«Психически здоровых у нас нет»: главврач свердловского ГУФСИН рассказал, как в колониях лечат людей с отклонениями
- Расскажите, что происходит, когда в колонию приезжает человек с психиатрическим диагнозом? Он может быть опасен для окружающих, но, как известно, в наших колониях сейчас нет психиатрических отделений. Такой человек содержится вместе со всеми?
А. П.: Сразу скажу, что я не являюсь специалистом-психиатром и разговор будет максимально упрощен в разрезе общей организации работы. Что касается вновь поступивших осужденных, это все отработано, есть алгоритм оказания помощи больным психиатрического профиля. Осужденный по прибытии в колонию в течение определенного времени в любом случае будет осмотрен психиатром, они есть почти во всех колониях. На постоянной работе их немного, но тем не менее "полставочники" у нас есть всегда.
- Из городской больницы на помощь придут?
А.П.: Или из больницы городской, или навестит штатный психиатр. Если это «полставочник», еще раз придет, еще раз переговорит, опросит окружение. Больных чистой психиатрии не так много. Но и психологически здоровых у нас нет. Мы классифицируем их по характеру и тяжести заболеваний, от акцентуации характера (это крайний вариант нормы, при котором отдельные черты характера чрезмерно усилены, вследствие чего обнаруживается избирательная уязвимость в отношении определенного рода психогенных воздействий при хорошей устойчивости к другим, - прим ЕАН) до органической патологии, шизофрении, маниакально-депрессивных психозов.
Если мы диагностируем тяжелые органические патологии, пациент отправляется в специализированную лечебницу в Магнитогорск. Если есть подозрение, что человек был не ориентирован в пространстве и времени, если у него была и зафиксирована медицинскими работниками какая-то продуктивная симптоматика, бредовые навязчивые идеи, мысли, грубо говоря, зеленые человечки на желтых подводных лодках, он отправляется в «Магнитку».
Кто-то поступает под наблюдение психолога. Либо мы его ставим на профучет по линии психиатрии, если это необходимо.
Есть большая группа инвалидов детства. Мы по ним большую работу ведем, их немало. Есть больные, которые имели истинные суицидальные намерения, – их к психиатру. Осужденных суицидников с демонстративно шантажной манерой поведения – к психологам. В обязательном порядке наблюдаем за всеми опиатными наркоманами в стадии вынужденной ремиссии.
Наши психиатры подбирают психофармакотерапию на базе прежних рекомендаций или новых обстоятельств. Если есть вероятность обострения или его признаки, у каждого такого человека в амбулаторной карте есть квиточек, где прописано, какие гарантированно безопасные дозы каких препаратов ему в случае обострения нужно будет ввести.
- Эти препараты есть в каждой колонии?
А.П: Да. На основании рекомендаций психиатра, который наблюдает за всеми осужденными, любой медработник может этот препарат в случае обострения ввести.
- Сотрудники умеют отличить человека, у которого приступ шизофрении, от здорового, но конфликтного человека? Инспекторы ведь, наверное, не проходят такое обучение…
А. П.: Умеют. Да и вы легко это сделаете. Или он гоняется за человечками, явно неадекватное поведение, с кем-то разговаривает, или он бунтует.
- Есть статистика, сколько людей приобретают психиатрические диагнозы уже в местах лишения свободы?
А.П.: Я думаю, нет. Это недоказуемо практически. Что значит приобретают? Пенитенциарный стресс – это отдельное понятие, выделяемое нашими ведомственными психологами, службами. Это, безусловно, фактор риска для психиатрических заболеваний. Если была уже готовность, расположенность, тем более психопатия, естественно, пенитенциарный стресс – это бах, и все.
- Что происходит, если у человека внезапно возникает острый психоз? Грубо говоря, он начинает на всех бросаться.
А.П.: У медицинских работников и сотрудников есть полный инструктаж по методу мягкой фиксации. В больших населенных пунктах есть специализированные психиатрические бригады, сюда все колонии Екатеринбурга попадают, все колонии Нижнего Тагила, Каменска-Уральского. В этих учреждениях вызывают специализированную бригаду.
