«Девушка на карнавале»: кто она?

Искусство, любовь, спецзадание?

Картину «Девушка на карнавале» по праву называют одной из жемчужин Таганрогского художественного музея.

Первоначально она украшала коллекцию произведений искусства её императорского высочества Марии Николаевны, дочери российского императора Николая I.

Мария Николаевна была натурой страстной, пренебрегавшей многими придворными условностями. Возможно, в выражении лица этой девушки с холста она уловила что-то созвучное строю своей души.

В конце XIX века эту картину купил и привез в родной город таганрогский промышленник Палласов. В 1920 году сокровища Палласовых экспроприировали. Так «Девушка на карнавале» вошла в собрание тогдашнего Таганрогского городского музея.

– На холсте изображена итальянка, на обратной его стороне – надпись на иностранном языке. Эти обстоятельства привели наших предшественников к выводу, что «Девушка на карнавале» – работа неизвестного зарубежного художника, – говорит главный хранитель Таганрогского художественного музея Оксана Костина. – Его настоящее имя открыли только в 1950-х годах в процессе реставрации: Аполлон Николаевич Мокрицкий.

«Ученик гениев, учитель гениев», – так назвал свой очерк о Мокрицком современный украинский литератор Владимир Сиротенко. Он включил его в цикл «Забытые имена».

Великие имена учителей Мокрицкого – художников Венецианова и Брюллова – знают даже люди, далекие от истории искусств. Имена Перова, Шишкина, выдающихся живописцев, учеников Мокрицкого, тоже на слуху. О самом Мокрицком этого не скажешь. Его имя оказалось в их тени…

«Девушка на карнавале» – едва ли не лучшее из известных нам сегодня творений Мокрицкого (считается, что значительная часть его художественного наследия могла быть утрачена). Он написал эту картину в Италии.

В кратких биографиях Мокрицкого сообщается, что в Италию он отправился в 1841 году после обучения в Академии художеств для совершенствования своего мастерства. Поехал на собственные деньги, хотя имел основания и для поездки за казенный счет, но тогда ждать своей очереди пришлось бы три года.

Мокрицкий был из обедневших дворян. На жизнь зарабатывал собственным трудом, преимущественно портретированием. Стоило ли в таком случае торопиться с поездкой?

Есть предположение, что стажировка в Италии была для Мокрицкого целью главной, но не единственной.

Версия шпионская: молодой художник ехал в Италию со спецзаданием. Согласно этой версии, Николай I нуждался в правдивой информации о ситуации в Италии, где нарастали революционные настроения. Требовались люди, которые могут, не вызывая подозрений, вращаться во всех слоях итальянского общества. Профессия художника в этом смысле очень подходящая: сегодня он пишет портрет принца, завтра ищет натуру среди последних нищих…

Но почему выбор пал на Мокрицкого? Потому что он приходился двоюродным племянником человеку с прекрасной репутацией в правительственных кругах, заработанной на госслужбе, – Василию Григоровичу. Дядя не раз помогал семье Мокрицких в трудную минуту. Если бы не поддержка Григоровича, Аполлону, возможно, уже вскоре по приезде в Петербург пришлось бы распрощаться с мечтой о жизни в столице, вернуться на Полтавщину. Почему бы племяннику не помочь ему теперь в некоем деликатном деле?

Кроме версии шпионской, есть еще и романтическая. Она связана с картиной «Девушка на карнавале».

Конкретно Мария или сама Италия?

За названием этой картины Мокрицкого часто следует пояснение: «Портрет Марии Джоли» (или как вариант – Джиолли). Но кто она, эта Мария?

На этот счет – тоже разные мнения. Самую увлекательную историю рассказывает Сиротенко.

В 1840 году в Россию приезжает европейская знаменитость – оперная певица Джудитта Паста. Большой эстет Василий Григорович идет на спектакли с ее участием (итальянцы дают «Свадьбу Фигаро») и берет с собой племянника Аполлона. После спектакля дядя отправляется за кулисы, чтобы выразить несравненной Джудитте свое восхищение, а племянник не сводит глаз с исполнительницы небольшой партии дочери садовника – Барбарины. Ей 16 лет. Ее зовут Мария Джоли.

