Нераскрытые тайны Фанни Каплан
Эта женщина, родившаяся 130 лет назад, была самая известная террористка в Советском Союзе. В 1918 году она стреляла в вождя мирового пролетариата Ленина. Много десятилетий это подавалась как истина. Потом истина обратилась в версию. Факты, казавшиеся незыблемыми, пошатнулись. Появились другие, и все смешалось. И в наши дни совершенно не понятно, что совершила эта женщина. Возможно, она попала в историю случайно. Вернее, по трагической случайности.
В старом советском фильме Михаила Ромма «Ленин в 1918 году» Каплан показана злобной, растрепанной мегерой в черном платье, которая смолит папиросы и прикладывается к рюмке. Понятно, что создатели картины постарались максимально обесчеловечить образ этой женщины. Они просто не могли поступить иначе. Факты, свидетельства им пришлось просто отбросить. Такое было время, когда все диктовалось партией большевиков Ленина-Сталина.
Каплан – девушка из многодетной еврейской семьи: невысокая, пышноволосая брюнетка. Жила в Одессе, в доме 38 по Розумовской улице что на Молдаванке. Работала белошвейкой в городской мастерской. Замужем не была, детей не нажила. Да и где ей было успеть? С ранних лет ударилась в революцию. Да так сильно, что едва не дошла до эшафота. В декабре 1906 года Каплан была признана виновной в «изготовлении, хранении, приобретении и ношении взрывчатых веществ с противною Государственной безопасности и общественному спокойствию целью».
Что же произошло?
А вот что. Согласно рапорту киевского полицмейстера, «22 сего Декабря, в 7 часов вечера, по Волошской улице на Подоле, в доме 9, в одном из номеров 1-й купеческой гостиницы произошел сильный взрыв. Из этого номера выскочили мужчина и женщина и бросились на улицу, но здесь женщина была задержана собравшейся публикой и городовым Плосского участка Брагинским, а мужчина скрылся»
Еще одна цитата - из газеты «Киевлянин» от 26 декабря 1906 года: «В момент взрыва из дверей гостиницы выбежала какая-то молодая женщина и побежала по тротуару, вслед ей с лестницы гостиницы слышался чей-то голос: «Держи, держи!». Бежавшую женщину схватил случайно проходивший крестьянин; женщина кричала:
«Это не я сделала, пустите меня», но ее задержали с помощью подоспевшего городового... Задержанная сказала, что она ничего не знает, а как только увидела огонь, бросилась бежать из номера. Вызванный врач «скорой помощи» сделал раненой перевязки, найдя у нее поранения или огнестрельным оружием, или же осколками бомбы».
Тяжкие последствия той раны проявятся у Каплан в Мальцевской каторжной тюрьме...
При обыске у нее нашли браунинг, паспорт на имя Фейги Хаимовны Каплан, выданный Речицким городским старостою Минской губернии, а также чистый бланк паспортной книжки, обложка которого была испачкана свежей кровью...
Через 12 с лишним лет, 30 августа 1918 года, в сумочке Каплан снова нашли браунинг. Той же самой модели – выпуска 1900 года, калибра 7,65. В Киеве она из него не стреляла. Стреляла ли в Москве в Ленина?
Фанни, препровожденную в Лукьяновскую тюрьму, фотографировали, дактилоскопировали, описывали приметы. Следствие установило, что бомба, разорвавшаяся в гостинице, предназначалась для Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора Владимира Сухомлинова, будущего военного министра Российской империи.
... Дело Каплан рассматривал Военно-полевой суд Киевского гарнизона 30 декабря 1906 года в составе капитанов Богатырева и Тинькова, подполковника Пацевича, полковников Немилова и Липинского. По молодости лет ей заменили казнь на бессрочную каторгу. «Приговор обращен к исполнению 8 января 1907 года».
Даже сквозь толщу лет жаль ее – глупая, сумасбродная девчонка за несколько минут превратила свою жизнь в сущий кошмар. На кой черт ей нужна была гибель губернатора, которого она и в глаза-то не видела?! Так нет же, ее уговорили какие-то сумрачные дядьки, угрюмые бородачи, бомбисты, начитавшиеся анархистской ереси, и нанюхавшиеся кокаина
Впрочем, возможно, все было не совсем так. Увлеклась Фанни не революцией, а молодым человеком, тем самым, что выскочил из гостиницы после взрыва. Звали его Виктор Гарский, он же Яков Шмидман по прозвищу Микки. Он был выходцем из Бессарабии, старше Фанни на два года.
