Мёртвые котята, остывшие батареи и угрозы дворнику ножом: как живут в кемеровском общежитии в Кировском районе

В редакцию написали жители кемеровского общежития на улице 40 лет Октября, 10. Дом годами терроризирует ранее судимый сосед: угрожает людям тесаком, бьёт домочадцев и выливает в общую раковину содержимое колостомы — трубки, торчащей из живота. Полиция бессильна: из-за состояния здоровья мужчину нельзя содержать в изоляторе, если не было тяжкого преступления. Соседи считают, что рано или поздно он его снова совершит.

Корреспондент A42.RU отправился поговорить с неприятным соседом и узнать, какими вообще заботами живёт одно из старейших кемеровских общежитий. Услышал множество мрачных историй: как годами выбрасывают котят из окна, как зарезали и сожгли одного из жителей, как без отопления замерзает одинокая пенсионерка.

Вот эти истории.

«Садист и изверг»: история, которую рассказала соседка дебошира в соцсетях

На историю с «кошачьим маньяком» я наткнулся почти случайно. В октябре мы написали новость об аресте дебошира в Кировском районе: он угрожал соседям ножом и портил имущество. Мужчину арестовали за хулиганство на 7 суток, поставили на учёт. Одна из его соседок отправила нам во ВКонтакте личное сообщение, которое меня и встревожило.

Вот его часть: «Данный садист и изверг на протяжении многих лет терроризирует жителей дома, а именно: мочится в раковину общественной кухни, в том числе при несовершеннолетних детях, выливает экскременты в общественные ванны, беспробудно пьёт со своей сожительницей и её матерью, дебоширит, ходит с ножами и заточками, на замечания жильцов отвечает угрозами убить, матерится, устраивает драки. Недавно пинал и обматерил пенсионерку в возрасте. Кроме того, постоянно берёт с „Авито“ животных (котят, щенят, взрослых кошек), издевается над ними, избивает и выбрасывает в окно с четвёртого этажа. Этот садизм продолжается уже многие годы […]».

По словам соседки, уже после того, как дебошира отпустили из полиции, он «с двумя огромными ножами» набросился на дворника-инвалида. Дворника спасло вмешательство вахтёрши и прохожего.

«Находимся в страхе, что его скоро выпустят, и будет повторение ситуаций, только с более страшным исходом», — писала женщина.

На дебошира возбудили уголовное дело и действительно отправили домой. Я подумал, что мне стоит отправиться туда же — к нему домой. Спросить, правдивы ли слова соседей, понять, что подталкивает к жестокости, узнать, как вообще устроена жизнь в общежитии, и рассказать об этом всем, кто хочет знать. Иногда одного лишь внимания общества достаточно, чтобы предотвратить трагедию — может, это как раз такой случай.

Забегая вперёд, скажу: мне удалось с ним поговорить, но удалось ли предотвратить трагедию и может ли она вообще произойти — сложно сказать.

В 1938 году нынешний центр Кировского района был островком будущего города-сада, а комнаты в домах считались престижным жильём: ордера вручали инженерам и рабочим правобережного химкомбината. К 1960-м центр инновационного жилстроительства переместился на левый берег, за Искитимку, но и в 1980-е получить жильё в центре Кировского считалось удачей. Проблемы начались в 1990-е, когда из общежития уехали многие старые жильцы, а новые были неблагополучны.

«Я сам наркоман»: история, которую рассказал Серёга, когда его выгнала жена

Я приезжаю в Кировский утром. Окна дома номер 10 на улице 40 лет Октября не выходят на красивую аллею: он стоит к улице короткой частью буквы «Г», в которой все помещения отданы в коммерческую аренду, а верхние этажи нежилые. Люди живут в длинной части дома, откуда открывается вид лишь на ветхий двор.

Я не знаю, где искать дебошира, и дойдя до дома, обращаюсь к первому встречному (явно страдающему от похмелья): я, мол, журналист, ищу инвалида с колостомой, который кошек из окна выбрасывает и на людей бросается. 

