Жизнь не за царя: как конструировался и разрушался, а потом создавался вновь образ национального героя Ивана Сусанина

Часто бывает, что личность из далекого прошлого, о которой толком ничего неизвестно, больше рассказывает об обществе в настоящем. История Ивана Сусанина — очень показательный пример. О мужике из костромской деревеньки, который, предположительно, спас первого российского царя из Романовых, неизвестно почти ничего. Это не помешало последующим поколениям выдумывать подробности жизни Сусанина, причислять его то к героям, то к легендам и даже фальсифицировать археологические находки. О том, как это было, рассказывает Андрей Вдовенко.

«Терпя немерные пытки…»: легенда и факты

Зима 1612–1613 года. Близится конец Смуты. Совсем недавно ополчение Минина и Пожарского выбило польских интервентов из Москвы. В селе Домнино, недалеко от Костромы, укрывается 16-летний мальчик со своей матерью Ксенией Шестовой, носящей имя Марфа после насильного крещения. Это Михаил Романов — двоюродный племянник последнего Рюриковича на престоле, единственный уцелевший из шести детей, продолжатель древнего московского боярского рода, сосланного Борисом Годуновым вскоре после воцарения.

Именно Михаила Земский собор — собрание представителей (на самом деле, должностных лиц) различных земель и сословий Русского царства — избрал новым царем, и род его будет править еще 300 с лишним лет.

Но пока Михаилу, который еще даже не знает об избрании, угрожает опасность — по костромским лесам и полям бродит отряд поляков-интервентов. Они замыслили убить будущего царя, чтобы не допустить объединения Русского царства под властью одного государя. Не зная точно, где прячется Михаил, они спрашивают дорогу у деревенского старосты Ивана Осиповича Сусанина. Тот, поняв намерения басурман, вызывается быть проводником, а сам отправляет предупреждение будущему царю и заводит врагов в дебри. Поляки, поняв, что попали в ловушку, зверски убивают Сусанина, но и сами вскоре гибнут.

Такова классическая трактовка истории о подвиге Ивана Сусанина, описание которого можно найти даже в школьных учебниках. Однако на самом деле о герое и его поступке неизвестно почти ничего.

Исторической может считаться лишь та личность, о жизни которой сохранились сведения в документах эпохи. Причем желательно составленных при ее жизни или теми, кто знал ее лично. Единственный такой документ об Иване Сусанине — это жалованная обельная (то есть переводящая из крепостных в свободные земледельцы — белопашцы) грамота Михаила Федоровича 1619 года.

В ней скупо описывается подвиг крестьянина, и он совсем не похож на сюжет, представленный выше. Согласно грамоте, Сусанин не водил поляков по непролазным лесам. Он, зная, где находился Михаил Романов, отказался выдать его местоположение «польским и литовским людям», за что и был убит после пыток.

Что характерно, в грамоте нет сведений ни о том, что будущий царь был в Домнине («были на Костроме»), ни о том, что Сусанин был старостой, ни о том, что он носил отчество Осипович. Последнего не могло быть в принципе, так как отчество в ту эпоху могли иметь только представители знати. У крестьян же его заменяла «фамилия». Что интересно, Сусанин, судя по всему, производное от имени Сусанна, может указывать на то, что спаситель царя рос без отца.

Также грамота Михаила Федоровича даровала льготы родственникам Сусанина — зятю Богдану Собинину (других родственников по мужской линии у героя не оказалось), его семье и потомкам. Царь освобождал их от податей (обелял), велел судить их только у него и даровал им земельный участок и полдеревни Деревеньки, или Деревенищи, как в грамоте. Есть мнение, что в начале XVII века в Деревеньках было всего два двора, один из которых — сусанинский. Так что, по сути, монарх пожаловал потомкам крестьянина их же дом. Тем не менее герою оказана большая честь — в грамоте его величают Иваном, а не Ивашкой, как зятя (Богдашка), что вообще было в духе норм общения между представителями разных сословий XVII века.

