Философ Екатерина Григорьева: зачем изучать «советское бессмертие»?
Отношения между христианскими взглядами на природу человека и советским идеалом «нового человека» сложны и противоречивы. Это заметно, в частности, в напряженном диалоге между русской религиозной философией и идеями русского космизма.
«Парадигма русской религиозной философии, очевидно, теоцентрична; человек в ней выступает как тоже творец, но творчество его предстаёт здесь как укоренённое в Боге — без Бога оно просто невозможно; без Бога, здесь, человек как тоже творец невозможен. В парадигме русского космизма человек предстаёт, в полном смысле этого слова, творцом лишь в своём приобщении к космической своей перспективе, к космическим силам и энергиям. Здесь, в русском космизме, идет речь о некоем единстве антропоцентризма и космоцентризма; на место Бога выходит Разум и, как реальное приложение этого Разума, Наука», — отмечает в статье «Космизм и русская религиозная философия» заведующий кафедрой философии, культурологии и социологии Калужского государственного университета имени К. Э. Циолковского профессор Владимир Лыткин. Тем не менее, идеи космистов и советских идеологов остаются в поле зрения ученых, в том числе молодых.
Мы поговорили с исследовательницей советской философии и искусства, магистранткой философского факультета МГУ, младшим научным сотрудником Отдела философии ИНИОН РАН Екатериной Григорьевой о том, почему она изучает советское прошлое, а именно — то, как в нем преломлялись идеи смерти и бессмертия. Сфера научных интересов Екатерины включает культурную антропологию, советское искусство, дискурс бессмертия и смерти в СССР, а также теорию кино.
Екатерина является автором публикаций в ведущих научных изданиях, ведёт кинопоказы и читает публичные лекции. Также она — трёхкратный лауреат персональной стипендии правительства РФ имени А.А. Зиновьева для студентов философского факультета МГУ.
«Обращаясь в своих работах к культуре СССР, я пытаюсь обнаружить изменения в мировосприятии советского человека, — говорит исследовательница. — Пытаюсь понять, каким был «новый советский человек», и что определяло горизонт его мысли. Иными словами, каким образом социальное связано с изменениями в образе мыслей человека и — в пределе — с изменением самого человека. Для демонстрации трансформаций мировосприятия обращаюсь в том числе к кино — как известно, важнейшему из искусств».
Как заявлял один из большевистских идеологов Николай Бухарин (впоследствии репрессированный), главным достижением советской революционной власти стало создание нового типа человека. Но нельзя говорить о человеке, умалчивая об определяющих его категориях и практиках, считает Григорьева. Так она начала исследовать доминирующие и вытесненные в культуре СССР феномены. Среди первых выделяются мотивы индустриализации, техники, ускорения, промышленности, которые, согласно её предположениям, свидетельствуют о попытках преодоления природного, в том числе — смерти. «Эти феномены говорят о попытках продлить человеческую жизнь через технический объект, следовательно, о попытке обрести фактическое бессмертие, — рассуждает Екатерина. — Вытесненным же феноменом становится смерть».
Осмысляя тему смерти, специалист обращается к русскому космизму, основоположник которого Николай Фёдоров был твёрдо убеждён: человечество должно воскресить всех умерших, такое долженствование (как он полагал) составляет замысел Всевышнего.
Революционная романтика призывала к преодолению не только социальной несправедливости, но и биологической природы человека, в том числе (и главным образом) — к победе над смертью. Здесь чаяния космистов и коммунистов сближаются, вплоть до слияния. Так, на заре советского проекта, в самом начале 1920-х годов, Александр Святогор, лидер движения биокосмистов, утверждал, что социальный сдвиг произошёл, и остаётся «поставить на повестку дня космическое воскрешение мёртвых».
Интерес Екатерины к кинематографу также во многом обусловлен важной ролью, которую этот вид искусства играл в советскую эпоху, и «пересечением» тем кино и смерти (об этом ещё будет сказано далее). Осенью 2023 года девушка стала победительницей open-call центра «Зотов» и Госфильмофонда РФ, посвящённого осмыслению кинематографа 1930-х годов СССР. Одним из открытий кинолаборатории стало знакомство с фильмом «Счастье» А. Медведкина. Лубочный, отчасти напоминающий мультфильм, этот фильм послужил вдохновением для Криса Маркера — киноэссеиста французской «новой волны», современника и близкого друга режиссёра Жана-Люка Годара.
Также Екатерина проводила кинопоказы в Московском музее современного искусства, в частности, показ фильма Дмитрия Сидорова «Взгляды. Феноменология» (2002) и фильма Йонаса Мекаса «Движущийся вперёд, иногда я видел короткие проблески красоты» (2000). Кино в обоих случаях мыслится как нечто самодостаточное, не опосредованное теоретическим осмыслением. «В процессе подготовки к кинопоказу «Взглядов…» Сидорова этот фильм стал одним из моих любимых, — признаётся Екатерина. — Он длится чуть больше академического часа и по праву считается классикой российской документалистики. В нём звучат сакраментальные слова «снимать кино — значит заставать смерть за работой», как бы намекающие нам, что между смертью и бессмертием стоит камера. Киноплёнка, которая, как в случае, например, «Персоны» Ингмара Бергмана, рвётся и плавится, не выдерживая накала человеческих чувств. Но всё же она застаёт жизнь — а, следовательно, и смерть — за своей работой».
Известный тезис Жана-Люка Годара гласит, что единственной подлинной историей XX века можно считать историю кино. По словам Екатерины, Сидоров как бы уточняет или напоминает, что история XX века или, шире, всякая история — это история взаимного взгляда. Простая и древняя как мир. В фильме есть подтверждающая эту мысль отсылка к «Зеркалу» Тарковского. У Тарковского заикающийся подросток начинает чётко говорить, а у Сидорова мужчина, снимая с глаз повязку, начинает ясно видеть.
Недавно исследовательница прочла публичную лекцию на тему «Промышленный реализм в СССР как проект бессмертия» в рамках совместного проекта библиотеки имени Некрасова и фонда «Траектория». «Есть известное стихотворение Маяковского — «Товарищу Нетте — пароходу и человеку», где, среди прочего, провозглашается вера в воскрешение мёртвых, — отмечает Екатерина. — Маяковский фактически наследует идею о возможности физического воскрешения ушедших, эта идея находит своё выражение в тексте стихотворения. Смерть оказывается побеждённой благодаря воплощению человека в техническом предмете, в пароходе. Пароход напоминает поэту, что Нетте не умер, а «живой». Меня заинтересовало рассмотрение выражений подобной интуиции не только в отдельных культурных явлениях, но и в целом художественном направлении, которое носит название «промышленный реализм»».
Екатерина видит актуальность своих исследований в том, что, казалось бы, утраченное прошлое продолжает оказывать влияние на настоящее. Многие из наших близких родились и выросли именно в СССР, нас окружают здания, технические объекты, произведения искусства, созданные в советском государстве. Понимая его культуру, мы лучше понимаем самих себя, свои корни, ограничения, возможности — это позволяет жить осознанно и делать действительно свободные мировоззренческие выборы, делает вывод Григорьева.