«Не знаю такого, не видишь — плохо мне, — мотает головой мужчина. — Жена из дома выгнала без копейки». 

«Наличных нет, но угостить могу», — предлагаю я.

Далеко идти не пришлось: алкомаркет работает на первом этаже общежития. Поправив здоровье, мужчина становится дружелюбнее, представляется Серёгой и рассказывает, что сам он живёт не в этом доме, но о его дурной славе наслышан.

«Да я знаю, мне жена рассказывала. Здесь жил Паша, инвалид тоже. Его сожгли, просто сожгли. Года три назад. Вот за это надо писать».

По словам Серёги, инвалида зарезали собутыльники. А испугавшись ответственности, решили поджечь квартиру, чтобы скрыть следы.

«Раньше в Кировском закладки были по газонам, по лавочкам. Сейчас поменьше стало. Я и в бараках, и в частнике жил. Заводы давно как кладбище. Наркоманов стало меньше? Да я сам наркоман. Это страшная штука. Если ты сам не захочешь выйти из этой херни, тебе хрен кто поможет. Тебе вообще никто не поможет. Я просто бросил, вычеркнул всех друзей из этой херни. Вычеркнул и всё. Сам это сделал», — рассказывает Серёга.

Сейчас Серёга живёт с женой, работает на пилораме, но регулярно выпивает.

«Вот меня сейчас жена сидит, ждёт до дома. Я перешёл с наркоты на вот это (показывает бутылку). Пускай лучше будет это. Дурак пропьётся, а с той херни — никогда. Подсел по молодости. Они же сами подходили, когда плохо. Вот прямо как ты ко мне подошёл: „Чё, братан, нормально всё у тебя или нет? Нормально? Ну чё, давай, может, маленько надо?“. И всё. И с этой херни не слезть. И они же потом к тебе подходят: „Ну чё, давай [деньги]“. А ты не можешь. Но тебе надо, понимаешь, чаще».

Серёга предполагает, что и человек, которого я ищу, тоже употребляет наркотики.

«Тоже у него что-то такое вот, понимаешь? Видно, и наркотики там какие-то были. Конечно, если жить в общаге, то по-любому будут наркотики. По-любому».

На прощание он спрашивает меня, что я буду делать, когда найду дебошира-инвалида. Я отвечаю, что нужно убедиться, не нуждается ли тот сам в ежедневной помощи, не нужен ли ему соцработник. Серёга смеётся надо мной: он уверен, что помощи ждать бессмысленно.

«Вливал котёнку водку»: история о зоосадизме

Хотя общежитие большое, коридорного типа, подъезд всего один. Жду я около него недолго: первая же вышедшая женщина сообщает, что дебошира прекрасно знает. Впрочем, здесь все всех знают: многие получили комнаты ещё в 1980-х или унаследовали от родителей. Нужного нам мужчину зовут Олег, он тоже живёт здесь с детства и «всегда был странный, типа садиста».

«Жил тут с мамой и сестрой. Потом перед отсидкой его несколько лет не было, мать его уехала и комнатку сдавала», — рассказывает женщина.

«А отсидел за что?» — интересуюсь я.

«По пожарной лестнице залез в одну из комнат здесь же, к соседке. Подумал, что её дома нету. Открыл окошко, видать, своровать хотел, потому что он наркоманил, и назанимал денег у этих частных, где деньги-то выдают под проценты большие. Вы только меня не снимайте, пожалуйста, боюсь я его. Так вот, залез в окно к ней, а она оказалась дома. Весь живот ей истыкал ножом. Лет 15 назад это было. Она в больнице долго лежала, выжила. Сейчас умерла уже, у неё рак был, царствие ей небесное. А он отсидел то ли девять лет, то ли больше».

По словам женщины, Олег вышел на свободу с подорванным здоровьем: перенёс туберкулёз, из живота торчала трубка. Оформлял ли он инвалидность, она не знает. Говорит, что пытался взяться за ум, работал, но пил регулярно. Живёт с гражданской женой и тёщей, которая тоже имеет инвалидность — «у неё ног нет, ходит на костылях». Набрал много долгов, держит кошек и собак, и систематически над ними издевается.

