«Я женюсь на Гале каждый момент, когда на нее смотрю»: эксклюзивные отрывки из новой книги Вадима Верника о Галине Вишневской и Мстиславе Ростроповиче

КОРОЛЕВА В ТАПОЧКАХ

Итак, совсем скоро я попаду в святая святых — парижскую квартиру Галины Вишневской и Мстислава Ростроповича. Так совпало, что снимать мы будем 8 марта. Конечно, для парижан это не праздничный день, а у меня настроение приподнятое вдвойне. Вишневская и Ростропович ждали нас к 15 часам. Так что была отличная возможность в первой половине дня погулять по Парижу. Легендарная чета жила в престижном районе на авеню Жоржа Манделя. Говорят, что эту квартиру Галина Вишневская рассмотрела в настежь открытые окна, случайно проходя по улице, и сразу захотела ее приобрести.

Добирались мы на метро, но выяснилось, что от метро надо идти пешком еще минут пятнадцать. Мы не рассчитали время и опоздали на съемку на целых тридцать минут! Звоним в домофон. Открывается калитка, и мы оказываемся внутри небольшого дворика. Поднимаемся на лифте. Дверь в квартиру открывает Галина Павловна. Взгляд напряженный. — У нас так не принято, — не очень дружелюбно, но вполне справедливо отвечает она на мои извинения за опоздание.

Возникает неловкая пауза. Психологически мне стало легче, когда я обратил внимание, что Вишневская... в домашних тапочках. В этих самых тапочках была энергия домашнего уюта, к чему я так стремился, настаивая на съемке в Париже. Когда мы раздевались в прихожей, я услышал громкий энергичный голос Ростроповича. Голос доносился откуда-то из дальней комнаты. Великий музыкант всего пару часов назад вернулся из очередной гастрольной поездки. По нашей предварительной договоренности снимать дома мы должны были в течение двух дней. Сегодня — Галину Вишневскую, завтра — Ростроповича. Но Мстислав Леопольдович планы переиграл. — Ситуация изменилась, завтра я опять улетаю, так что придется всё снять в один день, — с ходу сказал он, выйдя к нам навстречу. Вступать с ним в дискуссию было бесполезно.

Мы переглянулись с оператором. По его испуганным глазам я понял, что нам может не хватить кассет для записи. Мы же рассчитывали совсем на другой график. В то время еще не существовало понятия «цифровая запись», снимали на большие кассеты Betacam, а они достаточно тяжелые и занимают много места. Мы взяли только необходимое количество кассет, без запаса. Впрочем, вариантов у нас не было, приходилось надеяться на лучшее и снимать более экономно.

А экономить совсем не хотелось, особенно если попадаешь практически в монархические хоромы. Поначалу Вишневская провела небольшую экскурсию по квартире, чтобы мы смогли выбрать локации для съемок.

Продумывая интерьер своей квартиры, Галина Павловна и Мстислав Леопольдович искали исключительно русские вещи: картины, мебель, люстры, ковры, посуду. Мебель здесь только антикварная. Живописные портреты кисти Валентина Серова, Ильи Репина, Айвазовского, Левитана, работы художников XVIII века Дмитрия Левицкого и Ивана Пустынина, прижизненные издания Пушкина, Гоголя... Коллекция русского дореволюционного фарфора. Галина Павловна продемонстрировала свой любимый фарфор Кузнецова: чашки и тарелки аккуратно расставлены в большом стеклянном шкафу. В одной из комнат (их количество я так и не сосчитал) — огромный массивный палехский стол черного цвета, он занимает почти всё пространство, на двух его концах изображены скрипичный ключ и виолончель.

— Этот стол сделан на заказ, специально для нас, — комментирует Вишневская. В другой комнате Галина Павловна с удовольствием показывает тяжелые шторы из Зимнего дворца: — С этими шторами я чувствую себя царицей! Еще одна гордость — салфетки и скатерть екатерининской поры. Они лежат на столе в гостиной и создают торжественность обстановки. Вообще, парадный настрой чувствуешь на каждом углу. Здесь даже страшно без разрешения присесть, потому что любое кресло может оказаться ровесником Екатерины II или даже частью ее личных покоев. Галина Павловна не только дорожит своей коллекцией, но и ухаживает за ней сама:

— Всё сама. Я должна всё делать так, чтобы мне это нравилось. Картины тоже вешаю сама. Это целое дело! Слушайте, повесить картину — это ж не шуточки. Да? Допустим, приобрела я какую-то новую картину. Надо сдвинуть другие картины, поменять местами. Значит, одну снимать, другую поднимать. Тяжесть безумная.

