«Куда они сбегут – еле ноги волочат». Как «раскулаченные» жили на Севере в спецпоселениях

Тысячи человек безвестно пропали в специальных поселениях на Севере, куда отправляли жить раскулаченных крестьян в начале 1930-х годов. Сегодня эти поселки почти все исчезли. А в тех, что остались, потомки репрессированных и надзирателей вместе борются за электричество и дороги, выяснил корреспондент Север.Реалии.




– Я жила в поселке Салтозеро, что в Плесецком районе. Это 40 км от Пуксоозеро. А еще дальше в тайгу был поселок Ледь-озеро, – рассказала Альбина Даурова, бывшая жительница Архангельской области. – Когда училась в школе, классный руководитель Новомир Геннадьевич Иванов рассказывал, что между Салтозером и Ледь-озером находился пункт – глухая тайга, – куда привозили раскулаченных крестьян. Ими было основано поселение. Крестьяне в тайге выжили и жили. В мое время – это 80-е годы – от этого поселения уже ничего не осталось. Впрочем, сейчас от Ледь-озера и Салтозера тоже почти ничего нет.


Вывозить крестьян в глухие северные края советская власть массово начала в 1930 году. Высылке подлежали семьи репрессированных по "первой категории" – расстрелянных или отправленных в лагеря представителей "контрреволюционного кулацкого актива", а также вся "вторая категория" – оставленные в живых богатые кулаки и полупомещики с семьями. Позднее к кулакам присоединились высланные по национальному признаку – поляки, немцы, молдаване, украинцы, финны, крымские татары. После войны в спецпоселки отправились обвиненные в коллаборационизме.




– Ссылка была узаконена Уголовным кодексом 1922 года. Массовые ссылки начались после 30 января 1930 года, когда Политбюро приняло постановление "О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации". В Архангельскую область, Карелию и северные районы Вологодской области было отправлено почти 800 тысяч репрессированных со всех регионов, плюс 58 тысяч поляков, немцев – от 11 до 12 тысяч. Спецпоселения создавались обычно на месте или рядом с существовавшими деревнями, чтобы использовать поселенцев как рабочую силу. Только в Архангельской области ссыльных поляков расселили в 130 поселках, а по стране их были тысячи, – рассказывает Михаил Супрун, профессор истории Северного Арктического федерального университета имени М. В. Ломоносова.


"Всего за 1930 и 1931 год отправлено на спецпоселение 1 803 392 человека", – говорится в справке Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ.


"К началу 1932 года в Северном крае трудом спецпоселенцев было построено 319 спецпоселков, – пишет в своей диссертации кандидат исторических наук Мурманского педагогического университета Людмила Лобченко. – В том числе, на территории сферы деятельности трестов наркомата лесной промышленности СССР сооружено 217 крупных спецпоселков, и 102 спецпоселка были построены в 17 районах края для престарелых и одиноких спецпоселенцев".




Немец Кинслер стал Поповым

Многие спецпоселенцы скрывали свою биографию, изменяли фамилии. У Александра Андреевича Попова настоящая фамилия – Кинслер. Он родился в 1941 году, в семье репрессированных немцев. Его мать Эллу Андреевну Шлегель и отца Андрея Андреевича Кинслера из Саратовской области пригнали в 30-х годах в поселок Литвино Ленского района Архангельской области. Их сын Александр Кинслер скрывал свою родословную, и когда женился в 1962 году, взял фамилию жены.



Чтобы перейти через ручей в сельпо за продуктами, надо было просить разрешения


– Мы были обязаны каждую неделю отмечаться у коменданта Павла Лужкова, – вспоминает Александр Попов. – Наши бараки были с двух сторон окружены широкими ручьями. Чтобы перейти через ручей в сельпо за продуктами, надо было просить разрешения у коменданта. Я был ребенком и тоже ходил просить для себя разрешение сходить за хлебом. Комендант разрешение мог не дать, если у него было плохое настроение, которое часто портилось из-за жены. Комендант Лужков был небольшого роста, ходил в галифе и с пистолетом на боку. А жена его – высокая женщина. Комендант, чтобы удовлетворить ее прихотям, посылал мужчин из числа репрессированных немцев, чтобы они принесли ее на руках из бани к дому. И несли – распаренную, довольную. Ослушаться не могли.




Спецпоселенцы в Литвино размешались в бараках со стенами из жердей. Щели затыкали тряпками, мхом, дощечками. Семья Кинслеров из девяти человек жила на четырех квадратных метрах. Из двух железных бочек сделали печки, где сушили одежду после работы на лесоповале.



Комендант мог застрелить человека, и ему никакого наказания за это не было


Наркомзему РСФСР, ответственному за спецколонизацию, предписывалось использовать труд спецпоселенцев в первую очередь на лесозаготовках и промыслах, и только совсем непригодных к тяжкому труду отправлять в сельское хозяйство. Каждый из поселенцев в Литвино должен был выполнить норму – спилить, отчистить от веток семь кубометров леса в день (в КАМАЗ входит примерно четыре кубометра). Такая нагрузка была не по силам, и поселенцы план не выполняли – заработная плата у них не превышала 200 рублей. Хлеб стоил на рынке примерно 100 рублей.




