«Великая» Финляндия. Оккупанты, но не совсем нацисты?

Они «выпали» из кармана у Гитлера

В Финляндии прямое участие в нацистской агрессии против СССР предпочитают аккуратно называть соучастием, но гораздо чаще – «продолжением Зимней войны». Имея в виду, конечно, драматические события 1939-1940 годов. Вплоть до весны 1944 года в Суоми регулярно проводились общественные мероприятия, нередко с участием маршала Маннергейма и его чиновников, в поддержку восстановления «законных» границ Финляндии.

В этой бывшей провинции Российской империи, по сути – автономной, в этой не самой великой стране, для победы над которой могучему СССР потребовались неимоверные усилия, считали себя ущемленными советско-финляндским перемирием 12 марта 1940 года. С разгаром Второй мировой войны претензии Финляндии на величие, разумеется, за счёт «большого соседа», только выросли.


Однако за реализацию таких претензий надо было в буквальном смысле платить. И платить соучастием в нацистской агрессии. И не просто соучастием, а и проведением той же оккупационной политики на захваченных территориях. Что такое «новый порядок» по-фински за три года финской оккупации, довелось узнать и жителям далёкого советского Севера.

Хорошо известно, что только к лету 1944 года, после окончательного прорыва Ленинградской блокады советские войска вышли на линию прежней (до 1940 г.) советско-финляндской границы. И власти Суоми сумели вовремя осознать последствия, к которым приведут маниакальные притязания страны на пограничную линию, существовавшую между 1918 и 1939 годом.

Понятно, что сразу было необходимо отбросить и притязания чуть ли не на весь Северо-Запад СССР. Ряд финских политиков выдвинули их уже в начале 1920-х годов, когда советское руководство передало новообразованной Финляндии порт Печенгу на побережье Баренцева моря. Сделано это было, кстати, не столько и не только для «замирения» с Хельсинки – даже в условиях нэпа Печенга могла стать для РСФСР и СССР неподъёмным проектом.

Характерно, что лично маршал Маннергейм в провозглашении «великофинских» притязаний не участвовал, но, разумеется, без его санкции они вряд ли могли озвучиваться. Это ничуть не мешало Гитлеру считать Финляндию чем-то вроде «карманного» союзника, который просто никуда не денется в предвкушении богатой добычи.

Такая оценка нашла место даже в небезызвестных «застольных беседах» фюрера, которые скрупулёзно собрал один из его стенографистов с абсолютно неарийскими именем и фамилией – Генри Пикер.


Неудивительно, что финские запросы во время войны быстро распространились также на ряд западных районов Восточной Карелии и Мурманской области, на половину Ладожской акватории и даже на приграничные районы в непосредственной близости к северной столице СССР. Граница тогда, как известно, проходила всего в 26-40 км от Ленинграда и вблизи Кронштадта.

Когда же неизбежность поражения гитлеровской Германии стала фактом, финским дипломатам удалось заключить новое перемирие с СССР ( сентябрь 1944 г.). Это случилось при посредничестве Швеции, которое мастерски простимулировала небезызвестная Александра Коллонтай, сумевшая ранее помочь шведам остаться «нейтралами».

Парадокс, но финнам, в отличие от Румынии и Болгарии, и даже Венгрии, фактически было позволено уклониться от «обязательного» участия в войне с Германией. Не исключено, что свою роль в этом сыграла личность самого финского лидера – блестящего офицера русской императорской армии барона Карла Густава Маннергейма, регента, а потом и президента Финляндии. Главным для Москвы в последние месяцы войны оказалось установление бессрочных добрососедских отношений с Финляндией.


Из-за этого, кстати, ещё в 1940 году советские политики прагматично отказались от проекта «Народная республика Финляндия» по аналогии с прибалтийскими лимитрофами. Лояльность к Финляндии Маннергейма диктовала также необходимость сохранения добрых отношений с той же Швецией. Политически и экономически они был крайне важны для СССР, обеспечивая также и беспроблемный северный фланг.

Призрак Нюрнберга в Хельсинки

На днях в Главном следственном управлении Следственного Комитета РФ по результатам процессуальной проверки и изучения архивных материалов о массовых убийствах на территории Республики Карелия было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ст. 357 УК РФ (геноцид). Установлено, что после вторжения в Карело-Финскую ССР командованием оккупационных войск и оккупационной администрацией было создано в августе 1941-го — октябре 1943 гг. не менее 14 концентрационных лагерей.


Лагеря были предназначены для содержания этнического русского населения, условия проживания, нормы питания и трудовой повинности в которых носили несовместимый с жизнью характер. Наиболее крупный концлагерь с наиболее жёстким режимом находился в Петрозаводске (свыше 14 тыс. чел. за 1942-1944 гг.). А за всё время оккупации региона в указанных лагерях постоянно пребывало не менее 24 тысяч человек, из которых погибло не менее 8 тысяч, в том числе более 2 тысяч детей.

При этом главные причины смерти, вопреки заверениям ряда финских историков и политиков, не были «естественными». Свыше 7 тысяч военнопленных (из 8. – Авт.) было зарыто живьем, расстреляно, умерщвлено в газовых камерах. В общей сложности через «финские» лагеря прошли почти 50 тысяч человек, среди них более 60 процентов составляли русские, белорусы и украинцы. Финские оккупационные власти считали славянский контингент «ненациональным населением» и подвергали особо жестоким репрессиям.