В составе бригады выезжает врач-психиатр и специально обученные санитары. Это сделано для чего? Для контроля мягкой фиксации, которую мы уже применили, чтобы обезопасить его самого и окружающих в его состоянии острого психоза. Но чаще всего методом уговора, обмана вводится препарат. Даже если на какой-то момент нужна мягкая фиксация, она нужна на 10-15 минут. Потом препарат начинает действовать, больной в ней больше не нуждается. В любом случае выполняются рекомендации бригады.
Затем мы своими выездными психиатрами назначаем лечение и лечим осужденных у себя, потому что ни одна больница в состоянии острого психоза никого не возьмет. Чтобы его направить в Магнитогорск, даже если мы очень быстро сделаем все, его сначала надо стабилизировать.
«Я поверил в Бога»: истории бывших заключенных, живущих с ВИЧ
- Я слышал и от осужденных, и от сотрудников ГУФСИН на местах, что проблема все равно существует. У осужденных бывают вспышки агрессии, и очень часто у колонии нет иного выбора, кроме как взять человека и поместить его в ШИЗО (штрафной изолятор, представляет из себя одиночную камеру. В ШИЗО изолируются осужденные, нарушающие режим, - прим. ЕАН).
А. П.: Все правильно. В момент наступления острого психотического состояния первое, что нужно сделать, – это оградить больного от вреда, который он сам себе может причинить, и от вреда окружающим. Это уже понятие безопасного места. Если это ШИЗО, то это ШИЗО. Почему нет?
Дальше уже лечим по алгоритму и принимаем решение о дальнейшей госпитализации либо о корректировке терапии и возвращении его в общую массу.
- Если у осужденного записано в деле, что он психопат, почему он содержится в колонии, а не в больнице?
А.П.: Неврозоподобные состояния и психопатии – амбулаторные психиатрические заболевания. Надо разграничивать тяжесть диагнозов. Психопатия – это что? Это неадекватно резкая реакция на слабый внешний раздражитель. Просто данному человеку что-то кажется оскорбительным. У него бурная реакция на раздражитель, который для нормального человека не является раздражителем в принципе.
К сожалению, у нас спецконтингент не состоит из выпускников консерватории. Он состоит чаще всего из социально неблагополучных элементов общества либо тех, кто уже где-то как-то себя не уравновесил. Надо исходить из этого. Мы все бываем неуравновешенными.
- Ваша служба не может охватить всех неуравновешенных?
А. П.: У нас нет задачи охватить всех. Пойти навстречу – да. Побеседовать, разрешить препараты, которые ему сейчас необходимы, анксиолитики дневные, не влияющие на его поведение, «Афобазол». Поверьте мне, с настоящими дурачками нет проблем. Такой человек, как говорится, находится под препаратами, он социально адаптивен, он может себя обслуживать, общаться. Он начинает распоясываться, когда ослабевает действие препарата, и по человеку это видно. Его сразу за руку берут, приводят к врачу, он получает свою дозу и опять уходит в отряд. У нас на учете состоит около тысячи таких осужденных, они проблем не доставляют.
Опять же порой конфликтная ситуация возникает не на базе психиатрии. Бывает, администрация не справляется с осужденным и начинает закручивать гайки, перегибать палку, он начинает что-то делать в ответ. Это классика конфликтной ситуации. Тысяча вариантов, может быть, кто-то в ней не прав, но чаще всего не правы обе стороны.
В целом это проблема даже не психологии или медицины, это экстремальная педагогика. У меня мать – народный учитель, я примерно представляю, какая тяжелая работа - из заготовки человека сделать человека. А в нашем случае - это не заготовка человека, а уже испорченный человек, когда он сидит в колонии и еще в среде своей вращается.
- Кто должен выявлять неадекватное поведение?
