Жгучее солнце шафрана
Юрий Санников
Родился в 1958 году в Новокузнецке. В 1983 году окончил физико-математический факультет Тбилисского университета. Геофизик, преподаватель математики. С 1993 года живёт в Петербурге. Печатался в «Неве», «Невском альманахе», «Двине» и журнале «Окно». Автор двух книг.
* * *
Да, это знанье предначальное,
Что смерть и старость станут былью.
Гляжу, как ангелы печальные
Летят и складывают крылья.
Любовью и нездешней мерою
Они испытывают сердце,
Упорно ищут и растерянно
Святого или страстотерпца.
Взыскуют строго и с пристрастием
Хоть пастыря, да хоть кликушу…
И к каждому перед причастием
Они заглядывают в душу.
Мы каялись и храмы строили,
Но так бездарно и лениво,
Нет, не молились – суесловили
Поверхностно и прихотливо.
Но не по умыслу – по слабости...
Прости нас, огненное Слово!
И одари нас, грешных, радостью
В кануны Рождества Христова!
И под покровом Богородицы,
Уже отчаявшись, в смятении,
Уверует душа-паломница
И в Рождество, и в Воскресение!
* * *
Снег. Сугробы. Сосны. Осень.
Припорошены деревья.
Подвизается Амвросий.
Тихо в полумраке кельи.
Запах ладана и воска,
Раскалённая голландка,
Стол, неструганые доски,
И в углу горит лампадка.
Молится он в храме сердца.
Светится сосуд скудельный.
Защищает страстотерпца
Только крест его нательный,
Иисусовы молитвы,
Божья Матерь, серафимы…
Но монашеские битвы
И опасны, и незримы.
А молитва безыскусна,
Словно храмовая фреска.
Снег. Сугробы. Сосны. Пустынь
Недалёко от Козельска.
* * *
На глухомань, на наше бездорожье
Пеняют нам порою чужаки…
Плывут поля, засеянные рожью,
И небо отражают васильки.
Хлебнув воды студёной из колодца,
Я, по колено в утренней росе,
Гляжу, как луч неласкового солнца
Ко мне стремится по речной косе.
И, распечатав пачку «Беломора»
И на скамейку влажную присев,
Вдыхал я грёзы дремлющего бора,
Родной природы слушая распев.
А отчего, бог весть, я был несчастным,
Но, вслушавшись в него, я всё забыл…
Он был таким пронзительно-прекрасным,
Что боль мою и нежность утолил!
* * *
Самаркандские персики рядом с айвой,
Плов с урюком и сливами, мёд золотой.
По базару плывёт аромат майорана.
Толчея, крики осликов, ропот и шум,
Продают барбарис, виноград и изюм,
Красный перец и жгучее солнце шафрана.
Здесь гортанная речь, здесь слоны и верблюды,
Пахлава и гранат на серебряном блюде,
И орехи в меду, и в кувшинах шербет…
Здесь струятся шелка и горят самоцветы
На парче золотой, здесь сверкают монеты,
И взлетает над потной толпой минарет.
Спят платаны, и дремлют пустые дворы,
И с утра за кружалом сидят гончары,
Лепят звонкую глину, и вечер не близко…
Ткут волшебный узор для эмира ткачи,
Обжигают умельцы в печи кирпичи
И корзины плетут из ветвей тамариска.
Караваны приходят на шумный майдан,
В медресе школяры изучают Коран,
И выносят сужденья о Боге улемы.
Об отчизне далёкой мечтают рабы,
Но покорны Аллаху и воле судьбы…
И красавиц-наложниц скрывают гаремы.
И журчат, как фонтаны, в тени голоса,
В полутьме разгорается глаз бирюза,
И парят над очами сурьмяные брови…
И клинка рукоять украшает эмаль,
Лунным светом сияет дамасская сталь
И по воле хозяина грезит о крови.
Муэдзин на молитву зовёт мусульман,
Судьбы мира вершит во дворце Тамерлан,
Его воля тверда, словно грань адаманта…
Воспоют ещё конницу, саблю и плеть…
Величаво плывёт Голубая мечеть –
Образ Вышнего Неба средь стен Самарканда.
* * *
Не жаль ничего! Да и вы ни о чём не жалейте!
Я слышал, как небо играет на яшмовой флейте,
Ей вторила нежно печальная флейта земли,
Гремели литавры, летели на юг журавли,
Горели огни вдалеке на ночной переправе,
Сияла луна, словно перстень в волшебной оправе,
И пахло травою, и пахло речною водой,
И падали звёзды, сгорая, одна за другой.
И ожили духи воды в расплескавшемся море,
И слышал я ангельский хор в грохотавшем прибое.
Выл ветер в ущелье, взлетая до верхней октавы,
Дурманил, как девы дурманят и терпкие травы,
Как кубок вина, как лаванда, как чайная роза,
Как старая скрипка Гварнери в руках виртуоза…
И пил в забытьи я музыки волшебный напиток,
И вот ухожу… и какой от ухода убыток?
* * *
Август. Тихо в округе. Ни зверя, ни птицы.
В землю медленно сыплются спелые зёрна.
Вот и время пришло – и созрела пшеница,
И ложится на ложе из жирного дёрна.
Тишина. Покосившийся дом у дороги,
Ни скитальца, ни песни, ни скрипа повозки.
Дом заброшен, и леший сидит на пороге,
И сбежались к нему васильки и берёзки.
Старый дом покосился и кем-то разграблен.
Ветер треплет берёз пожелтевшую гриву.
Август умер, и падают яблоки с яблонь
В придорожную пыль, лопухи и крапиву.
Спят опавшие листья на крыше и в ямах,
В дебрях сада старинного прячутся тени,
И пьянит, как вино, увядания запах,
Мёд прощальных лучей согревает ступени.
Словно в сердце он тайну какую-то прячет…
Но судьба и безжалостна, и прихотлива:
Дом стоит у дороги и, кажется, плачет,
Словно помнит кого-то и ждёт терпеливо.