Летопись, составленная братьями Шокиными
Страницы книги М.В. Шокина «20-е годы ХХ века»
Продолжение.
ОТБЛЕСКИ ВЫСОКОГО ИСКУССТВА
Хорошо помнится то время, когда в Кимрах проживали артисты московских Большого и Художественного театров. Существует несколько версий о том, при каких обстоятельствах это произошло и по какой причине.
Это было в 1919 году, летом. Жизнь в Москве из-за отсутствия продовольствия и топлива была сильно затруднена, и москвичи были вынуждены на время переселиться в подмосковную провинцию. Знаменитая солистка Большого театра Нежданова еще до революции каждое лето отдыхала на берегу Волги, в дачной местности вблизи города Кимры. Для этого она облюбовала местность, называемую «Шкваринские дачи» или «Хатки». Примерно на расстоянии трех километров по Волге вверх, на противоположной стороне от Кимр. Можно предположить, что артисты художественного театра решили последовать примеру Неждановой и поселиться там же, тем более что наличие железнодорожного транспорта облегчало переезд из Москвы в дачную местность.
Подробности о проживании в Кимрах артистов мне стали известны потому, что секретарем Кимрского райисполкома в то время был И.М. Кряжков, с которым я был в дружеских отношениях, мы были школьные товарищи. В разговоре с ним по всякому поводу был затронут и вопрос о проживании артистов в дачной местности. И вот выяснилось.
Однажды в райисполком явились артисты художественного театра, имея на руках письменное предписание ВЦИКа за подписью его секретаря Енукидзе о том, чтобы поселить артистов в дачной местности на жительство. Кряжков же заявил, что предстоящим летом в дачной местности будут отдыхать дети рабочих и, следовательно, предоставить дачи в распоряжение артистов не представляется возможным. Спустя некоторое время артисты снова явились с вторичным предписанием ВЦИКа о вселении их в Шкваринские дачи и с объявлением выговора секретарю райисполкома за невыполнение предписания центральной власти. Так это было на самом деле, и таким образом казалось возможным проживание К.С. Станиславского с его женой Лилиной, Вишневского, Бурджалова и других в Кимрах, Иван Михайлович Москвин с семьей проживал в самом городе, на улице Урицкого.
Этот знаменательный факт в истории нашего города сделал возможным организацию концертных выступлений деятелей Большого и Художественного театров. Концерты происходили в помещении бывшего кинотеатра «Рекорд», принадлежавшего в то время частному предпринимателю Тупицыну, а также на Савеловской стороне, где в то время дислоцировался военный железнодорожный парк. Сейчас на этом месте водоем вроде пруда. Здесь был сооружен деревянный барак временного характера со сценой и зрительным залом.
Я присутствовал на всех без исключения выступлениях прославленных московских артистов. Наибольший интерес у меня вызывали Станиславский и Москвин. Станиславский читал монологи Фамусова из пьесы «Горе от ума» Грибоедова и скупого рыцаря из пьесы того же названия А.С. Пушкина. Когда он читал монолог Фамусова в том месте, где перечисляются выдающиеся бюрократические способности того времени, то каждый раз, выходя на авансцену, обращался к публике: «Вы, нынешние, шутка?» Это всегда вызывало веселое оживление в зале и аплодисменты. И.И. Москвин и Бурджалов исполняли в лицах рассказы А.П. Чехова; Вишневский и другие – то, что им привычно. Пианист Добровеин, известный тем, что играл В.И. Ленину «Апассионату» Бетховена, играл ее также и кимрскому слушателю наравне с другими классическими произведениями. Выступал и квартет скрипачей имени Страдивари. Этот квартет играл на знаменитых скрипках Страдивари, и в этом смысле был уникальным. Эти концерты были украшены такими знаменитыми на весь мир именами, как непревзойденное колоратурное сопрано Неждановой и Катульской, бас Петрова.
Все это было, хотя и представляется фантастичным. Это оказалось возможным благодаря непредвиденному стечению обстоятельств того исторического времени. Для каждого зрителя присутствие на таких концертах, дававших возможность общения с лучшими образцами искусства, можно рассматривать как дар судьбы.
