А всего-то – дождик за окном…
0
15
Дождик, дождик, перестань, Я поеду в Эривань – Богу молиться, Христу поклониться!.. Этой детской считалочке, слышанной ею жизнь назад в старом Кисловодске и сохранившейся на многие годы в памяти, научила меня моя мама. Как раз о таком дождике, какой сегодня за окном. Но Кисловодск – это уже ее отрочество. А детство – Краснодар, в котором тогда все дышало еще совсем недавним Екатеринодаром, и в самом центре его, на перекрестке улиц Екатерининской и Красной, стояло, затейливо-изящным пирожным, прекрасное здание гостиницы «Европейская». Которая в то время принадлежала маминому отцу, моему дедушке. В этой лучшей, наряду с «Московской», гостинице города останавливались множество заезжих знаменитостей. Не удивительно, что маленькая Жанна бывала на самых блестящих гастрольных концертах и спектаклях, видела на сцене Утесова, знаменитую красавицу-актрису Тамару Якобсон, слушала оркестры Виктора Кнушевицкого и Александра Цфасмана. Каждое воскресенье родители водили ее в городскую филармонию (которую тогда чаще называли Курзалом) – приобщать к классической музыке. Русскую литературу в ее классе преподавала бывшая петербургская дама, когда-то – подруга Игоря Северянина… А дома – многочасовые гаммы на фортепиано Smidt&Wegener, щебет обшивавшей мою бабушку «тонной» модистки мадам Ирмы: «Оу, нет, не газглаживайте эта обогочка, пусть как хочет падает!»… (…В августе прошлого года, благодаря беззаветному рыцарю Краснодара-Екатеринодара, историку и архивисту Андрею Ступаченко, я увидела наконец, подержала в руках фотографии гостиницы «Европейская», – не нынешнего отеля «Европа», а той, давно снесенной... И услышала от него: «Так вы – из тех самых Арутюновых?!..») Но «вегетарианские» времена подходили к концу. Любимое детище Иосифа Захаровича Арутюнова, маленький островок Европы во все больше «краснеющем» Краснодаре, было национализировано. А прежнему ее владельцу, к тому же с женой «из бывших», среди братьев которой были царские офицеры, – грозило и кое-что похуже. И дедушка мой счел за лучшее оставить все и перевезти свою маленькую семью в Кисловодск, где жили его родные. Несколько очень скромно прожитых, но спокойных лет в декорациях театрально-красивой природы курортного города, – конечно, уже без модных портних и ресторанов, но с лелеемым, как драгоценность, «инструментом Жанночки»; ее не прекращающиеся ни на день занятия музыкой… А потом все-таки случилось давно ожидаемое: осуждение отца, высылка его, как бывшего «нэпмана», в Среднюю Азию, разлучение семьи на много лет… Войну мои бабушка и мама пережили в оккупированном Кисловодске. Мне по сей день помнятся услышанные от мамочки щемящие военно-сиротские песенки, ходившие в то время: По Грузинской дороге Шел петух одноногий, А за ним восемнадцать цыплят... Он зашел в ресторанчик, Чекалдыкнул стаканчик, А цыплятам купил шоколад. …Товарищ старший лейтенант, Товарищ младший лейтенант, Майор, полковник и какой-то генерал Говорят: «Иди пешочком», Говорят: «Иди с мешочком В Тифлис, а если хочешь – на Урал!». Это – о том, что перед наступлением немцев власти Северного Кавказа не позаботились об эвакуации населения. Конечно, немцы, заняв Кисловодск, сразу беспощадно расправились с евреями, – мама вспоминала, как у них в школе дети выпытывали у одноклассника: «Левка, а ты ведь еврей, да?». На что умненький очкастый мальчик важно отвечал: «Не говорите глупости, сейчас все – армяне!»… (Бедный Левка, вряд ли его сообразительность помогла ему избежать общей участи... Последний раз мама видела его подметающим улицу – немцы на первых порах гнали всех евреев на принудительные работы. Лева страшно смутился, когда нравившаяся ему девочка увидела его с метлой в руках, – низко опустил голову…) Но в чем-то «новый порядок» оказался и не так страшен, как ожидалось: никого, кроме евреев, не трогали, а многим жителям города даже были выделены квартиры, и после ухода немцев это жилье, представьте, так и осталось за последними хозяевами. По крайней мере, так рассказывала мама. Вот только им с моей бабушкой пришлось до самого отъезда к отцу, которому лишь через несколько лет разрешили поселение в Самарканде, жить на съемных квартирах, терпя издевательства и грубость хамов-хозяев. Насмешка, не раз слышанная мамой в юности: «Ну, ваше сиятельство, как ваши обстоятельства?..». Эту подлую присказку я услышала впервые именно из ее уст, из ее рассказов, а потом уже прочитала в бунинской «Холодной осени». («…И горести моей прекрасной мамы прощаю я неведомо кому…») …Удивительно, как, при нужде, в которой жила моя бабушка после ареста мужа, ей удалось достать тогда тот билет для дочери, – но в 1946 году музыкально одаренная и плохо одетая девочка Жанна попала на концерт приехавшего в Кисловодск с гастролями Вертинского. Когда вся страна пела «Утро красит нежным светом» и «Вместо сердца пламенный мотор», а молодежь донашивала лендлизовские ботинки («Жанка, ты что, свои туфли из Америки выписала?..»), – на сцене стоял изысканный постаревший Пьеро, образ самой элегантности, звучало чуть утрированно грассирующее «р», пленяли жесты выразительнейших на свете рук... Каждая песня – маленький спектакль о любви, какой не бывает, о женщинах, о которых можно только грезить, о странах, что живут лишь в мечтах... Потрясение было настолько сильным, что мама моя – будущая консерваторка с абсолютным слухом – после того единственного концерта запомнила ВСЕ услышанные в тот вечер песни от первого до последнего слова, от первой до последней ноты. И я в детстве засыпала под «Пани Ирену» и «Над розовым морем» вместо колыбельной... …В 1948-м Иосиф Захарович наконец получил разрешение на вызов семьи и перевез жену и дочь в Самарканд. А в середине пятидесятых молодая докторша, так не похожая на местных женщин, отрабатывала, после окончания Самаркандского медицинского института, положенные два года на периферии – в Бухаре. И… меньше всего рассчитывала остаться здесь навсегда. В Ташкенте ее ждала давняя мечта – Консерватория, куда она поступила параллельно с учебой в СамГМИ и где уже успела проучиться один курс. Вот только закончить ее так и не довелось. Вместо этого краснодарско-кисловодская армянка Жанна Иосифовна Арутюнова вышла замуж за моего отца и сорок лет проработала в Бухаре врачом-педиатром. До сих пор, когда бываю в родном городе, ко мне подходят на улице люди: «Вы не дочь той красивой седовласой дамы – доктора?.. Она лечила моих детей… моих внуков…». …Лежу с открытыми глазами В безмолвной, непроглядной мгле, С надеждою, что Бог над нами, Быть может, вспомнит обо мне. Пошли мне сон, великий Боже, Чтобы, не мучая меня, Настал небесный день погожий, Сменив печаль земного дня. Эти строки мамочка моя написала незадолго до своего ухода. …Теперь он настал для нее – небесный погожий день. ...Вот сколько всколыхнулось воспоминаний, лежавших где-то глубоко на дне памяти. А всего-то – дождик за окном... Лейла Шахназарова.