Корпорация иродов. Татьяна Вольтская – о войне чекистов с детьми

"Ты что на день рождения хочешь?" – вкрадчиво спрашиваю я старшего сына, а потом и младшего. Оба пожимают плечами и машут руками – времени до наших маленьких праздников еще полно, но мне надо все понять заранее, и я продолжаю приставать, впадая в ностальгию – пока маленькие, проще было. Старшему повезло, еще старый "Детский мир" в Москве работал, привезешь какой-нибудь мудреный экскаватор – и порядок. С младшим вообще раздолье – столько разных энциклопедий появилось, купишь какие-нибудь “100 великих сражений”, и благодарное дитя часами сопит над ними, лежа на полу, а потом еще сколько картонных замков и соборов построили вместе из “умной бумаги”, а потом… А потом мне становится неуютно – не все мамы могут вот так просто подойти и спросить своих мальчиков, почти выросших, но какая разница: а чего бы ты хотел, чем тебя порадовать? Вряд ли это получилось у мамы Егора Балазейкина, 6 августа встретившего свой 17-й день рождения в питерском СИЗО №5. Еще недавно Егор был жителем города Кировска Ленинградской области и учеником питерской гимназии, а сегодня он обвиняемый в попытке поджога военкоматов – такой вот выбрал протест против войны. Да еще телеграм-канал, созданный в поддержку Егора, сообщает, что перед самым днем рождения выяснилось: у мальчика начались большие проблемы со здоровьем – быстро прогрессирует аутоиммунное заболевание печени, а нормальное лечение и наблюдение в СИЗО невозможны. И мама Никиты Уварова из города Канска Красноярского края тоже вряд ли сможет спросить своего сына, чего бы ему хотелось на день рождения: свое 18-летие Никите предстоит встретить 17 августа за решеткой. Этот мальчик – “канский узник”, попавший в тюрьму 14-летним и получивший 5 лет за расклеивание листовок в поддержку политзаключенных, изготовление самодельных петард, игру с друзьями в “Майнкрафт”, где планировалось взорвать не настоящее, а виртуальное здание ФСБ, да еще за цитаты из Кропоткина и Летова, найденные в переписке. Егора Балазейкина и Никиту Уварова объединяет не только заключение, но и удивительная для подростков твердость духа, независимость, готовность идти на жертвы за свои убеждения. "Если бы я этого не сделал, я бы тогда, наверное, повесился, потому что я с этой тяжестью в душе ходить не могу, видя, сколько людей гибнет" – так 16-летний Егор Балазейкин объяснил свой поступок – бросок в сторону военкоматов в Кировске и Петербурге "коктейлей Молотова", от чего, заметим, никакого возгорания не произошло. “Мне было больно от того, что у меня в стране репрессируют людей, гражданских активистов, которые желают стране добра, которые выступают за её благополучие… Я буду спокоен, потому что никогда не учил своих друзей плохому, я не был их лидером, мы были на равных и просто дружили. Я никого не оговорил. Мне не стыдно перед людьми, близкими и чужими, которые знают о нашей истории. …Мне нечего стыдиться. Я никого не собирался взрывать”, – говорил Никита Уваров в своем последнем слове перед приговором. Вряд ли внимательного читателя материалов о Егоре и Никите посетит сомнение в том, что к “террористическим” статьям их заботливо подвели эфэсбэшные следователи. С трудом представляю себе человека, у которого не вызовет уважения то, как эти подростки держатся – кроме существ из суда и следствия, разумеется, но вряд ли стоит говорить как о людях о тех, кто фабрикует уголовное дело на основе компьютерной игры, как это было в случае с канскими подростками, или угрожает арестованному ребенку избиением и изнасилованием, как об этом рассказывал Егор Балазейкин. Российский левиафан не первый год демонстративно поедает детей. Нет, сегодня их пока не расстреливают сотнями, как при Сталине, не бросают в тюрьму за самовольное оставление ремесленного училища, зато