Затем почти все 300 лет правления Романовых цари и императоры подтверждали привилегии потомков Сусанина. Соответствующие грамоты выходили:

• в 1633-м — тогда царь передал Антониде, дочери Сусанина и вдове Богдана Собинина, пустошь Коробово примерно в десяти верстах от Деревенек, отданных церкви;
• в 1644-м (не сохранилась);
• в 1691-м;
• в 1741-м;
• в 1767-м;
• в 1837-м.

В этих документах описание подвига Сусанина повторяется практически дословно по грамоте 1619 года.

Однако указ 1731 года отошел от устоявшейся трактовки. В нем появились новые подробности. Например, о том, что поляки допросили многих «языков» и знали, что Романов с матерью находится в Домнине. Еще о том, что Сусанин послал зятя предупредить государя об опасности, а сам увел поляков и в итоге был изуверски убит в Исуповке — соседнем селе, которое с Домнином разделяет болото.

Отличие текста этой грамоты, скорее всего, объясняется ее происхождением. Один из потомков Сусанина Иван Лукоянов переселился из Коробова в другое место. Там ему понадобились документы, подтверждающие его привилегии, так как на него могло лечь тягло — крепостные повинности. Дело было почти 120 лет спустя после гибели Сусанина. За это время среди его потомков, которые уже успели переселиться из родных мест (из Деревенек в Коробово), сложились предания об их героическом предке и его зяте. Лукоянов, похоже, опирался на эти семейные сказания, подавая прошение о бумагах, удостоверяющих его особый статус. Так его трактовка событий 1613 года попала в официальный документ. И несмотря на то, что грамота 1731 года противоречит остальным сусанинским документам, она внесла значительный вклад в восприятие истории костромского крестьянина.

От государственного подвига до монархического мифа и обратно: причудливые парадоксы исторической памяти

Как писал российский дореволюционный историк Николай Костомаров, до XIX века никто не придавал поступку Сусанина большого значения и не считал его событием исторической важности, а самого крестьянина — спасителем царской особы.

Это не совсем так. Например, когда Екатерина II первой из Романовых после Михаила Федоровича посетила Кострому, Ивану Сусанину было уделено много внимания. В присутствии высоких гостей, в том числе зарубежных, он был назван спасителем династии. Воздавая почести Сусанину, Екатерина преследовала собственные цели: укрепить народное единство и подчеркнуть преемственность династии, к которой она не имела никакого отношения. Но в итоге традиция прославлять поступок Сусанина сохранялась при всех последующих визитах монархов в Кострому.

Тем не менее печатное слово обходило Ивана Сусанина стороной. Впервые за пределами казенных документов его имя прозвучало в труде «Собрание исторических известий, относящихся до Костромы» костромского краеведа Ивана Васькова в 1792 году. Васьков придерживался трактовки грамоты 1767 года, которая, в свою очередь, воспроизводила текст 1619-го. Затем о костромском крестьянине упомянул российский историк Тимофей Мальгин во втором издании «Зерцала российских государей» (1794).

Обрастать же подробностями сусанинская история стала с 1804 года, со статьи о селе Коробове из «Географического словаря» Афанасия Щекатова. Именно там впервые появляется и мотив спасения царя, и «факт» пребывания монарха в Домнине, и намеки на то, что Сусанин тянул время — указывал полякам неверные места.

Год спустя известный русский поэт, писатель и просветитель Михаил Херасков написал рассказ о Сусанине. Опубликовал он его в тематической рубрике «Русский анекдот» о героях российской истории журнала «Друг просвещения» в 1805 году. О Сусанине Херасков узнал от костромского историка Николая Сумарокова, знавшего местные предания и внесшего их в свой неопубликованный труд. В «Русском анекдоте» в истории Сусанина уже появилась интрига, герои произносили реплики, а сам крестьянин не просто молчал о местонахождении царя, а намеренно отводил от него врагов престола. Описание подвига завершалось такими словами:

Предварял же рассказ стих «Надгробие. Крестьянину Ивану Сусанину» графа Дмитрия Хвостова. В нем автор называл Сусанина «костромским Горацием» — по аналогии с героем трагедии Пьера Корнеля, совершившим обманный маневр в битве, что поначалу приняли за измену.

