Что случилось с японскими солдатами в СССР в 1945 году
О немецких военнопленных, попавших в СССР, известно довольно много.
Гораздо меньше мы знаем о захваченных Советской армией в ходе советско-японской войны солдат и офицеров противника. Вспомнить о них уместно не только потому, что исполнилось 75 лет с тех пор, как представители Страны восходящего солнца подписали акт о безоговорочной капитуляции.
Согласно документу МВД под названием «Справка о количестве военнопленных бывшей японской армии, взятых в плен советскими войсками в 1945 году», в СССР оказалось несметное количество пленных - 639 776 человек! Среди них были не только японцы (609448), но и китайцы, корейцы, монголы (30 328), служившие в Квантунской армии. Среди пленных оказались 163 генерала и 26 573 офицера.
Работящие и непьющие
Пленные работали во многих регионах СССР, в частности, в Приморском, Красноярском, Алтайском краях, Хабаровской, Читинской, Иркутской областях, Казани, Владимире, других городах. Людей с характерной азиатской внешностью можно было встретить в Казахстане, Узбекистане, на Украине.
До сих пор в Москве стоят дома, сооруженные руками немецких пленных. Выглядят они ладно, сделаны на совесть. И японские пленные работали старательно, не покладая рук. Они внесли значительный вклад в строительство Находкинского торгового порта и Седанкинского гидроузла во Владивостоке. Эти люди возвели в Хабаровске стадион «Динамо», трудились на строительстве Байкало-Амурской магистрали, на приисках треста «Хакасзолото», строительстве Абаканского оросительного канала.
Пленные восстанавливали шахты Донбасса, предприятия Харькова и Запорожья. Благодаря им, в Ташкенте появились здания текстильного комбината, телеграфа, министерства культуры, двух театров.
Впечатляет? Тем не менее, можно перечислить и множество других объектов, где трудились японские пленные. Благо, среди них были представители разных профессий: инженеры, железнодорожники, агрономы, продавцы, повара, строители, шоферы, врачи, рыбаки, банковские служащие, фармацевты, парикмахеры, шахтеры, моряки.
Из людей, взятых в полон, вполне можно было сформировать целые магазины, аптеки, больницы, столовые, автобазы. И эти предприятия наверняка стали бы передовыми, ибо японцы - люди старательные, работящие, к тому же, непьющие.
Условия жизни иноземцев были, мягко говоря, неважными. Работали они в тяжелых условиях по 10-12 часов, обитали в тесных бараках. Немало японцев замерзло, погибло от голода, тифа, туберкулеза и других болезней. Они были изначально слабые, и их организм не выдержал перемены климата и суровых лагерных условий.
Ежедневно пленные получали по 300 граммов хлеба, столько же риса, 100 граммов крупы, такое же количество рыбы. В рацион входили мясо, овощи - свежие либо соленые, мисо (приправа из бобов), малость сахара, соли, чая. Меню непритязательное, однако, немало советских граждан могли ему позавидовать. Послевоенное время было голодным и скудным
Каждому японцу полагался полный комплект зимней и летней одежды и обуви, белье, постельные принадлежности. Забавно, но некоторым доставалась обмундирование вермахта – форма бывших союзников Японии по Тройственному союзу. И вообще смешно было видеть японцев, щеголявших в краснозвездных буденовках, полушубках или телогрейках (они пленным особенно приглянулись) и кирзовых сапогах.
Перевод с русского
Охранники в лагерях были разные. Встречались жестокие, которые били пленных, издевались над ними. Встречались равнодушные, без эмоций выполнявшие свою рутинную работу. Но попадались и милосердные. Об одном из них вспоминал пленный Като Кюдзо: «Лупандин был хорошим человеком. В присутствии начальства Лупандин делал вид, будто держал нас в строгости. Когда же свидетелей не было, он был достаточно мягким, и никогда не выгонял нас на работу, если мы не могли идти. Лупандин прошел немецкий плен и частенько, не вдаваясь в подробности, говаривал: «Ваша жизнь в плену не идет ни в какое сравнение с тем, как жили мы в Германии».
В плену Кюдзо начал изучать русский язык. Позже он выпустил воспоминания о пребывании на чужбине «Сибирь в сердце японца». «В молодости я провел пять долгих лет в Сибири, - писал он. - Однако ничего в этой жизни не бывает зря, даже это тяжелое время плена можно рассматривать по-разному. За годы плена я немало узнал о Сибири. Чем больше я думал об этом, тем сильнее чувствовал желание заняться изучением этого края».
