Великие истории любви. История любви и две дочери Петрова-Водкина.
Однажды художник Петров-Водкин сидел у своей невесты в гостях и похвалялся, что умеет предсказывать будущее по руке. Невеста, которую звали Лена, попросила, чтобы он предсказал и ей. Он долго отказывался, потом взял ее руку, побледнел и промолвил: через полгода Вы умрете.
Это было сказано настолько серьезно, что присутствующие родители невесты не на шутку испугались и в гневе выгнали из дома жениха. Вскоре инциндент был забыт и молодой художник снова стал появляться у возлюбленной.
В то время он получил большой заказ сделать майоликовое панно Богоматери с младенцем для церкви травматологической клиники Санкт-Петербурга. Образу Богоматери он придал черты своей невесты. Лена помогала ему советом и вдохновляла его. За работой они мечтали о своем семейном счастье и будущем ребенке, они не заметили как прошло полгода.
Майоликовая икона Богоматери, Александровский парк
К ужасу родителей и жениха предсказание сбылось, невеста заболела скарлатиной и умерла. Незадолго до трагической развязки она спросила его: " Что бы не случилось ты не забудешь меня? ". Он ответил ей: "да " и всю жизнь он помнил о ней и считал себя невольным виновником ее гибели. Чтобы-развеять свою тоску Петров-Водкин решил сосредоточиться на творчестве и уехал за границу в Париж.
"Уже полтора месяца как я здесь работаю по живописи и пером. У меня вообще живопись спорит с литературой, хотя я стараюсь работать и в том, и в другом. И если хватит сил в отшельничестве моем не надорваться, что-нибудь дать земле, тогда значит зачалась и жизнь моя.
Друзья ждут и надеются, что найду я красоту жизни, раскрою какую-то тайну и дам ее людям. В бодрые минуты я и сам более чем все верю в это. Только эта вера помогает выносить мне постоянное одиночество."
«Портрет М.Ф.Петровой-Водкиной» 1906
Маргаритой Йованович вспоминает:
В начале 1906 года нас посетили двое туристов, которые искали недорогое жилье в пригороде Парижа. Серьезное выражение их лиц, понравилось моей матери и она показала им комнату, которая в то время была свободна. Более молодой, шатен с серыми глазами, носил бородку и усы. На нем была бархатная курточка и фетровая шляпа. Это был Кузьма Сергеевич Петров-Водкин, который должен был провести у нас 3 месяца.
Он был таким серьезным, что я не могла себе представить что он заметил меня. Позднее он мне сказал, что с первого момента, как меня увидел, он решил, что я должна стать его женой. Вскоре он предложил написать мой портрет. Он сказал что с самого начала нашего знакомства это является его единственным и страстным желанием. И я согласилась позировать. Во время третьего сеанса, в перерыве, он подошел ко мне совершенно неожиданно спросил: "Мадмазель Мари, согласны ли Вы стать моей женой?" Застигнутая врасплох, я покраснела и смешалась, "не знаю" - ответила я и убежала в сад.
Портрет Маргариты Йованович
После обеда, обращаясь к моей матери, Кузьма Сергеевич спросил, могу ли я задержать Вас на несколько минут, у меня к вам просьба. "Говорите пожалуйста",- ответила моя мать. "Я знаю Вашу дочь в течении 5 месяцев и с первого момента, как только увидел ее, полюбил. Я прошу у вас ее руки. Простота его обращения и корректность понравились матери и она дала согласие на наш брак.
В ноябре состоялась гражданская свадьба, а венчание в 1910 г.
Венчание 28 августа 1910 года в Хвалынске Петрова-Водкина и Маргариты Йованович
Дорогая моя мамочка, давно не писал тебе, хотя теперь, с некоторой переменой в моей жизни, я как-то не могу выбрать свободного времени. Судьба столкнула меня с Марой и все пошла вверх ногами. Она очень хороший человек и мне дорого в ней первая в моей жизни нежность женщины ко мне и ее стремление понять мои загадки. Но сказать счастлив я или наоборот, долго ли это продолжится - не знаю. Только я не ожидал такой привязанности ко мне и если нынешнюю зиму выполню задуманные картины - будет из чего устроить в России выставку, которая должна меня сделать самостоятельным.