«Там у нас есть кухня одна без ремонта, пола в ней нету. Там местная любительница животных селит кошек, две штуки живут постоянно уже лет семь. И от этого Олега забирает и тоже кормит. Ему когда делать нечего, он звонит на „Авито“, там же тысячи предложений котят. Он звонит, говорит, котёнка надо. По три, по четыре штуки люди ему сами подвозят, как в добрые руки. Он сначала вроде как лоток им, кормит чем придётся, а потом начинается. То в окошко выкинет, то об угол ударит. Другая соседка видела: котёнка взял, вот так вот надавил на пасть и водку ему в рот заливает. Развлекается так. Под окном дворник по весне трупики собирает — то кошки, то щенок».

По словам женщины, взрослую собаку бойцовской породы у Олега выпросила и пристроила та самая «любительница животных»: увидела, что он её не выгуливает, а на голове травмы. С домочадцами, говорит соседка, Олег тоже не церемонится: «Эту свою, с кем живёт, хлещет, она вся синяя ходит. Боится его, и всё равно защищает. Ну ей, наверное, нравится такая жизнь».

Соседи неоднократно вызывали полицию: писали заявления по поводу побоев, по поводу угроз, по поводу смерти животных. 

«У нас очень хороший участковый, Александр Олегович. Он много раз к Олегу ходил, беседовал с ним. По поводу животных другой полицейский приезжал. Говорит: „Всё надо на видео, на фото. Вот летит кто-то — надо сфотографировать. Упал — значит, надо вымерить, с того ли окна упал. Нужны доказательства“. Вот ему самому не смешно? Допустим, они летят из окна раз в два-три месяца, мы же не знаем, когда они полетят, мёртвые или живые. Мы что, рассчитаемся с работы и будем днями под окошком смотреть, когда животное полетит? А он: „Ну, нам надо всё документально“. Вот как работают они».

Уходя, женщина открывает мне дверь подъезда и показывает тропинку во дворы. По ней местные жители ходят в киоск «покупать всякую дешмань». В отличие от сетевого алкомаркета, в киоске можно купить алкоголь в любое время суток.

«Она нож вырвала»: история о нападении

Внутри общежитие выглядит созвучно историям жильцов: моргающий тусклый свет, обвалившаяся штукатурка. Комнатка консьержки (её здесь называют «вахтёршей») забрана толстой решёткой из арматуры. По словам жительницы дома, вахтёрша работает с утра до обеда, а вечером её нет.

Первый этаж нежилой, помещения арендуют магазины и парикмахерская. На втором, третьем и четвёртом жилые комнаты, часть пустует. Туалеты с дырками в полу общие. Ванные комнаты, они же прачечные — тоже. Общие кухни или в развалинах, или заставлены велосипедами и сохнущим бельём: еду жильцы предпочитают готовить в комнатах. На балконы выходить нельзя, они разрушаются от старости.

Две женщины на лестнице отказываются разговаривать со мной о нападении на дворника. А вот выглянувший из комнаты мужчина в растянутой майке охотно объясняет: было и нападение, и реальная угроза жизни.

«Дворник ему что-то сказал вроде как. А Олег же с ножами ходит. Он этого хромого к стенке прижал, орать начал. По счастью, вахтёр обход делала, ещё там соседи были. Она нож у Олега вырвала, бросила, его в комнату затолкали кое-как».

По словам мужчины, Олег напивается регулярно, участвуют в посиделках и жена, и тёща: «как 15-е число, пенсия, так они гуляют». Иногда присоединяются гости. Хотя Олег хрупкого телосложения, его «все побаиваются».