На улицах Кимр иногда можно было повстречать людей, прославленных на весь мир. У меня был случай, когда я буквально столкнулся со Станиславским в дверях помещения отдела народного образования. Мы одновременно, я с одной стороны, он с другой, открывали входную дверь. Так или иначе, встречая ведущих артистов Художественного театра на улицах или бывая на их концертных выступлениях, невольно задавался мыслью об особой значимости таких встреч. Думалось, придет время, когда все это отойдет в далекое прошлое и будет предметом приятного воспоминания с благодарностью судьбе за то, что это было возможным. И вот такое время наступило.
Выше я упомянул о том, что И.В. Москвин жил всей семьей на улице Урицкого.
Семья его состояла из жены, ее матери и сына Владимира моего возраста. Сестра жены – это всемирно известная в то время балерина Гельтцер. Теща Ивана Михайловича скончалась в то же время в Кимрах, и Гельтцер приезжала в Кимры, чтобы увезти мать для захоронения в Москве.
Кимрская молодежь ежедневно гуляла летом на набережной Волги или на центральной улице города. Во время таких гуляний у меня состоялось знакомство с сыном И.М. Москвина.
В то памятное время меня очень интересовали вопросы, касающиеся всего того, что было связано с театром как Искусством. Знакомство с сыном прославленного артиста сулило мне получить дополнительную информацию и расширить познание в этом деле. Но в разговорах с Владимиром Москвиным выяснилось, что его не интересуют театральные дела. Это меня разочаровало, и я не находил объяснения такой инертности сына артиста.
Вспоминается случай, когда я, возвращаясь из Москвы домой, ехал в одном вагоне с артистами Художественного театра. в то время такие поездки были очень утомительными и трудными. Были большие очереди в кассу и на посадку в вагоны поезда. По непонятным тогда для меня причинам контролеры пропустили меня в вагон без очереди, еще до начала посадки. Я занял место в пустом вагоне у окна. Несмотря на то, что все места в вагоне были свободными, явившиеся артисты Художественного театра, которых я знал в лицо, заняли места рядом со мной. Это были Лилина, жена Станиславского, Вианевский, Бурджалов и тот, фамилию которого я не запомнил. Перед поездкой домой я купил книжку в книжном магазине напротив Художественного театра, хозяином которого был поэт-имажинист, друг Есенина, Кусиков, я часто покупал у него книги. Это была небольшая книжка с названием «Театр и революция». Когда я прочитал эту книжку, положил ее на скамейку рядом с собой. Я заметил, что Бурджалова заинтересовала моя книжка и он то и дело посматривал на нее, но попросить ее у меня как-то не решался. Я, со своей стороны, не решался предложить ее ему, так как она была написана руководителем Московского Камерного театра, и мне было известно, что Таиров был недругом Художественного театра и в книжке были запечатлены обидные слова в адрес их театра.
В то время московские театры придерживались разных творческих направлений. Малый художественный занимал позиции, не допускавшие коренных изменений в сценическом искусстве, и был сторонником традиционного направления.
Это с одной стороны. С другой – такие театры, как Театр имени Мейерхольда и Камерный во главе с Таировым, автором моей книжки, стояли на позициях новаторства и ставили своей целью обновление театрального искусства, чтобы сделать его созвучным переживаемому революционному времени. Знаменитый режиссер, неистовый реформатор театра Мейерхольд декларировал идеи «театрального Октября».
Наконец Бурджалов решился и попросил у меня книжку. Я ему ее дал. Тут все артисты сгрудились между собой так, чтобы не было слышно, как они обсуждают книжку, которая по содержанию затрагивала их кровные интересы.
Поездка от Москвы до станции Савелово в то время была продолжительной. На полпути – на станции Дмитров – был буфет, во время продолжительной остановки пассажиры устремлялись в этот буфет и таким образом подкрепляли свои силы.
Артистка Лилина открыла свой баул и взяла из него сверток, обернутый в газетную бумагу. В этом свертке было небольшое количество картофельных котлет. Она предложила своим попутчикам разделить с ней скромную трапезу. «Что вы, что вы», – сказали они, деликатно отказываясь от сделанного предложения. Этот эпизод вызвал у меня размышления на тему: «Думали ли люди, прославленные на весь мир, что может настать время, когда они вместе со всем народом будут терпеть такую нужду, вызванную мировой войной? Вряд ли».
На снимке: сцена спектакля по пьесе Владимира Маяковского «Баня» в Государственном театре имени Всеволода Мейерхольда, 1930 год.