Из зарплаты каждого человека высчитывалось 10 процентов на содержание коменданта.


– Комендант был царь и бог. Отец моего близкого друга из Холмогорского района был комендантом, – рассказывает историк Михаил Супрун. – Официальная часть работы коменданта – выгонять на работы, следить за выполнением норм выработки и порядком. Неофициально – все зависело от личности коменданта. Комендант мог застрелить человека, и ему никакого наказания за это не было. Если комендант был холостой, то он позволял себе всякие мерзости в отношении женщин.




С 1931 года управление спецпоселениями было передано от райисполкомов в ОГПУ. Комендант поселка подчинялся районной спецкомендатуре. В поселке комендант следил за поведением поселенцев, выявлял уголовно-преступные элементы, ловил беглецов, которые пытались сбежать из поселка. В непроходимой тайге удавалось это немногим. Многие были с детьми, с которыми далеко не уйдешь. Беглецов находили с овчарками и возвращали обратно, после наказывали, сажали в карцер. При повторной попытке бегства – отправляли в лагеря.



Коменданты, чтобы удержать рабочую силу, отказывались выдавать паспорта под любыми предлогами


Вырваться из спецпоселка было невозможно, несмотря даже на межгосударственные соглашения.


– 12 августа 1941 года по соглашению между советским и польским руководством полякам предложили воевать на стороне союзников в армии польского командующего Владислава Андерса. Однако многие коменданты, чтобы удержать рабочую силу, отказывались выдавать паспорта под любыми предлогами, – рассказывает Супрун.


Режим спецпоселения стал менее жестким в 1954 году. После XX съезда КПСС, где Никита Хрущев развенчал культ личности Сталина, в 1956 году с поселков сняли специальный статус. Они стали обычными деревнями в составе районов, кроме мест, где проживали крымские татары, немцы, поляки. В их отношении режим спецпоселения действовал по-прежнему. В 90-х годах крымские татары самовольно стали возвращаться в Крым. Выселенные из Поволжья немцы обратно не вернулись.




Сегодня в деревне Литвино, основанной репрессированными немцами, о погибших поселенцах не вспоминают. Жители почитают память бойцов Красной армии, проводят шествие Бессмертного полка. Немец Александр Попов в нем участие не принимает. Его отца Андрея Кинслера во время войны забрали в трудовой батальон, домой он не вернулся.




Дорога как место рождения

Сегодня за сохранение бывших спецпоселков борются потомки репрессированных и их бывших начальников. Внуки спецпоселенцев из деревни Орлово, три брата – Анатолий, Николай и Алексей Нечепуренко живут сейчас в Архангельске. Переехал в город и Сергей Федоров – сын начальника лесозаготовительного пункта, который командовал поселенцами.


Бывшие бараки в Орлово, построенные бабушкой и дедушкой братьев Нечепуренко, теперь превратились в их дачные дома. Каждый раз, проходя по разбитой дороге в Орлово, братья гадают, на каком участке пути родился Николай, средний брат.




– Отец не успел довезти мать до больницы – Николай родился в телеге. Место его рождения на дороге нам родители не показали. Отец всего боялся, – говорит старший брат Анатолий Нечепуренко.


По закону, отцы семей поселенцев в течение трех дней должны сообщать обо всех изменениях, произошедших в семье: исчезновение, смерть, рождение. В случае нарушения можно было получить пять суток ареста и штраф.


– Мать и отец были членами семей раскулаченных. Моих бабушку Антонину Андреевну и деда Михаила Васильевича Коновалых новая советская власть посчитала зажиточными людьми. В Астрахани у деда был пароход, служанка. За это их сослали вместе с 11-летней дочерью Надеждой, моей будущей мамой, – рассказал Анатолий Нечепуренко. – Это был очень тяжелый путь, их гнали по железной дороге и по морю с 1932 по 1934 годы. Баржу с репрессированными – около тысячи человек – долго возили по всему Белому морю. Баржа приставала то к одному берегу, то к другому, охранники хотели ее затопить в море, как это делали с другим баржами, потому что не знали, что делать с раскулаченными людьми. Моя мать всегда говорила, что это бог их спас.



Дети часто болели и умирали. Хорошо, что не было случаев людоедства


Потом баржу решили отправить в город Котлас по реке Северная Двина. Но не успели до морозов – река стала замерзать. Баржа встала. Конвойные приказали выгружаться. По льду пошли на берег. Вокруг ничего не было. Глухая тайга.


– Людям оставили десять палаток, но разместить там тысячу человек было невозможно, – вспоминает Нечепуренко. – Стали рыть землянки – вода проступала в ямах. Оказалось, что рядом болото. Стали рыть обводные канавы, осушали землю. Но это мало помогало. Летом в землянках со стен капала вода. Дети часто болели и умирали. Хорошо, что не было случаев людоедства, как в соседнем поселении Яреньга в Ленском районе.