Портрет матери. Петров-Водкин
Муж с увлечением занимался живописью, которая меня сильно интересовла, литературой он стал заниматься реже, т.к. я совершенно не знала русского языка.
Петров-Водкин Кузьма Сергеевич – Вид музея Клюни в Париже. 1908
Париж. Нотр-Дам 1910Живопись была связующим звеном между нами. Для картины " Элегия ", на которой изображены две женщины на скале у моря, я позировала мужу. В этот же год муж сделал мой портрет на фоне гобелена. Вместо медового месяца, мы изучали Париж, по вечерам, после занятий мужа в академии свободных художеств мы посвятили прогулкам по Парижу.
После 6 месяцев пребывания в Париже Петров -Водкин едет в Африку. Художник пишет жене: "Вообрази себе, дорогая Мара, сколько воспоминаний мы будем иметь, благодаря этой разлуке, сколько поэтической грусти останется в наших сердцах. Думаю что ты первая заполнила одиночество моей жизни. Ты можешь гордиться, что у Петрова -Водкина в мозгу засела женщина и это женщина - ты. Петров-Водкин это другой, чем твой Кузя, это раб своей идеи фикс, творить в жизни. Вся моя жизнь заключается в этом, может быть в этом путешествии я что-нибудь найду. Первое, что я уже нашел, это тебя в моем сердце, думаю ласки жены будут мне наградой за теперешнее одиночество и за мой труд".
Из Африки художник прислал жене подарок, это была белая шелковая материя, которая переливалась наподобие перламутра. Из этой материи сшили подвенечное платье, для будущей свадьбы в Хвалынске. Они переписывались ежедневно, их ответы друг-другу не заставляли себя ждать.
"Я послал твою фотографию моей маме,- пишет Кузьма Сергеевич жене. "Можешь ли ты себе представить, что это такое: сердце матери, подумать только, если у нас будет маленький ребенок, который был бы нашим кумиром, ты поймешь, что значит материнская любовь, как это свято."
После возвращения из Африки в Париж , муж развернул передо мной привезенные из Африки картины, взглянул на меня и увидел, что я поражена крутой переменой, которая произошла в его творчестве.
Бириби. Африка. 1907
Негритянская деревня. 1907
Кактусы 1907 гПосле пребывания в Африке, Кузьма Сергеевич приобрел свою индивидуальность, его африканские картины, выставленные в Париже, имели шумный успех.
Кузьма Сергеевич подготовил все свои картины, чтобы выставить в России, но взять с собой жену он не мог, т.к. в России не имел ни жилья, ни денег. Проводив мужа в Петербург, Мара тут же начала собираться в Петербург.
В письме к матери художник пишет: "Дорогая моя мамочка, завтра приезжает Мара, только что получил телеграмму от нее с границы русской, а я то все стонал, деньги собирал, а она уж думу надумала и прикатила. Ведь она мне прямо подарок к Новому году устроила и мне кажется, я еще больше люблю ее за геройство, с каким она бросила родину свою, для твоего Кузеньки. Целую тебя крепко и папу."
Наконец в Петербурге открылась первая выставка картин, которая сразу ввела Кузьму Сергеевича в обширный круг Петербургских художников.
Портрет жены художника. 1913
Сон. 1910
Первая написанная по возвращению на Родину картина "Сон " произвела фурор, тогда-то и разыгрался с этим холстом грандиозный скандал по инициативе Репина, который написал в газету: полотно довольно ругательного смысла. Скандал раздулся во всероссийском масштабе против " Сна " и за " Сон ". Картина изображала спящего обнаженного юношу, над которыми склонились две обнаженный женские фигуры. Петров-Водкин через свои картины умел предвидеть будущее, но тогда он и сам не знал, что означает этот сюжет, который ему просто приснился.
После выставки муж и жена Петровы-Водкины уезжают из Петербурга в Хвалынск на Родину художника. Свекровь с большим трудом принимает невестку и не признает гражданский брак, в котором жили супруги. Кузьма Сергеевич договаривается в церкви о венчании и принятии Марией Жозефиной христианства. Свадьба состоялась.
Время шло, все было хорошо, но Кузьма очень хотел иметь детей. Однако у супружеской четы были проблемы. Они очень переживали по этому поводу.