Именно текст в «Друге просвещения» повлиял на утверждение «канонического» сюжета об Иване Сусанине. Например, оказал влияние на консервативного историка Сергея Глинку, превратившего художественный сюжет в исторический факт в статьях 1810 и 1812 годов.

Глинка в обстановке грядущей войны с Наполеоном развивал идеи единения народа вокруг богоизбранного монарха, главы патерналистского общества, каждый член которого знает свое место в социальной иерархии. В деле создания подробностей он пошел еще дальше предшественников. Например, его Сусанин уверен в божественном предначертании относительно своей роли и судьбы, о чем говорит не тестю, а выдуманному историком старшему сыну.

Завершил же создание образа спасителя царя Кондратий Рылеев в своей думе «Иван Сусанин».

Эту трактовку истории о Сусанине затем повторили авторы многих литературно-поэтических сочинений. В том числе она легла в основу либретто оперы Михаила Глинки «Жизнь за царя» 1836 года, которая и зафиксировала окончательный вариант сусанинского мифа. Кстати, первую оперу о Сусанине написал не он, а Катарино Кавос (музыка) и Александр Шаховский (текст) в 1815 году.

Так Сусанин стал образом человека из народа, неразрывно связанного с самодержавием. Например, историк и педагог Платон Павлов писал, что народ сбросил владычество интервентов, он же избрал нового царя на Земском соборе, и он же — в лице Сусанина — спас ему жизнь. Поступок костромского крестьянина провозглашался чуть ли не наивысшим видом крестьянского подвижничества, который был возможен в самодержавном государстве. При этом подчеркивалось, что царь обязательно воздаст по заслугам.

Этот образ стал очень востребован у власти во времена Николая I. Так, именно с согласования императора опера Глинки получила название не «Иван Сусанин», а «Жизнь за царя». Культ Сусанина стал практически официальным, так как хорошо укладывался в идеологию «православие, самодержавие, народность». Кроме того, сюжет о гибели Сусанина служил для оправдания жестокостей российского царизма в Польше. Например, подавления многочисленных восстаний (особенно крупное произошло в 1830 году) против российского владычества в Польше. Логика была простая: смотрите, мол, что они творили у нас 200 лет назад, так что так им и надо.

В честь Сусанина назвали центральную площадь Костромы. Забавно, что до этого она называлась Екатеринославской — то есть император переименовал площадь своей царственной бабушки в честь крестьянина. Фигура Сусанина была частью памятника Михаилу Федоровичу, открытого в Костроме в 1851 году.

Потомки же героя получили невероятные по меркам России тех лет льготы. Например, с подачи Николая I на территорию их деревни Коробово местные власти даже приехать не могли без особого разрешения сверху.

Но распорядились коробовцы своими привилегиями неумело. Большая часть их земель толком не обрабатывалась, так как потомки Сусанина предпочитали сдавать их друг другу в наем. В деревне сложилось вопиющее социальное неравенство: горстка жителей владела значительной частью наделов.

Кроме того, коробовцы за деньги стали пускать к себе членов секты бегунов (странников). Те считали светскую власть делом рук Антихриста и с удовольствием скрывались от полиции и местных чиновников в Коробове. Деревня стала чуть ли не главным оплотом бегунов в Костромской губернии. В итоге, когда туда приехал Александр II — почтить потомков спасителя своей династии, неприглядная правда вылезла наружу: большая часть коробовцев попыталась избежать встречи с императором. После этого в Коробове прошел обыск, вслед за которым император выселил 14 семейств из их «вотчины», лишив всех привилегий. Правда, их детям было разрешено восстановить былой статус. Остальных император предупредил: впредь не паясничать, а иначе лишатся всех особых прав.