— Вы и гвозди прибиваете?

— Гвозди прибиваю, с молотком. Есть такие штакетники, которые передвигаются. Крик стоит на весь дом, конечно. Но я это делаю. Мне помогает домработница.

— А не дай бог, что-то упадает?

— Нет, нет, упасть не может. Свое никогда не упадет, никогда в жизни. Вот фарфор я мою только сама. И поясняет:

— Открываю шкаф, стелю на мраморный пол матрас, таз с водой, тряпки, специальные растворы, и вот я, значит, по лестнице вверх-вниз. Каждую отдельную штучку спускаю вниз, мою ее, потом возвращаю наверх.

Забавный нюанс этой чудо-квартиры мне раскрыл в недавнем разговоре Азарий Плисецкий. Азарий Михайлович — в прошлом солист балета Большого театра, много лет работавший педагогом и хореографом на Кубе, потом в Бельгии и Швейцарии в труппе легендарного Мориса Бежара, а также с выдающимися хореографами Джоном Ноймайером и Роланом Пети. Он младший брат Майи Плисецкой. Сейчас живет в Лозанне и Москве. Азарий Плисецкий дружил с Вишневской и Ростроповичем, бывал у них дома в Париже:

— Однажды мы сидели в гостиной, и вдруг из соседней комнаты раздается звук рояля.

— Кто там играет? — спрашиваю.

— Не обращай внимания, — отвечает Ростропович, — это наш пес занимается. Он садится на клавиатуру и хлопает лапами по клавишам рояля.

— Мелодию я, конечно, распознать не мог, но звуки были пленительные, — с улыбкой завершает Азарий Михайлович.

«ЛУЧШЕ ВОЗЬМИТЕ ФАМИЛИЮ ЖЕНЫ»

Галина Вишневская появилась на горизонте Ростроповича весной 1955 года. Они познакомились в Праге. Для солистки Большого театра это была первая зарубежная поездка.

— А что вас привлекло в Ростроповиче? — спрашиваю. — Он не был красавцем, и вы, кажется, не знали его как музыканта.

— Никакую его музыку я не слышала. Он меня тоже не слышал. В Праге мы встретились на фестивале, и он сразу стал за мной ухаживать, начался роман. Какая виолончель, какой голос?.. Он сидел в жюри конкурса виолончелистов, а я пела там свои спектакли, концерты. Ну вот и встречались мы между этими занятиями. Четыре дня он меня смешил, за мной ухаживал, и мы стали мужем и женой. Вот и всё.

— Неужели всему причина — остроумие Ростроповича?

— Нет, нет. Я скажу вам, что я вообще в таких моментах очень решительный человек. Если я чувствую, что люблю, то иду вперед без всяких лишних раздумий.

Задаю вопрос Мстиславу Леопольдовичу:

— Вы могли допустить, что Галина Павловна все-таки не сдастся и пройдет мимо вас? Или такой сценарий казался невозможным?

— Ну как невозможным? Я так поражен был, что она не прошла мимо. Вот что удивительно. Но, правда, я вам должен сказать, что, вдохновленный именно ею и зная, что у нее хорошее чувство юмора, я действительно в этот период в 1955 году в Праге, вот в эти четыре дня, когда у нас был непрерывный контакт, острил как из ведра. И надо сказать, довольно удачно, видимо. Потому что в последний день перед тем, как сдаться, она держала свое красивейшее личико руками и говорила: «Перестаньте меня смешить, у меня будут морщины как у старухи». Ну, видимо, она привыкла к моим остротам и решила, что лучше предпочесть отсутствие морщин и чтоб я находился рядом с ней, и тогда уже больше морщины появляться не будут. Мне понравилось выражение Ростроповича «острил как из ведра». Образ, может быть, не совсем точный, но, согласитесь, очень обаятельный.

