Как Николай I помиловал пьянчужку-пономаря. О деревенских и судебных правах XIXвека
Подлинные документы прошлого часто изощреннее самого богатого художественного вымысла. В Государственном архиве Ярославской области удалось обнаружить документы о банальной краже, в разбирательство вокруг которой оказались вовлечены не только местные чиновники, но и обер-прокурор, министр юстиции и даже сам император Николай I1.
Бес попутал?
Морозным январским вечером 1834 г. пономарь Ставотинской Николая Чудотворца церкви, что в Ярославской области, Андрей Иванов нетвердой рукой отомкнул тяжелый замок, с усилием отворил массивную дверь. В тот день, 22 января, была очередь Андрея топить храм. Пономарь взял березовое полено, тяжелым косарем нащепал тонких лучин, затопил печь.
Был он молод, недавно ему исполнилось 26 лет. С детства Андрей прибился к храму, помогал причту в проведении церковной службы, обладая хорошим голосом, пел на клиросе. Смышленого мальчика заметил священник, обучил грамоте, а спустя несколько лет благословил на должность церковнослужителя - пономаря, дьячка.
И все бы хорошо, да появились искушения: крестины, венчания и другие церковные таинства сопровождались застольями, которые устраивали прихожане. Приглашали крестьяне к скромному столу и служителей храма. И не устоял Андрей: полюбил угощения, пристрастился к спиртному. И стало это сильное влечение, застившее разум, источником неприятностей на службе.
В 1832 г. пономарь потерял ризы, данные ему священником, когда, допившись до положения риз, возвращался из деревни с крестного хода. Но тогда Андрей вымолил прощение у батюшки, обещал взяться за ум. Но вскоре взялся за старое. В 1833 г. Андрей провинился вновь - совершил литургию в непотребном виде. И тогда наказания избежать не удалось. По решению Ярославской духовной консистории он был посажен в Ростовский (Петровский) монастырь на хлеб и воду сроком на четыре месяца. Но наказание не вразумило Андрея, не искоренило пагубного порока.
И вот в роковой для него день молодой пономарь после вчерашнего возлияния испытывал непреодолимое желание выпить. Но деньги уже были истрачены накануне. И тогда Андрей решился... Его взгляд выхватил из полутьмы два небольших, слабо мерцающих в свете лампад серебряных крестика, привешенных к венцу старинной богатой иконы Казанской Божией Матери. Андрей снял крест побольше (как определит потом следствие, весом 2 золотника ,1 золотник - 4,26 гр.), вышел из храма и направился к крестьянину Козлову, с которым вчера бражничал и который в последние годы из-за пьянства впал в убогость. Козлов был дома и маялся тем же недугом, что и церковнослужитель.
- Вот крест, собственный мой, - сказал ему Андрей. - Сбегай в питейный дом, возьми вина, да являйся немедля в церковь.
Сразу оживший, повеселевший от такого предложения Козлов понесся в питейный дом, где продал крест сидельцу (продавцу) Позднякову "за пятиалтынный и двугривенный серебром". На вырученные деньги накупил вина и закуски.
Пять ударов кнутом и... каторга
На следующий день хмельной Козлов похвастал нескольким односельчанам, славно они де вчера с Андрюхой пображничали, и о кресте проболтался. Священник храма Лев Яковлев заподозрил неладное. В тот же день, 23 января, он собрал "верхушку" села Ставотина. В храм явились земский Е. Семенов, выборный мирской староста И. Алексеев, церковный староста Г. Андреев. Собравшиеся стали осматривать церковную утварь, вещи и засвидетельствовали пропажу креста. В церковь был незамедлительно вызван пономарь Иванов, который сразу признался в краже креста и объяснил "случившееся сильным потрясением"2. Были опрошены: продавец Поздняков, крестьянин Козлов, а также свидетели его пьяной болтовни днем 23 января. Поздняков признал факт приобретения креста у Козлова. Козлов сообщил, что серебряный крест, который передал ему пономарь, выдав за собственный.
По просьбе священника Поздняков принес крест в церковь. Собравшиеся осмотрели крест и установили принадлежность его храму. О проступке пономаря священник написал рапорт Благочинному села Великого иерею Алексию.
Вскоре тот прибыл в Ставотино для дознания. Благочинный направил дело о похищении серебряного креста в земский суд для надлежащего расследования и определения наказания. В суде бывшего пономаря подвергли допросу, он написал признательное заявление. По мере того, как разворачивалось дознание, бедняга начал осознавать, что монастырем дело не кончится, и ему будет назначено строгое наказание. Тогда Иванов отрекся от письменного признания. Но у губернского правосудия мертвая хватка, и жалкие попытки простодушного Иванова обмануть суд только усугубили его вину.
Дело ввиду запирательства обвиняемого и особой важности было передано в Ярославскую уголовную палату, работники которой продолжили дознание. Было установлено, что похищенный крест вкупе с аналогичным серебряным крестом меньших размеров (1,5 золотника) и серебряным кольцом (0,5 золотника) были пожертвованы храму 8 октября 1831 г. неизвестным вкладчиком. Стоимость пожертвования составляла 4 рубля. Для окончательного установления истины была устроена очная ставка Иванова с Козловым. Вина бывшего псаломщика Иванова оказалась полностью доказана. В марте 1834 г. дознание было закончено и вынесен приговор. Ярославская уголовная палата не "поскупилась" и вынесла приговор: пять ударов кнутом и ссылка в каторжные работы.
