Юлия Цветкова: Письма с угрозами мне пишут все эти полгода
Российской художнице Юлии Цветковой грозит до шести лет заключения за распространение порнографии в Интернете. Внимание правоохранительных органов привлек паблик ВК «Монологи вагины» и рисунки Юлии, посвященные женскому телу и бодипозитиву.
Дело Юлии Цветковой получило большой резонанс, в том числе и за рубежом. Правозащитная организация «Мемориал» признала Цветкову политической заключенной. В минувшие выходные в Москве прошла акция в ее поддержку — несколько десятков участниц были задержаны. В соцсетях все эти дни проходит медиастрайк в поддержку Юлии, другие художники публикуют работы с обнаженным телом.
В интервью «Голосу Америки» Юлия Цветкова рассказала о том, почему тема телесности так болезненно воспринимается российским обществом.
Ксения Туркова: Вы ожидали такой поддержки?
Юлия Цветкова: Нет, когда 20 ноября дело открыли, я о нем узнала и меня отправили под домашний арест, все это казалось каким-то нереальным… Меня поддерживали в основном мои знакомые, друзья в разных городах России. Даже проходили какие-то акции. Но все это было на таком очень нишевом уровне. А сейчас мы видим невероятный для России всплеск обсуждения тем телесности, женской сексуальности, равенства ЛГБТ.
К. Т.: Почему именно сейчас поддержка стала такой массовой, такой мощной? Ведь это уже не первое дело…
Ю. Ц.: Уголовное дело одно, а административных два, в том числе за пропаганду нетрадиционных семейных ценностей. По одному из этих административных дел я как раз на этой неделе пойду в суд. Я думаю, что сработал кумулятивный эффект. Я вижу, что о моей истории многие говорят, многие пишут, и все это постепенно набирает обороты. И за этими акциями поддержки стоит очень большая работа отдельных людей. А к ним присоединяются еще люди, и еще люди — и так по цепочке.
К. Т.: Как ваш город (Комсомольск-на-Амуре) реагировал и реагирует на происходящее? Отличается ли это от отношения, к примеру, жителей Москвы и Петербурга к происходящему?
Ю. Ц.: Я бы сказала, что, если сравнивать Москву и Петербург с Комсомольском-на-Амуре — это как два разных мира. Здесь почти не говорят о моем деле, и основную поддержку я получаю из больших и далеких от нас городов или даже из-за границы. А здесь у нас очень жесткая цензура прессы, люди боятся говорить и писать, цензурируются даже личные блоги. В целом поддержка есть, но она скорее негласная, открыто мало кто высказывается, потому что страшно.
К. Т.: Изменилось ли отношение к вам друзей и знакомых?
Ю. Ц.: Некоторые люди сейчас делают вид, что вообще меня не знают, делают вид, что мы не знакомы. Некоторые, напротив, пришли к какой-то более осознанной, артикулированной политической позиции, и они все больше и больше втягиваются в политическую повестку. Да, эта ситуация очень хорошо проявила людей.
К. Т.: Вы сталкиваетесь с проявлениями хейтерства?
Ю. Ц.: Да, здесь масштаб хейтерства очень большой. Он начинается с социальных сетей и заканчивается письмами с угрозами, которые мне пишут все эти полгода. Угрожают убить меня, мою маму. Негатива очень много.
К. Т.: Вы заявляли об этих угрозах?
Ю. Ц.: Я пишу заявление на каждую поступающую мне угрозу: будь то угроза убийством или какой-то расправой… Деньги у меня пытались вымогать… Другой вопрос, что полиция или не имеет рычагов воздействия на ситуацию, или не хочет этого делать. Так или иначе, но по всем моим угрозам от полиции пришел отказ, они считают, что угроз там нет. Хотя люди пишут открыто: «Мы тебя убьем», они знают мой адрес, они даже называют дату. Знаете, как часто говорят: «Приходите, когда убьют». Вот примерно так обстоят дела.
К. Т. : Что привлекло к вам внимание правоохранительных органов?
Ю. Ц.: Внимание привлекли совсем не паблики, как многие думают, — они стали просто поводом для возбуждения дел. Внимание ко мне и к моему театру было привлечено, когда мы организовали фестиваль активистского искусства в городе. Слово «активистское» очень не понравилось, нам несколько раз запрещали его проводить, давили на площадку, и, собственно, с того момента (это уже полтора года) и длится история с полицией: меня таскают на допросы, копают какой-то материал. И вот накопали то, что накопали. Я уже давно вела эти паблики, но изначально не понравилась деятельность именно на городском уровне.
К. Т.: Как повлияла эта история на учебный центр, которым занимается ваша мама?
Ю. Ц.: Большая часть людей осталась, и среди них много тех, кто поддерживает маму, поддерживает меня. Театр, который существовал на базе маминой студии, мы закрыли, потому что было слишком много давления на детей и их родителей. Давили на административном уровне — угрожали потерей работы, должности, зарплаты. Это было специально направлено на то, чтобы нас закрыть. Но многие родители, которые хорошо знают меня и маму, понимают, что дело абсолютно абсурдное, они продолжают ходить.