После смерти Николая I в 1855 году место Сусанина в официальной идеологии не изменилось. Так, он стал одной из фигур, изображенных на памятнике «Тысячелетие России» 1862 года в Новгороде. Но эпоха менялась, рождались новые образы «народного героя». Так, из неприятия официоза Николая Палкина радикальной молодежью выросло критическое отношение к Сусанину. Вот как, например, отзывался о нем в письме 1861 года музыкальный и художественный критик Владимир Стасов:

Но главное было еще впереди. В феврале 1862 года как гром среди ясного неба в «Отечественных записках» грянула статья «Иван Сусанин» знаменитого русского историка Николая Костомарова. Он не просто нашел и указал практически все слабые места «официальной» версии, но и заявил, что подвиг Сусанина — миф.

Костомаров справедливо заметил, что в грамоте 1619 года нет ни слова о том, что Сусанин водил поляков по болотам, а Михаил, согласно документу, был в Домнине, а не в укрепленной безопасной Костроме. Также историк обратил внимание, что о таком значимом событии, как спасение царя — родоначальника новой династии, не сообщают ни летописи, в подробностях описывавшие времена Смуты, ни какие-либо другие источники. В качестве одного из примеров он приводил поступок Никиты Галагана, который в 1648 году завел польское войско в западню гетмана Богдана Хмельницкого, о чем сказано в различных документах эпохи.

Отметил Костомаров и нелогичности в самом сюжете. Так, он вопрошал: почему поляки пытали только Сусанина? Почему царь несколько лет не вспоминал о своем спасителе, хотя другим свои благодетелям раздавал вотчины уже с 1614 года? Судя по всему, заключал историк, до 1619 года царский двор вообще не знал о Сусанине.

Наконец, ссылаясь на другого авторитетного исследователя Сергея Соловьева, Костомаров заявил, что никакого польско-литовского отряда, отправленного убить Михаила Романова, в окрестностях Костромы быть не могло (хотя обнаруженные позднее документы свидетельствуют об обратном). Историк утверждал, что Сусанина замучила одна из шаек разбойников, которых развелось немало во времена Смуты. А ответственными за смерть крестьянина Костомаров называл казаков и, возможно, примкнувших к ним литовцев:

Убийством же своего тестя, по Костомарову, решил воспользоваться зять Сусанина Богдан, который не хотел возвращаться в былое крепостное тягло. Поэтому он якобы обратился к престарелой матери царя — незадолго до подписания грамоты Михаил ездил с нею в костромскую землю. Многие, писал Костомаров, тогда поступали так же, как Собинин.

Такая категоричность Костомарова шокировала современников. На него обрушился град укоров и насмешек, причем не всегда связанных с исследовательскими ошибками. Например, его упрекали в отсутствии патриотизма и стремлении унизить русских героев. Одним из оппонентов Костомарова на страницах печати даже стал костромской губернатор Владимир Дорогобужинов. В результате Костомаров, который еще в 1840-е побывал в ссылке за создание антикрепостнического кружка, уже в марте 1862 года лишился места на кафедре. До конца жизни он так и не смог вернуться к преподаванию.

Критики тоже нашли слабые места в концепции Костомарова. Например, Михаил Погодин указал, что Богдан Собинин не мог добиться чего-то у царя, не пообщавшись с местными властями. А те обязательно навели бы справки, не обманывает ли крестьянин монарха. Однако в конечном счете спор ученых мужей всё равно свелся к тому, считать ли отечественную историю авгиевыми конюшнями, которые надо вычищать, или нет. В общем, обсуждение прошлого снова перешло в сферу политики. Словно это было не 150 с лишним лет назад, а позавчера. Сам же вопрос о Сусанине так и остался полем битвы между скептиками и адептами официальной версии.