Клеймо на лицо жалобщика
После телесного наказания Иванов оказался на каторге в Восточной Сибири на Иркутском солеваренном заводе, где отбывали наказание душегубы, матерые воры и фальшивомонетчики. По прошествии почти трех лет, с избытком хлебнувший лиха на каторге, рабочий солеваренного завода Андрей Иванов подал апелляционную жалобу на имя генерал-губернатора Восточной Сибири. Жаловался на "неправильное производство следствия", просил пересмотреть дело и возвратить его в "первобытное состояние"3.
Но принимать решение по такого рода делам губернатор не вправе - это не в его компетенции. Он направил в Правительствующий Сенат рапорт по поводу жалобы рабочего солеваренного завода А. Иванова. Высший судебный орган Российской империи запросил дело в Ярославской уголовной палате.
Вопрос рассмотрели в феврале 1837 г., причем "жалоба была признана не заслуживающей уважения"4. Сенат постановил: приговор оставить неприкосновенным, а за подачу несправедливой жалобы наказать Иванова палкой - одним ударом - и подвергнуть горемыку клеймению. На лицо Иванова палач должен был наложить особые, штемпельные знаки, отличавшие преступника.
Прокурор в роли ... защитника
Андрей Иванов из-за своего легкомыслия, безалаберности, невежества, пристрастия к вину оказался в тяжелейшей жизненной ситуации, грозившей ему гибелью. Но нашелся человек, который заступился за несчастного. Таким человеком оказался обер-прокурор Д.Н. Бегичев.
Ознакомившись с делом Иванова, обер-прокурор подал рапорт на имя министра юстиции Д.В. Дашкова. В общих чертах излагая дело, обер-прокурор акцентировал внимание министра на том, что "крестик небольшой - не более двух золотников"5. Министр распорядился вновь расследовать дело Иванова.
30 апреля 1837 г. обер-прокурор получил от директора департамента Министерства юстиции запрос: "Признаете ли Вы правильным по существу определение Сената по делу бывшего пономаря Иванова?"6 3 мая последовал ответ: "Признаю определение Сената по делу бывшего пономаря Иванова правильным и с законами согласным, но приостановился я пропуском приговора по сему делу и поставил себе долгом предоставить оный на благорассмотрение господину министру юстиции"7.
Не возражая открыто против определения Сената, Бегичев поставил под сомнение приговор Ярославской уголовной палаты. "Но приостановился я пропуском приговора". Находим у В.И. Даля: "Пропускать - давать ход, дать пройти"8. И принципиальная позиция Бегичева возымела действие: чиновники департамента допустили возможность того, что ярославская Фемида перегнула палку в выборе наказания.
Прощение императора
В июне 1837 г. ярославскому прокурору был сделан запрос из Департамента Министерства юстиции: почему он, прокурор Будянский, не выполнил предписание Министерства юстиции от 16 ноября 1816 г., обязывающее доносить обо всех сомнительных приговорах, "чтобы не было иногда допущено наказание подсудимого с отягощением его участи выше меры содеянного им преступления". Письменный доклад губернского прокурора проникнут некоторым недоумением и уверенностью в собственной непогрешимости: "Из дела о бывшем пономаре А. Иванове не предстояло никакого повода усомниться в учиненном им преступлении"9. Блюститель правопорядка перечислял прежние прегрешения, проступки Иванова, упоминал о заключении в Ростовский монастырь. Характеризуя душевные качества осужденного, прокурор не жалел темных красок: "Во время производства оставался нераскаянным"10, совершил святотатство "от испорченной нравственности и для удовлетворения страсти своей к пьянству"11. Закоренелый неисправимый злоумышленник, да и только. В заключение прокурор утверждал, что инструкция Министерства юстиции им выполнялась, но он предполагал, что ее действие не распространяется на "маловажные церковные кражи". Здесь чиновник хотел оправдаться, но уличил самого себя: "кража маловажная", а наказание несоразмерно суровое. Ведь вышеупомянутая инструкция и предполагала исключить такого рода судебные ошибки.
Наверху аргументация прокурора была признана неосновательной. Чиновники департамента Министерства юстиции вынуждены были констатировать небрежность, упущения в работе прокурора. Вскоре ярославский прокурор Будянский получил от министра юстиции Дашкова официальное уведомление следующего содержания: "Прочитав рапорт Ваш за N 1391 по делу о бывшем пономаре А. Иванове, я не могу признать объяснение Ваше уважительным, ибо по смыслу циркулярного отдела от 16.ХI.1816 г. Вы обязаны донести мне о приговоре Уголовной палаты по делу Иванова и испросить разрешения. Я делаю Вам замечание и предписываю на будущее время к исполнению обязанности своей быть внимательным и в случаях сомнительных испрашивать разрешения от начальства"12.
Летом 1837 г. министр юстиции Дашков направил на имя Николая I ходатайство об облегчении участи бывшего пономаря Иванова. Император удовлетворил просьбу. 12 сентября 1837 г. для Иванова каторга была заменена поселением в Сибири. Справедливость отчасти восторжествовала. В Указе Его Императорского Величества об облегчении участи А. Иванова говорилось исключительно о монаршем милосердии и великодушии, о судебной ошибке, естественно, не упоминалось. Вернулся ли Иванов в Ставотино, неизвестно.
Р.S.
Слова долг, должный, должность - одного корня. Правильное толкование значения этих слов мы находим в "Словаре русского языка" С.И. Ожегова. "Долг - то же, что обязанность". От долга, очевидно, происходит должность. Занимать должность - значит иметь прежде всего обязанности перед обществом, государством, делать, как должно. Именно так понимал назначение своей должности обер-прокурор Бегичев, защитивший маленького бесправного человека Андрея Иванова. Но об этом бывший пономарь так и не узнал и связывал облегчение своей участи лишь с милостью императора.
Текст: Валерий Федотов (краевед)