А. П.: Это работа психологов. Они беседуют, тестируют, проводят групповые занятия. Они несут огромную полезную нагрузку. Конечно, однозначно невозможно выявить всех. Мы при приеме на работу в наши органы проходим через «сито» тестов, полиграф, и то случаи бывают разные. Но методики более-менее стандартизованы. Уж какую-то явную патологию, резкое отклонение они увидят все равно.
- Сколько всего в наших колониях психически нестабильных людей? Такая статистика существует?
А.П.: Боюсь, что обобщенной цифры нет. Если мы говорим не о психиатрии, а о психическом здоровье, что брать в статистику? Мы опиатного наркомана взяли в статистику, а лизателя соли мы в статистику не берем, если он отрицает наличие проблем. Хотя все наркологи прекрасно понимают, что героиновый наркоман – это божий одуванчик по сравнению с солевым наркоманом. Тому уже по психике бульдозер проехал. То же с потребителями курительных смесей, спайсов.
У нас настолько широкая гамма и большая картина психического нездоровья тех, кто к нам приходит, что мы однозначно берем в статистику то, что я называю органической патологией. Нам предписано брать опиатных наркоманов в стадии вынужденной ремиссии, и мы в обязательном порядке берем всех, кому судом предписано пройти амбулаторное лечение.
А все остальное – уже на откуп психиатру на месте. Если он видит, что состояние здоровья явно пограничное, что здесь могут быть эксцессы, вспышки, он всегда после осмотра пишет фразу о необходимости «понуждаемости в психокоррекционной терапии».
Восемь соседей и прогулки на крыше: как сидит гендиректор «Титановой долины» Артемий Кызласов
- Получается, работа с огромным количеством условно вменяемых осужденных остается на усмотрение администрации колонии и ее сотрудников?
А.П.: Осужденный приходит в колонию на исправление, на воспитание. Сложная личность. Отнести его сразу и однозначно к психу невозможно. Желание отдать сложную личность врачам возникает, это нормальное желание. Вы – начальник отряда, работаете и постоянно конфликтуете с тяжелым в плане общения человеком. Он вспыльчивый, резкий, кричит, матерится, посылает вас куда-то. Отдать его психиатрам и отправить в «Магнитку» – милое же дело. А мы не берем, мы отказываем. Воспитывайте. Конфликт интересов.
- Случалось ли вашей службе выступать на стороне осужденных в ходе разбирательства, когда осужденный, например, в силу своего невроза нападал на сотрудника или на других осужденных? Если у него психиатрический диагноз, снимает ли это с него часть ответственности?
А.П.: Ответственность снимается, если у осужденного какая-то форма шизофрении. Его с этой формой заболевания не отправят в Магнитогорск, и он находится в колонии, находится со всеми на общем основании.
- Но вашу службу привлекают к разборам таких ситуаций?
А.П.: Это не наша функция. То, о чем вы говорите, называется состоянием, исключающим вменяемость. Это определяет суд по заключению судебно-психиатрической экспертизы.
- Почему бы таких людей, которые регулярно демонстрируют невменяемость, не содержать вместе, изолировав от остальных?
А.П. Тоже не к нам вопрос.
- К вам как к врачу, как к специалисту.
А.П.: Я считаю, что это усложнит работу.
- Почему?
А.П: Это будет работа в психиатрическом отделении. Зачем это надо?
- Остальным станет проще жить, они не будут находиться в пассивной опасности.
А. П.: Современные методики лечения позволяют таким больным содержаться в социальной среде. Мало того, есть такое понятие в психиатрии, как синдромальная индукция. Это усиление синдромов. Он на вас смотрит, если вы тоже «дурачок», у него симптомы усиливаются. И потом, можете себе представить бунт в психиатрическом отделении? Это же что-то с чем-то будет.
- Логика такая, что, если он находится в окружении…
А.П.: Нормальных, он и сам нормальный.
- Они его стабилизируют?
А.П.: Да. Если их собрать всех вместе, там два плюс два будет 10 по общему эффекту.