Советский период не внес большей ясности. Сразу после революции большевики объявили Сусанина мифическим персонажем. Максим Горький и вовсе сравнивал его с Керенским. Мол, один спас первого Романова на троне и вдохновил другого на попытку спасти последнего. Уже в 1918 году коммунисты снесли как «воздвигнутый в честь царей и их слуг» памятник Михаилу (царю) и Сусанину (слуге) в Костроме. Площадь, на которой стоял монумент, стала площадью Революции. «Жизнь за царя» перестали ставить на сцене.

Однако с конца 1930-х годов отношение к Сусанину, как и к дореволюционной истории вообще, меняется. Полузабытые герои — Александр Невский, Дмитрий Донской, Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, Петр I, Александр Суворов и Михаил Кутузов — стали «возвращаться». Взращиваемый Сталиным патриотизм (а также антипольские настроения) требовал своих примеров для подражания в прошлом. В этом смысле Сусанин стал образцом человека, пожертвовавшего собой ради Отечества.

Уже в 1938 году, когда со смерти костромского крестьянина прошло 325 лет, те, кто недавно называли Сусанина «мифом», стали рассказывать о его подвиге и нежелании предать Родину. Газеты писали о том, что игра «в Сусанина» — самая любимая среди детей в костромской глуши. А колхозная молодежь, мол, на его примере воспитывает в себе ненависть к врагам народа и любовь к родной стране. С 1939 года возобновились постановки оперы «Жизнь за царя», правда, под названием «Иван Сусанин» и с новым либретто. Тогда же именем Сусанина были названы районный центр и район, в котором, предположительно, он жил и погиб, а позднее, в 1952 году, — и улица в Костроме. Причем опять же не простая, а имени «отца народов». Всё потому, что в городе тогда появился новый проспект Сталина.

Новые «версии» Сусанина оказались довольно оригинальными. Первый был как никогда далек от династии Романовых. Например, в опере Глинки на новый лад поляки искали не Михаила, а стан Минина и Пожарского. А у историка Евгения Герасимова крестьянин жертвовал собой, чтобы не подпустить врага к Москве. Другой советский Сусанин всё же спасал Михаила, но с неизменной оговоркой, что сделал он это только из патриотического порыва. А преданность государю ему потом якобы приписали цари и их прислужники-попы, чтобы воспитывать холопскую преданность монархии в народе. С такой оценкой, к примеру, выступал историк Лазарь Генкин.

Эти два образа сохранялись практически до самого конца СССР. При этом рассмотреть за ними реального человека было практически невозможно, разве что героя кондовой псевдопатриотической пропаганды или анекдотов про то, по какой дороге стоит идти Политбюро. А совершал или не совершал Сусанин подвиг, не только было непонятно, но и неважно.

В 1974 году вышла статья журналиста Ю.Д. Черниченко, в которой впервые в СССР с конца 1930-х реальность подвига Сусанина была поставлена под сомнение. В целом Черниченко повторил основные положения Костомарова. Как и дореволюционный ученый, он подвергся критике со стороны как историков, так и представителей патриотической поэзии:

Иван Сусанин четыре столетия спустя

После перестройки, казалось, наступило время, когда, наконец, в свободной от идеологии стране можно найти «реального Сусанина».

Так, российский историк и костромской краевед Николай Зонтиков попытался примирить различные трактовки в книге «Сусанин: легенды и действительность». По его мнению, польский отряд разыскивал Михаила осенью-зимой 1612 года — на деле 1613-го, так как год в те времена начинался в сентябре. Их задачей, считает исследователь, было устранить главного соперника короля Сигизмунда и принца Владислава в борьбе за русский престол перед предстоящим Земским собором. Сам Михаил с матерью в это время были на богомолье в Макарьевом монастыре на реке Унже (ныне город Макарьев Костромской области) — его же они посетят шесть лет спустя.

