«Земеля!» Как алтайский режиссёр ездил на велике на съёмки «Печек-лавочек» и с Аленом Делоном встречался

«Тарковский мне на книжке написал: «Володе Кузнецову по поводу «Сталкера», который ничего общего не имеет с «Пикником». Я — дурак — отдал её хозяину»

Именно Андрей Тарковский когда-то обнадёжил алтайского режиссёра-документалиста Владимира Кузнецова в том, что тот точно поступит во ВГИК. О встрече и долгой, тёплой беседе с Тарковским режиссёр рассказал в интервью amic.ru и Дмитрию Негрееву. А ещё вспомнил, как очутился на съёмках фильма «Печки-лавочки», как соперничали Шукшин с Тарковским и как поселил у своей сестры знаменитого писателя Виктора Астафьева. Ну и, конечно, о знакомстве с генералом Александром Лебедем, бывшим губернатором Алтайского края Михаилом Евдокимовым и даже с Аленом Делоном.

— Владимир Сергеевич, я знаю, что вы были свидетелем съёмок фильма «Печки-лавочки»...

— Придётся начать немного издалека. Меня призвали в армию в 1970 году. Я служил в закрытом городе Красноярск-26, сейчас он называется Железногорск. А до армии я работал телеоператором на Семипалатинской студии телевидения. И вот меня вызывает замполит полковник Нестеренко и говорит: «Кузнецов, у вас написано, что вы телеоператором были?» Так точно, отвечаю. «Идите на склад, получайте кинокамеру, завтра будете снимать кино».

Ну, приказ начальника — закон для подчинённого. Я получил профессиональную камеру «Конвус», которую никогда в руках не держал, и начал в ней разбираться. Снял фильм «Мы служим Родине в Сибири», и мне за это дали отпуск.

Это было в 1972 году. Я приехал домой, отец тогда работал агрономом в совхозе «Урожайный» Советского района. Платово и Шульгин Лог были отделениями нашего совхоза. Ребята говорят: «В Шульгином Логе кино снимают». Ну, мы, естественно, поехали на великах. Близко нас, конечно, не подпускали. Но зато всю атмосферу съёмочной площадки я почувствовал. Работает лихтваген — вырабатывает электричество для освещения, стоят светильники, проложены рельсы, оператор — Толя Заболоцкий — сидит за камерой, его катают на тележке. И мне вот эта атмосфера очень сильно легла на сердце.

— Шукшина видели?

— Видел издалека — ходил в сапогах. Серёжу Зиновьева видел — там в фильме ходил такой мальчик с транзисторным магнитофоном. Кто-то к нам подходил из группы. То нас отгоняли, то мы ближе подходили — обычная съёмочная кутерьма.

Приехал, говорю отцу: «Мне понравилось, во ВГИК хочу».

— Получается, это был переломный момент для вас?

— По сути — да. После демобилизации приехал в Семипалатинск — моё место занято. Я тогда вернулся в Красноярск-26 и стал руководить любительской киностудией. Работал там и увидел объявление Кемеровского института культуры, где готовили руководителей любительских киностудий. Поступил. Туда набрали преподавателей режиссёрского, сценарного мастерства, но что такое любительская киностудия, никто не знал. И вот я, будучи студентом, своим же товарищам преподавал, был завлабом, потому что разбирался в технике. Когда в Барнауле на телевидении закрывали киноцентр, мы в Кемерово перевезли монтажный стол, кинокамеры, звукозаписывающую аппаратуру.

Окончил институт экстерном за три года. У меня был свободный диплом без распределения. Я хорошо разбирался в фототехнике и химии, и меня взяли старшим инженером в институт электромеханики в Истре под Москвой.

В свободное время стал ездить на «Мосфильм» к Толе Заболоцкому, с которым мы познакомились на съёмках «Печек-лавочек».

— Кроме Заболоцкого с кем-нибудь общались там?

— Нет. Заболоцкий с режиссёром Булатом Мансуровым запускали тогда фильм по произведению Виктора Астафьева «Пастух и пастушка». Так я с Астафьевым познакомился.

Ходил по «Мосфильму», заглядывал в павильоны, и вот зашёл в огромный павильон. Какие-то песчаные холмы, какая-то затопленная котельная...

— «Сталкер»?

— Да. В павильоне пусто, только Тарковский (Андрей Тарковский, — режиссёр-постановщик фильма «Сталкер», — прим. ред.) ходит — я его уже по фотографиям знал — фактурит декорации, что-то подкрашивает. Он не только режиссёром, но и художником-постановщиком был.