- Есть осужденные, которые утверждают, что они не получают помощь. Они говорят: «У меня есть диагноз, но психиатр мне таблетки не выписал. У меня ощущение тревоги. Я себя хреново чувствую. Я уже не знаю, где судиться. Меня просто игнорируют, нарушения мне рисуют, держат в ШИЗО». Вы, наверное, знакомы с подобными ситуациями. Почему возникают такие претензии? Из-за того, что врачей на всех не хватает?
А.П.: Конечно, врачей хотелось бы побольше. В идеале бы все колонии укомплектовать нашими психиатрами и чтобы они на постоянной основе каждый день работали, профилактировали, смотрели. Но эта ситуация, которую вы описали, возникнет, если в колонии будет и три психиатра постоянно на месте. А лица, о которых вы говорите, - это зачастую просто безобразники, как я их называю. Мы их изолируем, помещаем из общей массы в строгие условия содержания в качестве воспитательной меры.
В колонии, по моему опыту, каждый второй, не считая первого, будет говорить, что он раздражительный, но на самом деле хороший, просто ему таблетку не дали.
Осужденных осматривает психиатр. Юридически, если пациент нуждается сейчас в стационарном лечении, то мы не имеем права его поместить в штрафной изолятор, в запираемое помещение. Но шизофрения – это заболевание, которое лечится и амбулаторно, и стационарно.
К свердловским заключенным стали реже применять силу и наручники
Даже если у человека диагностирована шизофрения, это не значит, что он хулиганит, потому что у него шизофрения. Он хулиганит, потому что хулиганит, и при этом у него шизофрения.
Такие люди не находятся на лечении постоянно. По мере необходимости им эта терапия прописывается. Нужно его лечить – лечим, не нужно его лечить – не лечим.
- Что бы вы изменили в ГУФСИН? Я вас спрашиваю не как руководителя, а как врача.
А.П.: Я считаю, очень правильные были в свое время приняты меры по сепарации осужденных, по отделению второходов, рецидивистов от первоходов. Сейчас сложилась идеальная ситуация, что с момента ареста и до освобождения человек нигде не пересекается с ранее отбывавшими наказание.
В эту среду, которую уже сформировали для первоходов, надо больше углубляться, и государству нужно углубиться, посмотреть концептуально, что мы от них хотим увидеть на выходе. Осужденного надо социализировать, образовывать, исправлять огрехи общества, с которым он зашел к нам сюда.
Это очень большой пласт и психологии, и психиатрии в том числе. Человек пришел к нам с детства недолюбленный, недогретый, у него отсутствует образование, и он не видит, что у него будет завтра, когда он выйдет.
Я шесть лет отработал в ИК-10. Когда ее сделали первоходной, этот эффект был очень заметен. Парни приходили без образования вообще, садились на длительные сроки. Они зарабатывали деньги, заканчивали среднюю школу, шли в училище. Там работало и сейчас работает два или три филиала институтов. Осужденный выходил оттуда с высшим образованием, с деньгами на кармане, потому что он не дурил, над собой работал. Он ходил в спортзал, он нормально питался, он был 10 лет в режиме. Надо мотивировать таких людей, давать им возможность работать над собой. В таких колониях работы для психиатров будет мало.
Сейчас в целом взят правильный вектор на декриминализацию статей, потому что у нас все равно, по сути, лагеря еще, система. Они нужны, вопросов нет, но туда уже надо загреметь так загреметь. Если человек шестой раз зашел и все за то же самое, за убийство с педофилией, не надо на него ресурсы эти тратить.
- А как же быть тогда с окружением? Этот с шестью ходками станет еще злее и хуже в окружении таких же людей с шестью ходками, еще и с психическими отклонениями. Они будут постоянно вам устраивать ЧП.
А.П.: Пусть устраивают, будем лечить спецназом.
Насилие, поборы и посуда «опущенных»: причины массового «вскрытия» в ИК-2 Екатеринбурга