Сусанин, пишет Зонтиков, опираясь на народные сказания и родовые предания, был приказчиком в Домнине и единственный знал, куда направились боярин и его мать. Крестьянин повел злоумышленников по болоту в сторону села Исупово, в котором поляки, распознав обман, его и убили. А вот предупреждения Михаилу, по мнению Зонтикова, Сусанин не посылал. О подвиге же стало известно только в 1619 году, когда уже царь Михаил с матерью снова посетили костромскую землю.

Однако вопрос о Сусанине в современной России неизменно вновь получает политическую окраску. Во многом благодаря педалированию Дня народного единства (4 ноября), созданного «на замену» советским годовщинам Октябрьской революции (7 ноября).

Так, в 2001 году губернатор Костромской области Виктор Шершунов в качестве одного из «определяющих обстоятельств возрождения российской государственности» утвердил и профинансировал Программу исследования памятных мест, связанных с именем Ивана Сусанина. Целью программы было ни много ни мало обнаружить останки героя — провести археологические раскопки и найти в захоронениях XVII века мужчину старше 40 лет, погибшего насильственной смертью.

И ведь «удалось». В 2005 год страну облетела громкая весть: обнаружены останки Ивана Сусанина! При «опознании» руководители экспедиции использовали криминологические, анатомические, генетические методики — новейшие для исторической науки на тот момент. Останки убитого мужчины нашли там, где когда-то жил Сусанин, а генетика и восстановленный облик умершего показали его возможное родство с потомками героя.

Казалось бы, сделано великое открытие, в чем подвох? А в том, что «удалось» найти останки Ивана Сусанина только в кавычках. К такому выводу пришли участники комиссии Института археологии РАН, к которой обратилось Министерство культуры с просьбой проверить результаты костромской экспедиции.

Ученые заявили, что даже задачи проекта были поставлены некорректно. Академики раскритиковали и сам метод поиска. Во-первых, останки «нашли» в могильнике у деревни Исупово, но связь этого места с историей Сусанина, как уже было сказано выше, спорная. Во-вторых, определить время захоронений на исуповском некрополе толком невозможно. В-третьих, если верить отчету о раскопах, непонятно, как на перекопанном не раз могильнике нашлось «захоронение Сусанина». В погребении, к которому того отнесли, лежали кости сразу двух людей: мужчины и ребенка.

Не меньше вопросов возникло и к методу идентификации героя. Так, насильственная смерть во времена Смуты и даже позднего Средневековья — раннего Нового времени не была чем-то из ряда вон выходящим. От нее умирало от 4 до 15% мужского населения. Генетика лишь подтвердила родство нескольких индивидов сельской округи, в том числе потомков Сусанина. Но это вовсе не значит, что в могиле не может лежать кто-то из их других предков, живших в тех местах. Собрать необходимый генетический материал — митохондрии, которые передаются только по женской линии, — для более точного анализа не удалось. Портретное сходство опять же доказало только происхождение умершего из той же местности, что и потомки Сусанина.

Короче говоря, под «сусанинские» признаки можно было подвести множество захоронений мужчин начала XVII века. Все эти очевидные для профессионала противоречия, впрочем, не помешали провести конференцию с громким названием «Смутное время в контексте становления российской государственности и личность Ивана Сусанина: мифы и реальность». И даже ее главный вывод гласил, что при имеющихся источниках однозначно утверждать, принадлежат ли останки Сусанину или нет, невозможно.

Но сенсация разлетелась. Известия о сусанинской «могиле» дополнили публикации о том, что в соседнем болоте археологи якобы нашли 40 католических нательных крестов, и один — перерубленный православный.

Костромской губернатор даже попросил разрешения торжественно перезахоронить останки Ивана Осиповича Сусанина. И если бы академический институт не дал отрицательный отзыв на проведенные работы, возможно, под именем Сусанина захоронили бы останки неизвестного человека, если не нескольких.

Образ Сусанина и сегодня не знает покоя. Так, в Костроме продолжается дискуссия о том, каким должен быть памятник герою: оставить советский или восстановить дореволюционный, разрушенный в 1918 году. Кажется, неплохо бы поставить оба.