Потом пришёл оператор Александр Княжинский, стала съёмочная группа подходить. Меня, естественно, выгнали. Но я наглый. Я стал ходить туда как на работу. Как приезжаю к Заболоцкому — так в павильон, где снимается «Сталкер». Примелькался, и меня уже не прогоняли. Это был декабрь 1978 года, они торопились — фильм нужно было сдавать.

Однажды прихожу, в павильоне пусто, Тарковский в костюме с бабочкой. Пришли иностранные журналисты брать у него интервью. Я сидел в стороне, слушал. Они закончили работать, ушли. Тарковский сидит один. Я набрался наглости и подошёл. У меня была с собой самиздатовская книжка Стругацких «Пикник на обочине» (сценарий «Сталкера» был написан братьями Стругацкими по мотивам их повести «Пикник на обочине», — прим. ред.). Тарковский на меня посмотрел: «А ты кто? Я тебя здесь постоянно вижу». Я говорю: «Во ВГИК собираюсь поступать». «А ты откуда?» — спрашивает. С Алтая, говорю. «А, ну всё понятно, по стопам Василия Макаровича (Шукшина, — прим. ред.)», — такой вывод сделал Тарковский. Обнадёжил меня, мол, ты поступишь.

И он начал мне рассказывать о Шукшине. Мы, наверное, час проговорили. И он так о нём хорошо говорил, с такой теплотой, очень откровенно... Они учились вместе, ревновали друг друга к одной и той же девушке. Это мне потом рассказала Ренита Григорьева (Ренита Григорьева, — режиссёр, сценарист, актриса, снималась в эпизодической роли в фильме Шукшина «Живёт такой парень», — прим. ред.).

И Тарковский мне на книжке написал: «Володе Кузнецову по поводу «Сталкера», который ничего общего не имеет с «Пикником».

— У вас сохранился автограф?

— Книжка была не моя. Я — дурак — пошёл и отдал её хозяину. А он ещё меня отругал: мол, ты зачем испортил, как я её буду отдавать? Он тоже у кого-то взял.

— Ведь они же были абсолютно разные режиссёры — Шукшин и Тарковский. И по социальному статусу совершенно разные. Что их объединяло, кроме совместной учёбы во ВГИКе?

— Абсолютно разные. Тарковский из интеллигентной семьи, папа Арсений — поэт. Андрей Арсеньевич блистал своей начитанностью. Шукшин — деревенский, с тяжёлой судьбой, с репрессированным отцом и погибшим на фронте отчимом.

Но в чём-то они были похожи, в этой своей неистовости, отдаче искусству. Они были конкурентами. Под влиянием «Андрея Рублёва» Тарковского Шукшин решил делать фильм о Стеньке Разине. Ему хотелось переплюнуть. И он Тарковскому откровенно об этом говорил. Но не получилось, не удалось.

Ещё один фильм, который повлиял на Шукшина, был «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» Андрея Кончаловского. Его не выпускали на экраны, но студентам ВГИКа показывали. Шукшин несколько раз посмотрел его, когда начинал снимать «Печки-лавочки».

Шукшин пытался передать атмосферу, диалоги людей — не актёров. У него в «Печках-лавочках» играет Федя-балалаечник, которого я с детства знал. Ему придумали фамилию Телелецкий, но на самом деле у него никакой фамилии не было и паспорта не было. Я считаю, это был последний русский скоморох. Он на ходу сочинял частушки. Я сам был свидетелем.

Едем с отцом на полевой стан, идёт Федя с котомкой, с балалайкой: «Сергей Матвеевич, довези». Отец матерится, но берёт его в машину. А матерится потому, что знает — работы на полевом стане уже не будет.

Причём у него частушки были с картинками, но не матерные. «Мы с подругой собирали на горе смородину. Задери, матаня, ногу, погляжу на родину».

— Вы сказали, что Шукшин в фильмотеке ВГИКа смотрел «Историю Аси Клячиной». В советское время ходили легенды, что студентам ВГИКа было позволено смотреть фильмы, которые обычным зрителям не показывали. Вы же учились ещё до перестройки, что вам удалось посмотреть?

— Было так. Фильм приходил на Московский кинофестиваль, ночью ленту везли во ВГИК и делали пиратскую копию. «Кабаре» Боба Фосса мы смотрели в чёрно-белом изображении, потому что не было возможности сделать цветную копию.

Но нас возили ещё в Госфильмофонд в Белые Столбы. Там смотрели американские боевики, вестерны, которые потом хлынули потоком в видеосалоны. Смотрели «Сладкую жизнь» Феллини, который у нас шёл в сокращенном варианте, а нам показывали полный вариант. Смотрели Курасаву — «Под стук трамвайных колёс», «Расёмон». Минимум шесть часов в день уходило на просмотры — по три фильма. На каждый нужно было написать рецензию. Учились на лучших мировых образцах.