И на «дело» она, возможно, пошла ради него. С любимым – ах, как кружится голова! - хоть в рай, хоть в ад…
Гарский на время уйдет в тень, но мы с ним еще встретимся...
Фанни отправили в Акатуйскую каторжную тюрьму. В сентябре перевели в другой застенок - Мальцевский. Однако потом вернули на прежнее «место жительства»
Подругой по несчастью Фанни стала член боевой партии социалистов-революционеров Мария Спиридонова, застрелившая усмирителя крестьянских восстаний в Тамбовской губернии жандармского полковника Гавриила Луженовского. Среди каторжанок оказалась и другая известная личность – Ревекка Школьник. Она – тоже член партии эсеров - намеревалась лишить жизни черниговского губернатора Алексея Хвостова. Тот был серьезно ранен, однако уцелел.
Другая храбрая женщина - Александра Измайлович, опять же эсерка. Вместе с Иваном Пулиховым совершила покушение на Павла Курлова. Того самого, что намеревалась взорвать Каплан. Но когда на него покушалась Измайлович, он еще главенствовал в Минске. Потом его перевели в Киев...
Зачем эсеры пошли на такое массовое кровопускание? Какой толк в был в ликвидации вельмож, министров, жандармов, военных. Даже на тех, кто не лютовал, а слыл умеренным и даже милосердным?
Главное для эсеров было навести страх на представителей власти, склонить его к уступкам. «Боевая организация не только совершает акт самозащиты, но и действует наступательно, внося страх и дезорганизацию в правящие сферы». Это - слова одного из лидеров партии социалистов-революционеров Григория Гершуни. Начальник Московского охранного отделения Сергей Зубатов называл его «художником в деле террора».
…Последствия ранений Фанни оказались тяжкими – осколки повредили руки и ноги. Был нарушен слух, но главное – серьезный ущерб был нанесен зрению. Хотя она, по словам ее тезки Фанни Радзиловской и Лидии Орестовой, авторов воспоминаний «Мальцевская женская каторга 1907-1911 гг.». поначалу была «здоровой, веселой и жизнерадостной»
Летом 1909 года зрение Каплан, которое день ото дня меркло, погасло окончательно. Через два дня она снова стала видеть, но – недолго. «Когда прошел месяц, другой и ничего не изменилось, она постепенно начала приспособляться к своему новому положению, - писали Радзиловская и Орестова. - Стала учиться читать по азбуке слепых без посторонней помощи и приучилась обслуживать себя. Так странно было видеть, как она, выйдя на прогулку, быстро ощупывала лица новеньких, которых она не знала зрячей. Веселье и жизнерадостность к ней не вернулись в прежней мере, она теперь больше ушла в себя».
Так Каплан жила во мраке до 1913 года, пока ее не перевели в Иркутск для лечения. И тогда для нее кое-что прояснилось – в прямом смысле, благодаря электризации, лечению йодистым калием и впрыскиваниям стрихнина.
Царская каторга – в привычном понимании – это ужасные условия, тяжелый труд от зари до зари, полуголодное существование. Но ничего этого не было. Политические заключенные, в отличие от уголовных, не работали. Нет, они не сидели, сложа руки, но действовали - для себя. Убирали камеры, мыли посуду, стирали белье, топили печи, готовили еду.
У каторжанок, обитавших в бревенчатых домах, были деньги – многим помогали товарищи, сочувствующие. Им присылали письма, посылки, набитые съестным. В придачу к тюремной пище – понятно, незатейливой – женщины прикупали чай, сахар, картошку, рыбу, рис, яйца. Крестьяне пекли для заключенных белый хлеб. Более того – больным полагалось усиленное питание!
Ей богу, все это смешно и грустно, если вспомнить, как какие страдания и унижения спустя несколько десятков лет испытывали заключенные сталинских лагерей! Там сидели и те, кто прошли царские тюрьмы и каторги. Они вспоминали прошлое, как блаженство! Ведь их не только кормили-поили, но и позволяли учиться. «Главным содержанием нашей жизни были занятия, - писали Радзиловская и Орестова. - Занимались в Мальцевской самыми разнообразными предметами, от первоначальной грамоты до сложных философских проблем… Малограмотных обучали русскому языку, географии, арифметике и так далее, и некоторые из них ушли с каторги с знаниями в размере средней школы…»
Весной 1917-го по распоряжению министра юстиции Временного правительства Александра Керенского Каплан была амнистирована. Она с подругами – Спиридоновой, Измайлович, Школьник - покидала каторгу. Женщины были в арестантских халатах – другой одежды у них не имелось. Перед отъездом поклонились могиле декабриста Михаила Лунина.