Приказали строить бараки. Для начальства теплые дома строили из круглого леса. Ходить по улицам вечером было нельзя. Паспорта у поселенцев отобрал комендант. Он выполнял приказы не только начальников НКВД, но и указания директора предприятия, к которому прикреплялись поселенцы. Обычно это были начальники лесозаготовительных пунктов.



Коменданту не было дела, что мы все дети своего отца


– Лесопункт – это примерно тоже самое, что и леспромхоз, только масштабами меньше. Заготовляли лес вручную, по пояс в снегу зимой, техники тогда особой не было, – рассказывает Сергей Федоров, сын начальника лесопункта в Орлово Евгения Федорова.


– Мама рассказывала, что у них было два коменданта. С хорошим комендантом люди вздохнули свободно, могли ходить за ягодами, грибами в лес и возвращались обратно. А плохой комендант людей порол кнутом, заставлял работать. Хотя и без этой нагайки все трудились изо всех сил, – говорит Анатолий Нечепуренко. – На мою мать он однажды наставил пистолет. Орал. А она была в таком шоке, что даже спустя годы не помнила, за что на нее орал комендант. Надо было выполнять норму, иначе пайка хлеба уменьшалась, или ее не выдавали совсем. В 1939 году у матери родился я. Справку о рождении выдал комендант, где наша фамилия была написана неправильно. У нас у всех ошибки в фамилии. Коменданту не было дела, что мы все дети своего отца. Еще трое родившихся детей умерли от голода.





Никто зла не держит на советскую власть, даже наоборот


Дети спецпоселенцев с 1935 года были восстановлены в правах и, получив паспорт, могли покинуть место ссылки родителей. Но многие остались вольнонаемными, работали на лесозаготовительном пункте. Сергей Федоров говорит, что со временем противоречия между ссыльными и надзирающими за ними стерлись, несмотря на тяжелые условия работы.


– Никто зла не держит на советскую власть, даже наоборот. Мы обычно видимся летом, когда живем в деревнях, – рассказывает он. – Первые три года я жил в поселке Орлово, который основали раскулаченные с Украины и Астраханской области. После Великой Отечественной войны, думаю, они подзабыли обиды. Воевали вместе.




Сейчас в Орлово никто постоянно не живет, поселок стал дачным. Но Анатолий Нечепуренко говорит, что отношение к жителям поселка у властей не изменилось. Электричества в поселке не было до 1982 года, когда Нечепуренко смог добиться в Холмогорском райисполкоме постройки подстанции. А вот нормальной дороги до сих пор нет. По самодельной грунтовке от трассы М8 до деревни в распутицу на машине не проехать, и таскать тяжести дачникам приходится на себе, как это делали их предки-спецпоселенцы.


– Уже к Путину на прямую линию два раза обращался, но никто ничего не делает, – говорит Нечепуренко. – От нашей прокуратуры, местной администрации приходят отписки, что мы – "дачники" и никаких прав не имеем. Получается, мы не люди.


Поддерживаемый силами потомков репрессированных, поселок Орлово остается на областной карте. Другие поселки исчезают. Добраться к ним можно только по воздуху или зимой на снегоходе. Следы многих спецпоселков исчезли бесследно.


– От спецпоселка Конюхово осталось только два полуразрушенных дома из дерева. Маленькая часовенка в лесу и поклонный крест на берегу – единственные памятники репрессированным, установленные сотрудниками национального парка "Онежское поморье", – рассказывает историк Сергей Яковлев из Северодвинска. Он составил фотоархив и разыскивает места, где когда-то были спецпоселки.





Были случаи людоедства от голода, многие умирали прямо в лесу


Сколько в таких местах погибло людей – точно неизвестно. Поморский "Мемориал" собрал данные о 22 тысячах человек, умерших в годы репрессий. Остальные – без вести пропавшие. Заниматься их розыском с каждым годом становится все труднее. В 2009 году против историка Михаила Супруна Архангельское отделение УФСБ возбудило уголовное дело, обвинив его в передаче Германии пяти тысяч копий архивных дел репрессированных этнических немцев и поляков. В ходе обыска у него изъяли архив. Через три года суд прекратил уголовное дело, Супрун направил жалобу в ЕСПЧ.




С юридической точки зрения бывшие специальные поселения не имеют сегодня никакого статуса, рассказывает Галина Шаверина, руководитель Северодвинского отделения регионального объединения пострадавших от политических репрессий "Совесть".


– По образованию я не историк, а врач, но занимаюсь этой темой, потому что считаю чрезвычайно важным сохранить для поколений память о страшном прошлом, – говорит Шаверина. – Раскулаченных людей чаще поселяли на пустых местах, у нас на севере, как правило, в лесу. В Ягринлаге обессиливших от голода людей направляли на заготовки ягод, грибов, веток – вообще без охранников, куда они сбегут, если еле ноги волочат. Многие умирали прямо в лесу. Об этом надо помнить. Без памяти не бывает будущего. К сожалению, государство никак не участвует в сохранении памяти о специальных поселках и лагерях, где погибали тысячи.