— Вы рассказали о Тарковском, упомянули Астафьева. Я читал, что Виктор Петрович сыграл важную роль в вашей судьбе.

— Мы дружили с Виктором Петровичем. После ВГИКа я в 1986 году в филиале Свердловской киностудии в Красноярске снял фильм «Плотина» о том, какой экологический и экономический вред приносят сверхкрупные гидростанции, затапливая землю, деревни без особой надобности. Тогда из 12 агрегатов два-три работали. Кстати, после нашего фильма проект Богучанской ГЭС пересмотрели, уменьшили.

Это был один из первых «перестроечных» фильмов. Со сдачей начались проблемы, Госкино его не принимало. Говорили: бери заключение у «Гидропроекта». А это была компания, против которой фактически был направлен фильм. Сотрудник КГБ ко мне дверь пинком открывал: мы знаем, кто тебя научил.

— А что нового было в этой теме? Ведь Валентин Распутин поднял проблему затопления деревень во время строительства ГЭС ещё в 1970-х годах в «Прощании с Матёрой».

— Да, всё так. Распутин, Астафьев, Крупин (Владимир Крупин — писатель, один из представителей «деревенской прозы», — прим. ред.) приехали ко мне на киностудию. Пришёл писатель Роман Солнцев, он жил в Красноярске.

Они посмотрели фильм и написали письмо Горбачёву. Смысл письма был такой: вы ратуете за гласность, в Красноярске сняли честный фильм, а автора скоро отправят куда следует. А после этого они написали статью в защиту фильма, которую опубликовал журнал «Коммунист». После этого от меня отстали и фильм пошёл по экранам мира.

И вот с Астафьевым я тогда подружился, бывал у него дома, Новый год вместе встречали. Когда он писал свой последний роман «Прокляты и убиты» в Овсянке, говорит: «Увези меня куда-нибудь, не дают работать, через забор лезут — давай выпьем». Я позвонил сестре в Советский район, спрашиваю, приютишь Астафьева? Она: «Конечно, пусть приезжает». Он там работал. Мы потом на этом доме повесили мемориальную доску.

Я по сценарию Виктора Петровича снял фильм «Промысел» об охотнике-промысловике. Последний раз мы виделись с Астафьевым дня за три до его смерти.

— Когда вы переехали в Барнаул?

— В 2002 году. Я в Красноярске работал у Лебедя (Александр Лебедь, — губернатор Красноярского края в 1998 — 2002 годах, — прим. ред.). Мы познакомились с ним в Приднестровье в 1992 году, когда он командовал там 14-й армией. Когда он пошёл на выборы в 1998 году, позвонил мне, мол, помогай.

Если помните, к нему на выборы Ален Делон приезжал, я его возил по Красноярску на обычной «Волге», организовывал встречи.

После выборов Лебедь назначил меня начальником управления культуры. А после гибели Александра Ивановича меня начальник управления культуры Алтайского края Анатолий Изотович Ломакин позвал работать в Барнаул — курировать Шукшинский кинофестиваль.

— А с Михаилом Евдокимовым были знакомы?

— Конечно. Познакомились в Красноярске у Лебедя. Миша приехал с концертом, Лебедь попросил меня организовать встречу. Договорились, организовали баньку. Евдокимов, когда узнал, что я с Алтая, стал обниматься; «Земеля!» И дал свои телефоны. Когда Евдокимов пошёл в губернаторы, я ему помогал.

— Владимир Сергеевич, я перед интервью посмотрел ваш фильм о Шукшине, и вот что хочу спросить. Документальное кино для чего? Чтобы дать людям информацию? Или чтобы создать определённое настроение?

— Если можно так сказать, чтобы дать образную информацию. Можно то же самое написать в газете. Можно рассказать устно. А документальный фильм может и показать, и рассказать, и создать настроение, вызвать эмоции.

— Над чем вы сейчас работаете?

— Заканчиваем фильм о Денисовой пещере. Снимали Анатолий Фукс и Вера Уразова. Я — режиссёр и автор сценария.

— Много говорят о феномене якутского кино. Как бы вы его объяснили?

— У них очень много денег. То же самое в Татарстане. Красноярск сейчас развивает кино — тоже много денег. Там, где много денег, там это можно делать. Кино — дорогостоящее производство. Смета документального фильма начинается от полутора миллионов, а игровой стоит на порядки выше.

Ранее алтайский органист Сергей Будкеев рассказал amic.ru, как в Барнауле появился орган, который был лучшим в России и в Сибири.

НОВОСТИОбщество

«Людям приходилось потеть, краснеть и оправдываться». С кого Карлин учинял спрос, а с кого — нет