Художник ходит на все спектакли, в которых поет Мария. Он мечтает продолжить это знакомство в Италии.

Они действительно встречаются в Италии, но каким-то странно извилистым путем идет Мокрицкий к этой цели. Сначала знакомится с натурщицей, которая внешне напоминает ему Марию, она ему позирует. Натурщица представляет русского художника известному римскому аристократу, тонкому ценителю искусств, и однажды тот устраивает в своем доме концерт Марии Джоли. В числе приглашенных – Мокрицкий.

Мокрицкий пишет портреты Марии. Он влюблен! Он одаривает ее подарками, деньги на которые зарабатывает своим трудом. Он молит небеса ниспослать ему расположение этой девушки. Марии льстит, что она сумела вызвать такие чувства, но для нее отношения с Мокрицким не больше чем игра.

Прозрение у Мокрицкого наступает, когда там же, в Риме, внезапно умирает его друг – художник Василий Штенберг. Марию эту новость оставляет равнодушной. Мокрицкий понимает, что свою возлюбленную он выдумал…

Впрочем, возможно, все было как-то иначе. В дневнике Аполлон Николаевич с удивлением замечает о приятностях, которые посыпались на него благодаря картине, изображающей итальянку в костюме чочары (то есть крестьянки) во время карнавала. Ее приобрела её императорское высочество Мария Николаевна, государь по ходатайству Академии художеств назначил Мокрицкому в награду за эту работу пенсию на два года. Кроме того, академия премировала его тысячей рублей – солидной по тем временам суммой.

Все в данном фрагменте свидетельствует о том, что эта запись о «Девушке на карнавале». Но если так, если это портрет Марии Джоли, почему же в дневнике (то есть наедине с собой) он не называет ее имени? Почему в этих строках нет и намека на недавнее и, верно, не вполне еще остывшее чувство?..

Может, правы те, кто считает, что «Девушка на карнавале» – это образ не конкретной итальянки, а самой молодой Италии накануне грядущих революционных перемен?

Римский карнавал и красноярский двойник

Карнавалов в те годы опасались в Италии и власти светские, и власти церковные. Италия состояла тогда из разрозненных королевств, которые находились под властью Австро-Венгрии. В обществе зрели идеи национального воссоединения и возрождения.

Во время карнавалов патриотически настроенные итальянцы разными остроумными способами демонстрировали приверженность этим свободолюбивым идеям.

Графиня Екатерина Толстая рассказывала о тайном языке, благодаря которому итальянские патриоты отличали своих от чужих. На карнавалах продавали букеты цветов. Это были красные и белые камелии непременно с зелеными листьями. Сочетание красно-бело-зеленый – это явное напоминание об итальянском национальном триколоре, утраченной независимости. Использовать такое сочетание на карнавалах запрещалось. Продавцы добавляли в эти карнавальные букеты желтые цветочки. Патриоты, купив такой букетик, вырывали из него желтые цветы, и он превращался не только в свидетельство симпатии, но и в тайный знак неповиновения австро-венгерскому владычеству.

Как раз такие букетики и в корзине у девушки, изображенной Мокрицким. Да и в костюме ее можно найти намек на патриотический триколор, словно замаскированный синей материей. Нетрудно вообразить, какой букетик бросила бы она своему избраннику.

Итальянский период Аполлона Мокрицкого продолжался восемь лет. Завершил его Николай I. Ломки государственного порядка он не одобрял. В связи с назревавшими в Италии революционными настроениями отозвал в 1849 году русских художников-пансионеров домой.

В коллекции Красноярского художественного музея есть картина, которая не может не удивить знакомых с таганрогской «Девушкой на карнавале». Это «Итальянки на балконе». Датирован холст 1852 годом. Красноярцы считают, что он тоже кисти Мокрицкого. Называют своим, сибирским, шедевром.

Одна из итальянок на этой картине – не полная копия «Девушки на карнавале», но чрезвычайно на нее похожа. И за ее спиной – все тот же римский пейзаж.

Если это в самом деле картина Мокрицкого, зачем понадобилось художнику входить в ту карнавальную итальянскую реку дважды? Желание показать карнавал теперь в другом ракурсе, как место, где закручиваются любовные интриги? Или годы спустя не отпускал художника волнующий образ Марии Джоли?