Долгое время практически никакой информации о «финских» концлагерях в печати не появлялось. Почему? Вилле Песси, многолетний лидер финляндской компартии, возглавлявший её с 1944 по 1969 годы, в 1983 году, незадолго до своей смерти, обнародовал данные о том, как в 1957 г. советское руководство проинформировало правительство Финляндии, что Москва не настаивает на продолжении расследований преступлений финских оккупантов в годы войны.

Это произошло сразу после отказа от долгосрочной аренды военно-морской базы в Порккалла-Удд к западу от Хельсинки. При этом, как отмечает В. Песси, уже в последние два года жизни Сталина в СССР сводили к минимуму публикации по этой щекотливой теме. К середине 50-х годов их и вовсе "остановили". Одновременно в советской историографии почти ничего не сообщалось об участии финской армии в блокаде Ленинграда.

Более того, советские СМИ долго и упорно молчали о германо-финских военных операциях в Карелии, Мурманской области и на Балтике. А поддержку Финляндией германской оккупации Норвегии и Дании, которая продолжалась с 1940 по 1944 год, в СССР замалчивали уже с середины 50-х. В местной прессе за публикации такого рода немедленно увольняли главных редакторов.

Об этом, впрочем, пытался информировать не только Вилле Песси. Схожие оценки событий были и у Павла Прокконена, который дважды стоял во главе Совета министров Карело-Финской ССР, а с понижением республики до автономной стал председателем Верховного Совета Карелии. Прокконен никогда не прекращал возражать против того, что тема финского соучастия в нацистской агрессии руководством СССР нивелировалась — даже в Карелии — с середины 50-х.


Однако из Москвы руководству Карелии, а также Мурманской и Ленинградской областей не раз "ставили на вид" за периодические публикации по этой тематике в местных, даже малотиражных СМИ. Отклонялись или оставались без чётких ответов также и обращения в Москву насчёт установления памятных знаков в честь узников финских концлагерей в СССР.

По мнению Павла Прокконена, такая "линия поведения" была обусловлена стремлением Москвы любой ценой не допустить дрейфа Суоми в орбиту НАТО и выдвижения официальных территориальных претензий Хельсинки к СССР. Интересно, что карельский коммунист не раз называл в этом смысле прецедентом известную советско-японскую декларацию 1956 года, где Москва выражала готовность передать Японии южнокурильские острова Шикотан и Хабомаи.

Дело в том, что ряд восточных районов довоенной Финляндии составляли, напомним, исконно русские (российские) территории, переданные ей в 1918-1921 гг. во избежание военного союза Суоми с Антантой. А упомянутым послевоенным "льготам" со стороны СССР Финляндия была обязана стремлению Москвы во что бы то ни стало сохранить дружественные советско-финляндские отношения. Договор о дружбе и взаимопомощи, подписанный в Москве в 1948 году, пролонгировали в 1955-м, 1970-м и 1983 годах — вплоть до самороспуска СССР.

В такой системе координат политика Хельсинки в годы Великой Отечественной прямо-таки нуждалась в замалчивании. Соответственно, в Москве официально не реагировали, да и поныне не реагируют и на периодические всплески общественных якобы кампаний за возвращение Финляндии "утерянных" Печенги (северорусской, с финским названием Петсамо), западной части Восточной Карелии и большей части Карельского перешейка (вкупе с 60% акватории Ладожского озера, включая Валаам).

«Блудные дети» Маннергейма

Тем временем влиятельная финляндская "Ilta-Sanomat" (Хельсинки) от 20 апреля 2020 года, как ни удивительно, фактически признала и сам факт жестокой оккупационной политики финских властей, и даже то, что следственные действия СК РФ вполне обоснованны:




Однако дальше следует тому оправдание, которое иначе как примитивным не назовёшь:


Что и говорить, сильно сказано… Но, оказывается, те лагеря "были основаны на опасениях, что русское население может принять участие в партизанской войне и разрушениях в тылу фронта. Инструкция по сбору населения с нефинскими корнями в лагеря для интернированных была дана еще в июле 1941 года".

Всё же финнам приходится признать содеянное:


При этом "смертность в интернированных лагерях", что признаётся, "в оккупированной Восточной Карелии была… значительно выше среди остальной части населения региона". Объяснение же этому — более чем объективное: "Причиной была плохая ситуация с питанием". Всего-то?!

Что называется, с немалым скрипом, но финнам приходится всё же называть именно оккупационной свою политику в 1941-1944 годах. Но как повлияют упомянутые действия СК РФ на российско-финляндские отношения, пока трудно сказать. Во всяком случае, Финляндия уже подала сигнал о своем отходе от дружественного Москве нейтралитета и уже в 2014 году включилась в антироссийские санкции США и их союзников.

Потому "напоминание" о финляндской оккупационной политике в СССР может обернуться ответом в виде, скажем, "полуофициальных" территориальных претензий — по крайней мере, в пропагандистском плане…