена маленькой девочкой и не мечтала свидеться с кем-либо из родных.

Бородач, смущенный такой встречей, туго соображал; пытался вспомнить, кто из его рода был похищен. Женщина же продолжала свою игру: обнимала его, целовала ему руки, рассказывала о своей жизни, подзывала детей и представляла их со словами: «это твои племянники».

В горских семьях обычно много было детей - от десяти и более. Одни умирали маленькими, других похищали абреки или женихи. Поэтому «брат» и не успел сообразить, была ли действительно в детстве похищена сестра?

Группа ворвавшихся абадзехов не могла долго задерживаться: могли вернуться мужчины аула. Грабить сестру, детей было неудобно, они растерянно покинули пещеру. Женщины, дети, имущество были спасены! Спасительницей была Мэзагъу. Она так естественно сыграла, что не вызвала ни капли сомнения у пришельцев!

По закону парных случаев, много лет спустя, в Гражданскую войну, Кошехабль спасет от разорения и гибели многих ее жителей. Один из ее сыновей - будущий отец Тембота Магомет.

Но об этом чуть позже.

Мэзагъу прожила 103 года. Вместе с Къарбэчем они воспитали 5 детей: 4 сына и дочь.

Далее речь пойдет об одном из сыновей Керашевых - Темботе. Магомета мальчиком взяли на воспитание мелкопоместные русские помещики из станицы Темиргоевской.

Дело в том, что Къэрбэч во время Кавказской войны был в плену у русских, выучился русскому языку, завел знакомства в русской среде, наладил кое-какие связи. В те времена было принято отдавать детей на воспитание как в другие адыгейские, так и в русские семьи. Сколько лет он провел у них - неизвестно. Но как результат он прекрасно владел русским языком.

Магомет всегда держался гордо и с достоинством. Был необыкновенно честен. Когда на юге создавали какое-то банковско-кредитное общество или товарищество и им необходим был представитель от горцев, то все единодушно называли Керашева Магомета.

Тембот и наша с Зейнаб мама рассказывали, что их отец выписывал из Парижа журнал «Мусульманин» на русском языке, издаваемый Хьаджэ Лъащэ. Зейнаб, будучи в командировке во Франции, выяснила, что такой журнал действительно издавался, а об его издателе Хьаджэ Лъащэ написано у Алексея Толстого в «Эмигрантах»!

У Магомета были хорошие знакомые среди интеллигенции Майкопа: он дружил с талантливым окулистом Шапошниковым и известным хирургом Соловьевым.

И еще хочется остановиться подробнее на мужественном поступке Магомета во время гражданской войны. В этом году исполняется 100 лет трагедии, произошедшей в ауле Кошехабль.

16 апреля 2016 года в республиканской газете вышла небольшая заметка «О Красном терроре» в черных тонах». Но Тембот и наша мама рассказывали нам с Зейнаб это несколько иначе, с другими подробностями. Передаю их рассказ. Их самих не было в это время в ауле -Тембот находился на учебе, мама была замужем в другом ауле. Но им в подробностях рассказали оставшиеся в живых несколько друзей Магомета. Мимо Кошехабля проезжал воинский эшелон, очевидно, это и была Таманская дивизия Красной армии. Якобы, ребятня на станции бросала камни в окна состава. Это и послужило поводом для дальнейшей жестокой расправы. Красноармейцы дивизии стали сгонять людей в мечеть, непокорных расстреливали. Магомету удалось вырваться из этой мышеловки: он добрался до Лабы, переплыл ее и пришел в штаб, который располагался в Курганинске. Рассказал о том беспределе, который творят красноармейцы и попросил помощи.

С ним приехал представитель штаба, который и прекратил эту бойню.

Магомет был потрясен открывшейся картиной. Большинство его друзей и соратников погибли. Он стал замкнутым, отрешенным, недолго прожил. Самому Магомету вспоминать об этом было тяжело и его старались не беспокоить вопросами.

В голодные 30-е годы Тембот забрал к себе в Краснодар старшую сестру Аидхан и двух ее маленьких детей – меня и Зейнаб. Он окружил нас своей заботой, вложил в нас самое лучшее. В его доме было много книг, и мы с сестрой увлеклись чтением. Тембот занимался нашим воспитанием, образованием, он нам заменил отца. В 1946 году мы с сестрой разъехались. Она поступила в Тбилисский университет и впоследствии стала известным кавказоведом. Я уехала в Ленинград, окончила медицинский институт, аспирантуру по микробиологии. 45 лет проработала в Алтайском медицинском институте, 19 лет возглавляла кафедру микробиологии. Мы обе оправдали надежды нашего дяди. Зейнаб стала первой женщиной-лингвистом в Адыгее, я – первой женщиной - кандидатом наук в республике.

Тембот и наша мама часто вспоминали свое прошлое, много нам рассказывали. Сейчас их уже нет в живых: ни мамы, ни Тембота, ни Зейнаб. Да и мне уже пошел 91-й год».