К. Т.: Почему тема женской телесности важна для России?
Ю. Ц.: Потому что очень многие стесняются своих тел. Тело — это ведь прекрасная вещь по своей сути. Все искусство наполнено обнаженными телами. Но сейчас, глядя на то, какая дискуссия разворачивается вокруг моего тела, я понимаю, насколько эта дискуссия важна. Когда мне первый раз пытались предъявить обвинения в порнографии, у меня просто обрушилась личка: мне написали человек сто двадцать хейтеров. Они писали, что я детей развращаю, уничтожаю. И все это было из-за картин из серии «Женщина не кукла». Но это и не предназначалось для детей! Это было опубликовано в женском паблике. Какое-то у нас нездоровое отношение к этому. И пугает то, что теперь, получается, могут преследовать кого угодно, кто поднимает вопросы бодипозитива в публичном пространстве. А еще меня пугают женщины, которые пишут: «Вагина — это стыдно». И тут возникает вопрос: как человек может относиться к своему телу как к чему-то стыдному, грязному, ужасному? Так что это очень важная тема.
К. Т.: Я видела в соцсетях вопрос, которым многие задаются: а если бы Юлия нарисовала картинки о мужском теле, реакция была бы такой же?
Ю. Ц.: Это сложная история… Вообще женская нагота у нас воспринимается, на самом деле, более нормально, чем мужская. Но тут вот в чем дело: женское тело чаще воспринимается как некий объект для созерцания. Даже если брать город Комсомольск-на-Амуре, у нас огромное количество рекламы, рекламных объявлений с очень-очень откровенными изображениями женского тела. И это не вызывает ни у кого вопросов. Но как только мы переводим это в плоскость присвоения своего тела, когда женщина заявляет: «Мое тело — мое дело», — все очень сильно возмущаются.
Что касается мужчин, то мне кажется, очень жаль, что вопросы мужского бодипозитива обсуждаются довольно мало. Потому что я знаю, что для молодых парней эти вопросы не менее актуальны: вопросы роста, веса, мышц, тела. Сложно сказать, какой была бы реакция, если бы я подняла эти вопросы. Возможно, более мягкой. Нашу власть очень сильно триггерит образ сильной, независимой женщины.
Я очень много работала с подростками в театре. С одной стороны, их рано сексуализируют, могут пошутить про презервативы, когда это совсем неуместно. Но, с другой стороны, с ними никто нормально не разговаривает и не рассказывает, а для чего эти презервативы нужны. Они оказываются как бы меж двух огней. С одной стороны, им ничего не говорят, с другой — они находятся в этой культуре сексуализации тела. Это сложно.
К. Т.: Тема ЛГБТ еще более закрыта в российском обществе, чем тема тела и бодипозитива?
Ю. Ц.: На самом деле, насколько я могу судить, подростки сейчас находят информацию там, где им надо. Молодежь сейчас продвинутая, они спокойно получают информацию из медиа, из сериалов. Это все в открытом доступе. Но вот сесть и поговорить с ними о чувствах или вести какой-то информационный паблик на тему ЛГБТ — это будет караться законом. И опять же получается, что у них есть, с одной стороны, медийная картинка, а в реальности она выглядит совсем по-другому.
К. Т.: Вас благодарили за вашу деятельность? Был ли такой отклик от конкретных людей?
Ю. Ц.: Да, конечно. Тот же паблик «Монологи вагины» я несколько раз забрасывала и возобновляла именно тогда, когда мне писали подписчицы и просили продолжить. Очень многим людям это нужно.
К. Т.: Нам пришло сообщение, которое хорошо иллюстрирует реакцию традиционной части российского общества: «Юля может жить как хочет, но в России не принято выставлять напоказ свою ориентацию, пора бы уже к этому привыкнуть!». С чем связана такая реакция?
Ю. Ц.: Я бы тут провела небольшую параллель с движением BlackLivesMatter, им же тоже говорят: «Зачем вы выставляете напоказ свой цвет кожи? Все жизни важны!».
Почему-то людям сложно понять, что ЛГБТ-персоны не пытаются прийти к кому-то в дом и сказать: «Вы плохие, а мы хорошие». Люди просто пытаются жить так, как им было бы комфортно, они не собираются никого обижать и ущемлять. Мне кажется, это все из-за нехватки информации.
Но мне кажется, это уже меняется, во многом за счет работы активистов и активисток, работы медиа, людей искусства. Сейчас инфоповестка совершенно другая, и это общий опыт научения и понимания. Главное, чтобы люди сами хотели быть открытыми. Как только мы встаем на путь уважения чужих границ и политкорректности, взаимопонимания, мы обнаруживаем, в каком большом, до конца не познанном мире мы живем.
К. Т.: У вас есть ощущение, что ваша история благодаря поддержке может все-таки хорошо закончиться?
Ю. Ц.: Мы знаем, что наша судебная система не работает в обратную сторону: взявшись за человека, она уже его не отпускает. Но меня есть надежда, потому что есть мир, в который мне хочется верить: мир, в котором люди высказывают свое мнение против сфабрикованных дел.