Автопортрет
Из воспоминаний Марии Жозефины: "Муж все чаще заговаривал со мной о ребенке, дитя стало для него какой-то навязчивой идеей. Свои картины он всегда называл нашими общими детьми, к этому я давно привыкла. Но когда он стал называть нашу собаку Ласку сыночком, а про народившихся у его матери в Хвалынске овец спрашивать на кого они больше похожи, на меня или на него, это причиняло мне боль и беспокойство. Я чувствовала себя виновной в его переживаниях. В Петербурге он показал меня профессору и тот сказал, что необходима операция для того что бы появилась для меня возможность родить ребенка. Я согласилась, операция прошла для меня с большими осложнениями, но результата не дала. Муж, чтоб отвлечь меня от грустных мыслей, подарил мне фортепьяно со своим рисунком и дарственной надписью, зная мою давнюю мечту заниматься пением и выступать на сцене. В 14 году я начала брать уроки пения. Занятия шли успешно, но они с каждым днем требовали все больше и больше времени. Я стала реже бывать дома. Придя домой я обнаружила в доме ужасный беспорядок, муж ожидая меня в нервном, взвинченном состоянии ходил по комнате и все крушил. Я решила бросить свои занятия и все свое время посвящать мужу. Создавая домашний уют.
Кузьма Сергеевич обрадовался, узнав об этом и с новой энергией принялся за свою работу. Но желание иметь ребенка не проходило, разуверившись в медицине, муж решает воздействовать на мой организм художественными образами своих картин".
Он начинает рисовать картины с названиями Мать, Материнство, на которых в разных вариантах художник изображает одно и тоже: мать, кормящую свое дитя. Он создает своеобразную религию материнства. Высший образ в которой он находил в образе Богородицы. Он свято верил в волшебную силу своего искусства.
"Взлет творческой активности у мужа сменился депрессией, все меньше мы стали понимать друг-друга. Мое слабое здоровье тоже не добавляло радости в общий минорный тон, нашего совместного существования.
Портрет М. Ф. Петровой – Водкиной, жены художника. 1922Муж, мне казалось, стал избегать меня, мне чудилось, что у него появилась другая. Я стала подозрительна, он часто срывался. Брак наш был под угрозой и если бы не предложенная мужу командировка в Среднюю Азию, то не знаю чем бы все завершилось".
Петров-Водкин писал жене: "Итак, я снова должен возродиться через живопись, стать лучше по отношению к тебе. Вот две задачи, намеченные моей программой. Снова охватила меня жажда работы, я полон красок и полотен.Ты по прежнему моя единственная и я, конечно, по прежнему буду тревожиться о тебе, но необходимость этой разлуки, в которой ты меня убедила и весточки о тебе, придадут мне спокойствие настоящего работника искусства".
Шах-и-Зинда. Самарканд. 1921
Портрет М. Ф. Петровой – Водкиной. 1912
"Я долго не отвечала на его письма, мое одиночество скрашивала Натали, подруга по школе вокала, которая жила вместе со мной все лето.
Натали, портрет 1922 г
Я снова занялась своим любимым пением, Натали мне аккомпанировала, а так как на нашу лишнюю с мужем площадь грозились подселить чужих людей я предложила ей прописаться к нам в квартиру."
И опять из оприсания художника: "После того, как моя злючка выпроводила меня в Самарканд, я мечтаю только о том моменте, когда получу ее каракульки, рисующие мне образ моей жены, о которой так же, скажу вам по секрету, думаю, как бывало в Африке. Ты была права, что в дороге все мои глупости пройдут, особенно если я буду работать. Много из того, что, в отравленной Петербургской атмосфере, казалось мне мучительным, представляется сейчас таким же пустяком, как давно перенесенная болезнь."
Голова мальчика-узбека. 1921
После возвращения в Петербург, отношения между супругами наладились, они вернулись практически к тому моменту, когда не могли дышать друг без друга.
Портрет М. Ф. Петровой – Водкиной. 1913
"Вот в таких обстоятельствах и явилась у нас новая долгожданная радость. Весной 22 года, муж принялся за мой новый портрет, работая над этим портретом, он услышал от меня радостную и долгожданную новость, что он скоро станет отцом.
Как мы назовем наше будущее сокровище? "Если мальчик- Андрей, если девочку Еленой - в память невесты моей юности, умерший рано". У мужа состоялся серьезный разговор с лечащим меня врачом. Профессор сказал, что предстоят тяжелые роды и существует большая вероятность того, что спасти они смогут только кого-то одного: или мать ии ребенка. Муж не счел нужным скрыть этот разговор от меня, я заявила, что спасать должны не меня, а ребенка. 