А дальше прозвучал монолог почти в стиле стендап:

— Когда мы с Галиной Павловной решили пожениться, то пошли расписываться в ЗАГС Свердловского района, где находится Большой театр, — так сказать, по месту ее работы. Нас расписывала такая полная, приветливая дама. Она посмотрела наши паспорта. Ну и, конечно, сразу узнала Вишневскую. «Галина Павловна! Галина Павловна!» — и улыбается. Потом смотрит на меня. И я вижу, улыбка как-то сходит с ее лица. Появляется на лице страшная критика, дескать, что она в нем нашла? «Галина Павловна, вы замуж выходите?» — уточняет дама. «Да, замуж выхожу». Опять смотрит на меня, плечи поднимает. Что такое, думаю, может, она заболела? А потом дама говорит решительно: «Давайте ваши паспорта». Галя дала свой паспорт, и я тоже. Она смотрит в мой паспорт, произносит: «Ро-стро-по-вич». Потом наконец взглянула на меня очень участливо: «Извините, товарищ, у вас есть последняя возможность. Смените фамилию на Вишневский. Ведь как хорошо звучит!» «Ну что вы», — говорю я. «Вашу фамилию даже произнести невозможно», — приводит дама железный аргумент.

Но тут уже Галя за меня вступилась: «Знаете, он тоже как-то имеет свою профессию и по своей профессии уже достиг некоторой известности. Пусть останется так».

Ростропович рассказывает эту историю с явным наслаждением, смакуя нюансы и детали. Он любит веселые парадоксы, а тут даже не надо делать никаких усилий, чтобы вызвать у собеседника улыбку.

— В отношениях мужа и жены самое главное — доверие, — подчеркивает Галина Павловна. — И ответственность, ответственность друг перед другом, безусловно, и перед семьей. Это самое главное. Потому что ну страсть, понимаете, любовь... Что такое любовь, в конце концов? Кто может объяснить, что такое любовь? Страсть еще можно объяснить. Кстати, она довольно быстро проходит. А любовь —это необъяснимое совершенно понятие, мне кажется. Я думаю, что это ответственность перед тем, кого ты сумел... кого ты приручил. Да? Кажется, это Антуан де Сент-Экзюпери. Так звучит эта фраза? Ты должен чувствовать ответственность перед тем, кого ты приручил.

— Вы приручили Мстислава Леопольдовича?

— Думаю, что да. Так же, как он меня.

— Ростропович совершает по отношению к вам красивые поступки?

— Обязательно, обязательно.

Задавая Галине Павловне этот вопрос, я уже знал, что супруг готовит ей новый сюрприз:

— Последний, так сказать, поступок, который я хочу опубликовать, я совершил совсем недавно. Еще его не совсем закончил. Но этот поступок к ее 70-летию. Так что у нее и до сих пор бывают слезы на глазах от неожиданностей, которые я позволяю себе.

Поэт Андрей Вознесенский, друг семьи, поведал мне о самом, может быть, феерическом подарке Ростроповича:

— Вспоминается один случай, который Слава вместе с Галиной мне рассказывали. Был день рождения Галины, они уже были вместе в эмиграции в Америке. И вот Слава говорит: «Галя, что-то скучно, давай сделаем какой-то особый день рождения. Поедем куда-нибудь». И они едут. Час едут, два, ночью холодно. Галя злая уже, голодная. И потом Слава говорит: «Какие-то там огонечки — может, там харчевня, давай остановимся». Они подъезжают к этим огням и вдруг видят огромные ворота и на них написано: «Галино». И дальше — усадьба. Слава кидает ей ключи: «Принимай подарок, Галина!» Вот это тоже жест ренессанса. Причем интересно пояснение Гали. Она сказала мне: «Я же всё знала, конечно. Я знала, как он всё придумывал, суетился. Но мне в этот момент было очень приятно. Мне тоже хотелось сделать ему подарок, поэтому я делала вид, что для меня это настоящий сюрприз».

— А кто мне должен делать подарки? — удивляется Галина Павловна. — Попробуй мне сделать подарок какой-нибудь другой мужчина. Муж должен дарить обязательно. Там, бриллианты подарить. Представляете, если посторонний мужчина мне бриллианты подарит? Я не знаю, что бы со Славой было.

— Он ревнивый до сих пор?

— Очень ревнивый до сих пор.

— Страдаете от его ревности?

— Да нет. Ну что вы, боже мой. Я сама ревнивая. Я ревнивая.