Я поднимаюсь на третий этаж, и мимо проходит мужчина лет пятидесяти, держа в руках большую стеклянную банку мочи. Вслед за ним выходит второй, с пятилитровкой мутной жидкости, от которой отчётливо пахнет спиртом. В ванной первый сливает мочу в раковину и смывает водой. Второй в то же самое время разбавляет жидкость в бутылке водой из-под крана, делает глоток, морщится, выдыхает и отправляется обратно в комнату. На постороннего они не обращают никакого внимания, и я лишь удивлённо провожаю обоих взглядом.

Вся эта сцена сопровождается аккомпанементом из детских криков, доносящихся из комнаты неподалёку. Через несколько минут дверь распахивается, и молодая женщина пытается вытащить в коридор мальчика лет семи. Ребёнок отчаянно цепляется за дверные косяки и висит в воздухе: женщина (очевидно, мама) тянет его за ноги. Борьба длится долго, с полминуты, и кончается тем, что мама бьёт мальчика торцом кулака по спине. Он шлёпается на порог, ревёт и бежит обратно в комнату, женщина — за ним. Дверь захлопывается, крики усиливаются, и через пару минут зарёванный ребёнок с криками «пожалуйста, не надо!» выбегает обратно сам, подгоняемый подзатыльниками. Пара скрывается в ванной: мальчика моют. Почему он сопротивляется, я понять не смог.

«Замерзаю, а выйти не могу»: история, которую рассказала пенсионерка у остывшей батареи

На третьем этаже я наудачу стучусь и представляюсь: мол, журналист, пишу о проблемах общежития. Открывает пожилая женщина, рассказывает среди прочего, что её соседка по другую сторону коридора замерзает зимой. Вместе мы отправляемся посмотреть. «Нина, это журналист из газеты, открой», — кричит она через дверь. Нина открывает.

Нина Габашвили получила свою комнату в 1988 году, когда устроилась на заводоуправление «Прогресса». Дочь давно выросла и уехала, Нина живёт одна. В комнате ощутимо холоднее, чем напротив.

«Обогреватель вот и второй, и третий уже включила, — рассказывает пенсионерка. — Батарея холодная второй год. Уже и батарею меняла сама, на свои деньги. Никто ко мне не идёт смотреть. Я обращалась в жэк. Говорят: завтра придут. Назавтра опять: завтра придут. И второй год уже идут. А сама я по сути-то не могу ходить, только вот по комнате. У дочери есть квартира, но не хочу к ней идти, живу одна. Дети должны жить отдельно. Тем более я так часто болею».

Нина объясняет, что не жаловалась больше никуда, потому что ей тяжело разобраться в инстанциях и тяжело выходить из комнаты.

«Я им говорила: я больной человек, я сердечница. Я не хожу никуда. Если бы я ходила, я бы куда-нибудь, может, и написала, к кому-то обратилась. Но я не могу ходить. У меня половина сердца атрофирована, а без операции группу [инвалидности] не дают. А операции не подлежу, это только пересадка. Ну какая мне пересадка?».

Позже я позвонил в УК «Народная», которая управляет домом. Обычно достучаться до УК бывает сложно, но здесь ответили сходу и информацией владели вполне. Услышав фамилию и адрес, рассказали: Нина Габашвили действительно не раз обращалась с жалобой на неработающее отопление, и батарея у неё в самом деле холодная, но виновата в этом не УК, а парикмахерская на первом этаже общежития.

«В парикмахерской неправильно установлена запорная арматура. Когда сотрудницам становится жарко, они перекрывают кран — и вместе с батареей отключается весь стояк. Мы давно выдали владельцу предписание — устранить нарушение. Неоднократно выезжал слесарь по заявке от квартиры сверху, грозил им пальчиком — но больше мы никак на них повлиять не можем», — объяснила инженер УК.

Я позвонил и в парикмахерскую. Руководитель Елена (она арендует помещение) сообщила, что о проблеме знает, и кран запретила трогать после первой же жалобы.