Фанни было 27 лет. Здоровье – ни к черту: головные боли, зрение слабое. Это и понятно - лучшие годы она провела в неволе. А на воле – ни друзей, ни родных. В 1916 году на имя начальника Акатуевской тюрьмы пришло письмо из Чикаго от родителей Каплан, которые эмигрировали в Северо-Американские Соединенные Штаты (так в России до середины ХХ века называли США). «Между заключенными в Вашей тюрьме находится наша дочь Фейга Каплан, - писали ее родители. - Но вот уже прошло больше года как мы ни слова не слышали от нее…»
На письме остался росчерк начальника тюрьмы: «Пускай Каплан напишет письмо, которое официально отправит из конторы при бумаге». Но ответила ли она родителям, неизвестно...
Революционерки испытывали странные чувства. Они боролись с самодержавием, страдали, верили в торжество свободы. И вот ненавистный царизм рухнул. Но пришла ли свобода? Нужно ли складывать оружие?
Приехав в Москву в апреле 1917-го, Фанни поселилась в доме на Большой Садовой у подруги - бывшей каторжанки Анны Пигит, родственницы основателя и владельца «Торгового дома табачной фабрики «Дукат» Ильи Пигита. Там она перевела дух, огляделась…
Ей дали путевку в Евпаторию - в санаторий для бывших политкаторжан. Там она познакомилась с родным братом Ленина - Дмитрием Ильичом Ульяновым. Чем он занимался? Скорее всего, ничем, если судить по советским энциклопедиям: «…После Великой Октябрьской социалистической революции вел активную борьбу за Советскую власть в Крыму».
Брат Ленина, представьте себе, увлекся женщиной, которая вздумает – по официальной версии – поднять руку на Ильича. А ведь они могли породниться, и не было бы никакого покушения. Фанни преспокойно бы пила чай со своим деверем Владимиром Ильичом. Наверняка он выбил бы для нее теплое местечко в Совнаркоме…
К слову, Каплан после каторги отдохнула, поправилась и ничуть не походила на мегеру, показанную в фильме «Ленин в 1918 году». Анархист Виктор Баранченко вспоминал, что «особое внимание он (Дмитрий Ульянов – В.Б.) уделял Фанни Каплан, которая была красива и пользовалась успехом у мужчин».
Был ли у них роман? Все возможно. Но факт, что на прощанье Ульянов посоветовал Фанни обратиться в глазную клинику Леонарда Гиршмана в Харькове, снабдив ее рекомендательным письмом. Этот врач в июле 1917-го сделал операцию, после которой ее зрение стало немного лучше.
В Харькове у Фанни произошла еще одна встреча. Неожиданная, романтическая. Она увиделась с Гарским, который был вместе с нею в тот злосчастный день, когда в гостинице «Купеческой» взорвалась покалечившая ее бомба. Каплан схватили, его арестовали позже.
Ради этого свидания Фанни выменяла шаль, подаренную Спиридоновой, на мыло. Она надеялась, что все возвращается – жизнь, чувства, надежды. Однако, ошиблась. Ее сердце еще сильнее стало грызть одиночество, постоянно наваливалась тоска. Порой она горько усмехалась: чем свобода лучше неволи? Да нет, хуже – там были подруги, можно было поговорить с ними, облегчить душу...
История была близка к повторению. В декабре 1906 года Фанни влезла в историю с покушением на генерал-губернатора Сухомлинова. В августе 1918-го она якобы удумала свести со света председателя Совнаркома Ленина. Одна или ей поручили новые товарищи – эсеры? Может, даже ее подруга Спиридонова. Или никто у Каплан ничего не просил, а она стала разменной монетой в жестоких, опытных руках?
Она могла быть человеком, отвлекавшим внимание от истинных участников покушения. Фанни, революционерке, готовой к самопожертвованию, такая роль была по плечу. Это мнение высказал американский историк Семен Ляндрес. Он считал, что Каплан «стала не террористом-убийцей, а жертвой самой себя».