сохранено главное – механизм втягивания невиновного в кафкианские шестеренки следствия, провокации внедренных сотрудников тайной полиции и фабрикация дел, таких как “дело Сети” , “Нового Величия” или канских подростков, из которых, кстати, только Никита Уваров не признал вину, не пошел на сделку со следствием и получил реальный срок. Мальчик предпочел потерять свободу, но сохранить себя. Интересно, что абсурдность обвинений и жестокость приговоров никто не прячет – они кажутся частью задуманного действа: чем нелепее и чем свирепее, тем лучше. В том трагическом параде, который проходит перед моими глазами, и шестиклассница Маша Москалева, сданная полиции собственными учителями за нарисованный на уроке антивоенный рисунок, после чего ее отца посадили на 2 года за дискредитацию армии, а саму ее отправили в приют, и приемный сын бурятской активистки и журналистки Натальи Филоновой, инвалид-сердечник Володя, после ареста матери попавший в детдом. Володя жалуется, что его бьют и травят дети – по приказу директора. Наталью Филонову тем временем судят за “избиение силовиков” шариковой ручкой. Силовики пасутся в подростковых чатах, закидывают провокационные предложения типа: а не взорвать ли нам что-нибудь, круто ведь, – берут на слабо, обманывают, и это срабатывает, особенно если семья не очень образованная, не очень состоятельная и благополучная. Положить подростка в основание своей карьеры, получить звездочку, сломав ему жизнь, – это у них доблесть такая. Корпорация иродов не знает сострадания, в ее перевернутой системе ценностей такие понятия – для лохов. Во время “крымнаша” придумали “распятого мальчика”, которого никогда не было, зато теперь распинают вполне реальных мальчиков, детей своих сограждан, которые для них – придорожная пыль. Недавно одна знакомая, давно живущая в Америке, рассказала мне, как ее дочь-подросток попала в полицию – что-то там было мутное с наркотиками, и как те самые копы, всегда казавшиеся ей грубыми и бездушными, придя к ней домой, вдруг превратились во внимательных помощников. Она ожидала суровости и осуждения (вот кого воспитала, мамаша!), а встретилась с сочувствием и пониманием: ну что вы, мы же сами родители, у нас такие же дети! Я слушала ее рассказ и думала, что наши менты на их месте попытались бы закатать девчонку по полной: их дети – это их дети, наши дети – это законная добыча. Я ловлю себя на странной мысли: молодые люди, которых сегодня сажают за антивоенные протесты, кажутся мне самыми взрослыми в стране. Детдом и приют – разновидность тюрьмы, но даже 13-летняя Маша Москалева пишет слова ободрения своему сидящему отцу – как она любит его и как им гордится, и вообще, никто из них не выглядит сломленным и жалким. “Кому на Руси жить хорошо?” – спрашивал когда-то Некрасов. Прогнав свою поэму, бесконечную, как русская дорога, через нищие деревни, городки, губернии, он нигде не обнаружил счастливых людей: ни крестьянина, ни попа, ни помещика – никого, кроме молодого арестанта Гриши Добросклонова, едущего в Сибирь под конвоем двух жандармов. Гриша Добросклонов оказывается единственным, кто светел и спокоен: он знает, за что едет на каторгу. Получается, что на всей необъятной Руси счастлив один арестант: ему одному удается по-честному договориться со своей совестью, а не заговаривать ей зубы. Между тем корпорация иродова работает не покладая рук, русский левиафан с остервенением гоняется за детьми, уничтожая в их лице будущее страны – ненавистное уже потому, что в нем не будет их самих, тех, чье время – Past Continuous – они судорожно длят и длят в настоящем. Ждет ли Россию новая эра, новая вера – не знает никто, но избиение младенцев продолжается. Татьяна Вольтская – журналист Радио Свобода, поэт Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не совпадать с точкой зрения редакции