Кюдзо стал известным ученым. Он создал монографию «История Сибири», перевел на японский язык записки Николая Пржевальского о его втором Тибетском путешествии и статьи о других русских исследователях. В 1972 году Кюдзо совершил вояж в СССР, побывал в Москве, Ленинграде, Новосибирске, Иркутске. Он ушел из жизни в сентябре 2016 года, проводя раскопки древнего храма в узбекском Тебризе. Ему было 94 года...
О светлых моментах жизни пленных рассказала в одном из интервью доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра исследований Японии Института Дальнего Востока Елена Катасонова:
«Японцы в часы досуга участвовали в самодеятельности, сами ставили спектакли, разучивали русские песни, которые по своей мелодичности очень напоминали им свои, рисовали картины, а также занимались спортом. В некоторых лагерях пленникам даже показывали кино. И до сих пор некоторые из японских стариков с удовольствием вспоминают фильмы тех лет - «Каменный цветок», «Сказание о земле сибирской», которые хотя бы на время позволяли им забыть о суровой реальности. А некоторые и вовсе впервые в жизни увидели кино в наших лагерях»
Народный артист СССР Юрий Никулин в своих воспоминаниях «Почти серьезно» вспоминал, что во время гастролей московского цирка во Владивостоке в 1949 году одно из представлений давали специально для пленных японцев:
«Первый выход Карандаша. Он бодрой походкой появился на манеже, сказал первую реплику, и… тут встал пожилой японец, сидевший в первом ряду, и, повернувшись спиной к манежу, на весь зал стал переводить реплику. Карандаш сказал еще одну фразу, японец и ее перевел. Никто в зале не засмеялся. Михаил Николаевич побежал за кулисы и набросился на инспектора манежа: «Если он еще раз скажет хотя бы одно слово, я уйду с манежа совсем». Угроза Карандаша подействовала. Переводчик замолчал. Мы же старались на манеже обходиться без текста. Японцы реагировали на все сдержанно, но больше всех смеялся переводчик»
Одна сердечная бабушка
Население почти не испытывало вражды к пленным. Японцы не захватывали наши земли, ничего не разрушали, никого не мучили. Более того, иностранцев жалели. На то были веские причины – японцы были невысокими, бледными, худыми, в их глазах стояла печаль.
«Местные старики стали сочувствовать нам – тебя на родине ждут мать и отец, - вспоминал один из пленных. - Женщины дарили нам потихоньку разные вещи. Люди везде одинаковы. Есть и хорошие и плохие...»
Профессор Сергей Кузнецов, заведующий кафедрой мировой истории и международных отношений Иркутского государственного университета, приводил цитаты из записок японцев: «Нас защищала Нина Александровна, военврач-капитан, решительно и непреклонно. Ее красноречие, надежность и доброту мы не сможем забыть до самой смерти».
Вот другое свидетельство:
«Японец! Тебе голодно, да? На, кушай!» - сказала одна русская женщина и подала черный хлеб. Из благодарности за гуманную симпатию и теплоту ее сердца, я просто склонил голову и получил хлеб». Вот еще один фрагмент: «На станции мы провели ночь. Приняла нас одна сердечная бабушка. Когда я сказал, что болен и у меня температура под 40, она затопила печь и старательно согрела комнату»
Японцы охотно общались с местным населением, рассказывали о своей родине, учили детей японскому языку, лепили для них фигурки, вырезали дудочки. Бывший пленный Такэда Сиро вспоминал: «Вначале я не мог знакомиться с русскими. Я думал, что русские в этой холодной стране - жестокая нация. Когда мы работали вместе в одном цехе, я постепенно понимал, что русские - прекрасный народ. У меня хорошее впечатление о русских из-за их теплоты и сердечности. Когда мы узнавали друг друга лучше, русские становились добрее к японцам. Жители время от времени по-доброму разговаривали с нами. Они делились пищей и табаком, хотя у самих было этого немного. У меня осталось много хороших впечатлений от этого».
Заманчивыми и интригующими были отношения пленных с местными женщинами. У многих из них не было мужей, женихов. Известно, сколько мужчин полегло на полях сражений, которые Советский Союз беспрестанно вел с 1939 года – советско-финская война, Великая Отечественная, советско-японская…
Поэтому женщины были обходительны с японцами. Тем более, они были иностранцами, которые в СССР были в диковинку. Как замечал другой пленный, когда на работе появлялись девушки, японцы быстрее выполняли норму. Особенно, если она была красивая.