«Да, нам сказали, что неправильно сварено отопление. Когда мы арендовали помещение, так уже было. У нас ужасно жарко, окна зимой приходится открывать, но перекрывать нельзя. С тех пор всегда держим кран открытым. Мужчина на втором этаже к нам ходит стричься — у него тоже всегда жарко. Так что, думаю, дело не в кране, а просто что-то или у бабушки, или в стояке на этаже завоздушено, а УК не хочет с этим разбираться».

О предписании на устранение нарушений Елена ничего не слышала и посоветовала обратиться к собственнику помещения. Я позвонил и ему. Представитель собственника помещения по имени Михаил сообщил, что и он никакого предписания об устранении не получал.

«Я его в глаза не видел, — отрезал Михаил. — Запросите копию, даже интересно посмотреть, что там написано».

В общем, все участники указывают друга на друга, а Нина Габашвили продолжает замерзать. В других домах и парикмахерскую, и управляющую компанию быстро завалили бы жалобами в Госжилинспекцию и Роспотребнадзор, но в этом доме выше Нины никто не живёт, пустуют и смежные комнаты. От перекрытия стояка страдает она одна — а в одиночку пенсионерке, которая едва выходит за порог, повлиять на бизнес и коммунальщиков не под силу. 

«Меня хотят выжить отсюда»: история, которую рассказал сам Олег

На четвёртом этаже я вижу в коридоре женщину без ног. Она перемещается с помощью рук: приподнимается, выносит вперёд туловище, опирается на него и затем переставляет вперёд кисти. Я здороваюсь, называю себя, спрашиваю: «Олег, наверное, ваш зять?». Но говорить о нём женщина отказывается. На другие вопросы отвечает спокойно: соцработник к ним не ходит, потому что они об этом не просили — справляются и так. Женщина сама ходит на костылях в магазин и по делам, в силах ездить на общественном транспорте. С хозяйством по дому помогает дочь. С отоплением у них всё нормально. 

Женщина отправляется в свою комнату, и я подхожу следом. Дверь тёще открывает сам Олег. «Это к тебе, корреспонденты какие-то», — говорит она. 

Олег спрашивает, откуда мы, внимательно слушает и соглашается поговорить. С его слов выходит, что большая часть претензий соседей — наговоры и клевета. Например, домашних животных он не держит вообще.

«Котёнок у меня был, он в окно просто выпрыгнул, ну, упал. А сказали, будто я его выкинул из окна. Он вечером упал, и я только утром обнаружил, что котёнка нету», — разводит Олег руками.

«То есть это неправда — то, что про вас сказали?» — переспрашиваю я.

«Нет, я же говорю, он сам упал. Это, наверное, тётя Марина наговаривает, она на третьем этаже живёт, постоянно носится с кошками и собаками. Она видела, что у меня были, она еду приносила этим котятам. Я говорю ей: „Зачем таскаешь-то мне?“. А у меня полный холодильник [корма]. Она всё равно носила. А потом увидела под окном его и сказала, что я выкинул. Приходила, кричала: „Зачем ты выкидываешь?“. Я ей говорю: „Я ничего не выкидываю“. У меня сейчас вообще нету животных. Потому что если заведу — она опять будет бегать, скандалить. Мне зачем эти скандалы?».

Я отмечаю, что никакой тёти Марины не видел, и спрашиваю про дворника. Конфликт с дворником Олег не отрицает, но говорит, что тот напал сам.

«Он пришёл и давай орать, что я домофон сломал. А я ничего не ломал. Сначала просто его выгнал, оттолкнул — он кинулся в драку. Я дверь захлопнул, он давай мне в дверь пинать, долбиться. Ну и всё, я его припугнул маленько, просто к стене прижал и говорю: „Вали домой, раз пьяный, чё ты ломишься“. Он поддатый был».

«Просто мне не очень понятно: как инвалид смог на вас напасть?» — пытаюсь понять я.

«Он хромоногий, нога у него как-то вывернута, но дури-то и здоровья в нём нормально. Сила есть — ума не надо», — заявляет Олег.

Олег уверен, что соседи просто хотят выжить его из дома. Началось это после того, как он вернулся из колонии, отбыв срок за нанесение тяжких телесных повреждений. Говорит, что про него выдумывали небылицы и раздували любые мелочи.