Остались документы: допросы, протоколы. Есть свидетельства – записки, мемуары. Но многие, важные слова улетели, растворились в воздухе, ибо судьба Калан решалась разговорах без свидетелей - в кабинетах, коридорах, курилках, за стаканом чая.
30 августа 1918 года не Ленин стал жертвой. Он был ранен, но поправился на удивление быстро. Жертвой – интриг, тайных намерений суровых, не знавших жалости мужчин - стала Каплан. Что произошло вечером того дня на заводе Михельсона и потом, после того, как ее арестовали, допросили? Зачем так поспешно и мерзко убили во дворе Кремля – не закончив следствия, не начав суда?
Какие убийцы, сделав дело, не убегают со всех ног, не растворяются в толпе, а спокойно стоят недалеко от места покушения? Так было с Фанни, которая топталась на трамвайной остановке на Большой Серпуховской улице - с зонтиком и портфелем, да еще обутая в тесные ботинки с торчащими из подошв гвоздями! И беспокойно вглядывалась в темноту своими, почти не видящими глазами…
Возможно, Каплан заманили на Серпуховскую улицу от имени все того же Гарского. Он мог это сделать и сам. Шепнув или намекнув ей, что будет стрелять в Ленина. Она снова поверила своему возлюбленному! И снова поплатилась. На этот раз – жизнью.
Каплан не сказала на допросе, из какого оружия стреляла. Якобы не помнила она и сколько раз нажала на курок. И вообще, она много чего «забыла».
Показания свидетелей тоже были разноречивы. Одни говорили, что в Ленина стреляла женщина, другие утверждали, что видели мужчину. Когда шофер вождя Степан Гиль подбежал к лежащему на земле раненому, тот спросил: «Поймали его или нет?»
Стало быть, Ленин видел мужчину!?
Сохранились фотографии Каплан после ареста. Он глядит в пол, упрямо сжав губы. Но страха в глазах нет. Может, она смирилась своей судьбой или надеялась, что предстоит суд, на котором она произнесет патетический, революционный монолог?..
С Каплан общались нарком юстиции Дмитрий Курский, член коллегии ВЧК Николай Скрыпник, председатель ВЦИК Яков Свердлов. Приезжал даже нарком просвещения Анатолий Луначарский. Но зачем? Что он хотел узреть в ее лице – страх, отчаяние или презрение к смерти?
2 сентября 1918 года состоялось заседание президиума ВЦИК. На нем заместитель председателя ВЧК Яков Петерс (его шеф Феликс Дзержинский умчался в Петроград расследовать убийство руководителя местной Чека Соломона Урицкого) докладывает, что в деле Каплан многое неясного. Поэтому необходимы следственный эксперимент и дактилоскопическая экспертиза. Но Яков Свердлов предлагает расстрелять ее. Без суда!
Петерс протестует: «Признание не может служить доказательством вины!» Свердлов, яростно сверкая пенсне, твердит о политической целесообразности. Он отчего-то торопился. И чего-то явно опасался, приказав перевести Каплан с Лубянки в Кремль, охранять ее приставил латышских стрелков, не знавших русского языка…
На том же заседании ВЦИК Петерс произнес историческую фразу: «С дела Каплан мы имеем шанс раз и навсегда отказаться от подмены закона какой бы то ни было целесообразностью». Увы, его призыв не был услышан. Кровь, которая потекла по стране небольшим ручейком, вскоре превратилась в бурную реку. Спустя 20 лет жертвой репрессий пал и сам Петерс...
3 сентября 1918 года Петерс признался жене писателя Джона Рида, журналистке Луизе Брайант, что был в отчаянии: «самому застрелить эту женщину, которую я ненавидел не меньше, чем мои товарищи, или отстреливаться от моих товарищей, если они станут забирать ее силой, или... застрелиться самому».
В то время чекисты еще были не чужды чувствам...
4 сентября 1918 года в «Известия» опубликовали крохотное сообщение: «Вчера по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в тов. Ленина правая эсерка Фанни Ройд (она же Каплан)»
Подруга Фанни Спиридонова пришла в ужас и отправила письмо Ленину: «Как это было возможно для Вас, как не пришло Вам в голову, Владимир Ильич, с Вашей большой интеллигентностью и Вашей личной беспристрастностью не дать помилования Доре Каплан? Каким неоценимым могло бы быть милосердие в это время безумия и бешенства, когда не слышно ничего кроме скрежета зубов?»
Но Ленин ничего не ответил.