— А у вас бывали домашние сцены?

— Бывали.

— Острые?

— Острые.

Не знаю, насколько конфликтны могут быть Вишневская и Ростропович наедине друг с другом, но вот признание Мстислава Леопольдовича мне на камеру:

— Мы живем с Галей 40 лет. Вы знаете, я могу сказать, что я до сих пор к ней не привык. Привычка — это очень опасная сторона жизни человека. Потому что мы так привыкаем и не замечаем, сколь жизнь прекрасна, сколь прекрасно каждое мгновение, которое подарено нам Богом. Вот я знаю, что я живу долгую жизнь, но каждую секунду, каждую минуту я стараюсь жить неодинаково. Я знаю, что у меня появляются какие-то другие интересы, я чем-то еще занимаюсь, программы меняю, учу новые произведения. Когда я выхожу на улицу и смотрю на дерево, то я обязательно на него смотрю так, как будто первый раз его увидел. И вы не представляете, какое это наслаждение. Смотрю на небо: какая неповторимая красота! И вот это ощущение у меня осталось в отношении моей семьи, в отношении моих внуков, когда на них смотрю, в отношении жены. То есть я, по сути дела, женюсь на Гале каждый момент, когда на нее смотрю. Что ж, комментарии излишни.

КАПРИЗЫ ПРИМАДОННЫ

1952 год. Галина Вишневская принята в стажерскую группу Большого театра — единственная из тех, кто участвовал в прослушивании. Очень быстро она стала главной певицей главного театра страны.

— Будучи примадонной, вы могли вести себя как вам угодно, устраивать скандалы, причем совершенно безнаказанно.

— Ну что скандалы... какие там скандалы? Я не скандалистка, нет. Я темпераментный человек. Я могу громко говорить, возмущаться, что-нибудь потребовать себе. Например, потребовать переделать костюм. Но у нас в театре на это шли. Помню, я спела «Травиату». Ну, конечно, мне костюмы шили новые. Для сцены на балу, например, мне сделали желтое, золотое, платье. Хотя раньше там пели в черных платьях. А мне не хотелось в черном платье выходить — мне сделали золотистое. А потом Сергей Яковлевич Лемешев перестал петь. Я с ним выступала, кстати, потому что он меня попросил. Это было чудесное время совершенно, конечно. Я с ним спела «Травиату» несколько раз. Потом у меня не было другого партнера, и я перестала петь в этом спектакле. И вот ко мне подходят в театре: «Галина Павловна, спойте спектакль, ну спойте спектакль». Уговаривают, вы знаете, все уговаривают. Я говорю: «Да нет». Ломалась, ломалась. Потом, думаю, чтоб отстали, скажу: «Я не хочу петь». — «Почему?» — «Мне не нравится платье желтое». — «Ну мы сделаем вам другое платье. Какое хотите?» — «Хочу красное». — «Ну пожалуйста, сошьем вам красное». — «Но ведь там, на балу у Флоры, красная мебель и Флора в красном платье». — «Ну хорошо, Флора будет в синем выходить». Я говорю: «Но мебель-то красная. Как же я буду в красном?» — «Мы перекрасим». Всё. В результате я выходила в красном платье, Флора — в синем, а мебель была фиолетовая. Всё перекрасили. Ну где еще так будут делать? Нигде.

Вот такая «не скандалистка» и «темпераментный человек» Галина Вишневская. Из разговора с Борисом Покровским, многолетним главным режиссером Большого театра. Именно он принял Вишневскую в Большой.

—Я не могу вспомнить тот сезон, когда Галина Павловна родила первую дочку или родила вторую дочку. Потому что обычно, когда примадонна собирается родить, то театр, в котором она работает, об этом знает, потому что меняется репертуар, принимаются какие-то новые актрисы, которые должны ее заменить, — естественное течение жизни. Когда это происходило у Галины Павловны, никому не было известно. Это шло само собой. Возможно, это не было ловким расчетом. Возможно, это было интуитивно. Но интуиция ведь — это тоже результат умного расчета. И поэтому когда открывался новый сезон, когда шли ответственные спектакли, в которых требовалось участие Вишневской, она всегда была на месте и свой трон не собиралась отдавать... Вишневская не отдавала «свой трон» никому более двадцати лет.