«Но вы не собираетесь уезжать?» — уточняю я.

«А зачем? Я тут прописан, никуда не собираюсь, живу спокойно дома. Я вот на работу утром сходил, мамке помог, пришёл домой — всё. Я не хожу никуда. Может, боятся. Я когда освободился, вокруг говорили, что я семью убил там, детей, всех остальных. Семью вырезал. Я говорю: „Вы что, издеваетесь?“. Я ходил, приговор показывал. То заговорили, что у меня туберкулёз, давай опять меня выживать. Я им говорил: у меня нету туберкулёза, вот бумага, справка, что не заразен, то и сё. Не знаю, любые способы ищут».

«Олег, а зачем им это?».

«Я тут тоже не знаю, зачем. Им виднее. Я даже из дома не выхожу никуда, всё время сижу в комнате. Телевизор смотрю».

После нападения на дворника Олег дал показания, но когда будет суд и будет ли, он не знает.

Колостома, о которой рассказывают соседи, у Олега действительно есть: по его словам, врачи «удаляли кишку», так как из гнойного заболевания в животе скапливалась жидкость. Теперь он вынужден регулярно менять и промывать пакеты. «Всё выливаю в туалет, там промываю, споласкиваю», — отвечает он на вопрос, почему соседи жалуются на испражнения в раковине и ванной.​ Неудобные санузлы и прорывы канализации не радуют и его.

«У меня вот тёща — инвалид. Как ей ходить в этот туалет? Сделали бы сидячий хотя бы, чтобы ей сесть там нормально», — говорит Олег.

В ванной и в туалете на его этаже вдобавок капает с потолка вода, поэтому от Олега я отправляюсь выше — на чердак. Замок на двери сбит, из-за оттепели со скатов из профлиста весело барабанит капель, слой утеплителя отсырел. В глубине чердака я нахожу что-то вроде бывшего убежища: сломанный диван, разбитый телевизор, поролоновый матрас, окурки, обёртки от чипсов. Кто обитал здесь — осталось для меня тайной.

«Этот человек — местная беда»: история, которую мне рассказали в полиции

Позднее в неформальных разговорах сотрудники полиции объяснили мне: не будь Олег без пяти минут инвалидом — дожидался бы суда за решёткой.

«Этот человек — местная беда. Бьёт сожительницу, жалобы на него без конца. Просто по состоянию здоровья невозможно принять меры, связанные с изоляцией от общества».

Я отправил официаьный запрос в главное управление МВД по Кузбассу. Там подтвердили, что Олег под следствием из-за угрозы убийством. Возбуждено уголовное дело, но на время расследования отправить его за решётку сложно: проходит комиссию для установления инвалидности. Кроме того, в рамках расследования проведут судебно-психиатрическую экспертизу. А вот доказательств того, что именно Олег убивал котят, в полиции официально не нашли.

«По сообщениям о том, что гражданин истязает животных, сотрудниками полиции неоднократно были проведены проверки, по результатам которых приняты решения об отказе от возбуждения уголовного дела в связи с отсутствием события преступления», — сообщили в главке.

Хотя Олег на свободе, меня заверили, что дебоширить он не должен, за этим внимательно следит участковый.

«В настоящее время мужчина поставлен на профилактический учёт в полиции как семейный дебошир. Сотрудниками полиции на постоянной основе проводятся профилактические мероприятия, направленные на недопущение фактов противоправного действия», — подчеркнули в главке.

Уж не знаю, что это за мероприятия такие.

Олег не произвёл на меня такого впечатления, как истории о нём. Худой, битый жизнью, болезненного вида невысокий мужчина. Даже трясущийся от похмелья Серёга выглядел опаснее. Но я знаю, что внешность обманчива, и не собираюсь судить по ней о том, что происходит в общежитии на 40 лет Октября, 10. Единственное, в чём я уверился твёрдо — помощь здесь нужна многим, и не только из-за Олега.