Даже с таких сложных условиях находилось место улыбке. С юмором повествовал об увиденном Eсида Юкио. В угольных шахтах Красноярского края где работали японцы, часто сходили с рельс вагонетки. «Что тогда начиналось! – вспоминал пленный. - Шум, гам, крики! «Мадамы» (так японцы назвали женщин) собираются все вместе у схода вагонеток с рельсов и, приложив все силы больших задов, пытаются поставить вагонетки на место. Сила задов «мадам» удивительно мощная и замечательная. Как правило под крики «Раз-два, взяли!» им удается ликвидировать аварию. Русские «мадамы» все толстячки, настоящие силачки».
Отец Ирины Хакамады
Даже здесь Амур расставлял свои сети. Японцы, среди которых было немало молодых людей, часто влюблялись в русских девушек. Когда пленные отправлялись домой, начинались тягостные прощания. Но некоторые все же оставались в СССР. По словам историка Сергея Кузнецова, браки японцев с русскими девушками не были редкостью. По его данным, только в городе Канске Красноярского края осталось около 50-ти бывших военных Квантунской армии, женившихся на местных жительницах.
В России стали появляться дети, отцами которых были японцы. Пожалуй, самая известная – политик, экономист и публицист Ирина Хакамада. Она рождена от брака преподавательницы английского языка Нины Синельниковой и бывшего солдата Муцуо Хамада. «В Советском Союзе он оказался исключительно по собственному желанию, - рассказывала его дочь. - Родился в традиционной японской семье, происходящей из самурайского рода. Тем не менее, стал членом коммунистической партии, и в 1945 году, когда началась война между Японией и СССР, его банально забрили в армию.
Разумеется, он не хотел воевать и при первой возможности бежал. Стал дезертиром, попал в плен, отсидел в лагерях и написал письмо Сталину с просьбой о предоставлении гражданства».
Хакамада стал гражданином СССР. Жил сначала в Хабаровске, где встретил свою избранницу, потом переехал в Москву. Там он работал в Гостелерадио.
«Несмотря на то, что отец прилично зарабатывал, я всегда очень плохо была одета, - вспоминала Ирина Мацуовна. - У мамы, обычной учительницы, денег на наряды не было. Отец не учил меня японскому языку, не отправлял в Японию, а ведь мог бы, казалось бы, с его возможностями. Но в этом смысле он был очень правильный коммунист. Он считал, что я всего должна добиться сама, и с пятнадцати лет крутилась, как умела…»
Мечта советских детей
Японцы постепенно привыкали к жизни в чужой стране, хотя им отчаянно хотелось в родные края. Первое слово, которое они выучили в России, было «домой». Запомнились и другие: «работа», «давай-давай», «давай работай», «начальник», «махорка», «очень хорошо», «одэхай» (отдыхай).
Японцы невольно включали в свой лексикон и матерные выражения, без которых трудно обойтись в неволе. Бывший пленный Такасуги Итиро писал: «Ежедневно общаясь с русскими рабочими, я хорошо ознакомился с русскими ругательствами. По-моему, они - естественное порождение советской производственной жизни и совершенно необходимы для скрашивания жестоких условий существования советских людей».
Многие пленные сходились в том, что жизнь в победившем СССР была очень тяжелой. Хама Хисаити писал: «В Японии, которая проиграла в войне, было гораздо больше товаров, чем в СССР, который победил».
Другому пленному запомнились «дети, бегающие вокруг лагеря, которые кричали: «Когда я вырасту, стану военнопленным». Они знали, что нам дают сахар и мясо, и завидовали нам. Мы делились с ними селедкой, и они с жадностью доедали ее»
Среди узников были разные люди. Сердца иных переполняла ненависть к России и ее гражданам. С этим чувством они жили в плену и сохранили его, вернувшись на родину. Но многие японцы с ностальгией вспоминали этот, по их же словам, тяжелейший период жизни. Как, например, Тоябэ Хитоси, профессор из города Ниигата.
…Репатриация началась в 1947 году, однако были освобождены лишь несколько тысяч японских гражданских чиновников и офицеров в звании не выше капитана. В 1948 году было разрешено покинуть Советский Союз 175-ти тысячам жителей Страны Восходящего солнца.
Пленные покидали СССР и в последующие годы. Наконец, 22 апреля 1950 года было опубликовано сообщение ТАСС о том, что Советский Союз завершил репатриацию японских пленных. Перед отправлением на родину они должны были написать благодарность советскому руководству и, конечно же, Сталину. Потрясающее издевательство – кланяться в ноги за неволю, потерянные годы, тоску по родине! Тем не менее, такое было. И это были не просто письма, а послания в красиво декорированных футлярах, а иногда даже на специальных подставках. Интересно, видел ли их Сталин?
В Советском Союзе оставались 1487 пленных, осужденных за уголовные и военные преступления. Но и они, согласно советско-японской совместной декларации 1956 года, были освобождены и отправлены домой.