Мать и дитя 1927 г.
Я оформила свое решение в письменном виде, муж был потрясен, что я готова была пожертвовать своей жизнью, ради его заветной мечты". (Из воспоминаний Мары)
"Ночами, после посещения жены, возвращался к себе в хаосе настроений, кроватка неведомого существа вызывала во мне жуткое, кошмарическое состояние: а вдруг это не осуществиться? Мара разрешиться мертвым ребенком и все рухнет, и это вещественные памятники? Распашонки, одеяльца, готовые скорлупки для призрака, ужасно, ужасно... и среди этого вставало высшее психическое напряжение: "Богородице-дева, радуйся ". (Петров-Водкин)
"Я испытывала жуткие боли, вечером перед родами, я попросила мужа что бы принес он мне свою богородицу пробуждающую. Пробуждающая была поставлена у моего изголовья, перед ней затеплена свечка, дающая мне возможность хорошо видеть изображение, меня покинуло одиночество в моих муках". (Мара)
"Этот день ставший повортным днем в моей жизни, был прекрасным и страшным для нас. Мара помолилась и мы с Натали, поддерживая ее за руки, направились к родовой палате. Началась мучительная неизвестность. Спустя некоторое время, из палаты номер 7, вышла няня с розовым сверткам в руках: "Вот ваша дочка и сквозь загиб одеяла я увидел личико своей дочери". (Петров-Водкин)
Мару привезли из родильной с лицом мертвой, она указала на образ Богоматери и сказала: "Вы знаете доктор, это она мне помогла". Мара пролежала в больнице три месяца, после выписки, она все больше лежала.
Усталым и озабоченным возвращался домой Кузьма Сергеевич, но стоило ему увидеть улыбку дочери, как он преображался.
"Я серьезно и продолжительно болела после родов и не была в состоянии уделить дочери достаточно времени. Время моих записей подошло к тому моменту, когда рядом с тобой появилась другая крошка - Муля. У тети Наты родилась через пять месяцев после тебя и наша квартира преватилась в форменный детский дом."
Маре было жутко, она очень переживала, но ни слова не сказала, родилась девочка и она молчала, никогда никаких ссор с отцом, никогда никаких претензий, она ждала, кто перевесит. И он решил и знал, он будет только с Марой.
"В самый разгар зимы на нас обрушилась беда, муж серьезно заболел, он не хотел признавать себя побежденным недугами и всем своим существом художника стремился творить. Вскоре открылась уремия, предвестница смерти. Я ежедневно посещала его в больнице, рассказывала ему новости, всячески старалась успокоить, отвлечь от черных мыслей. Он долго сидел погруженный в размышления, а затем, обратившись ко мне, сказал, чтобы не случилось со мной, я прошу тебя обещать мне, что ты не оставишь на произвол судьбы мои произведения. Ты в силах хорошо позаботиться о них. Я поклялась, что выполню его волю. С тех пор прошло много лет, но помня свое клятвенное обещание, я заказала переводы писем ко мне, подлинники передала в Русский музей. 15 картин были за границей, мне удалось добиться возврата их на Родину.
С чистым сердцем я могу сказать,что сдержала клятву данную моему мужу, я нашла возможность жить для него и после его смерти.
Я написала книгу и Кузьме Сергеече кторую назвала " Мой великий русский муж".
История брака художника с французской сербкой Марой (Марией Жозефиной) Йованович хорошо известна: она последовала за ним в Россию, родила ему дочь, оставалась с ним в сложные советские годы. И потом уже, в качестве вдовы, жила в Ленинграде в бедности, но старалась пристроить работы мужа в хорошие руки. Супруга, которую в России звали Марией Федоровной, и их дочь Елена, запечатлены на множестве картин Петрова-Водкина. Гораздо менее известна история про его другую дочь. И другую женщину.
Кузьма и Мария прожили в браке 16 лет, но детей у них не было. Но вдруг 37-летняя Мария забеременела, причем все врачи говорили, что это большой риск для ее здоровья.
Елена родилась 1 октября 1922 года в родильном доме бывшего Александровского приюта Большого проспекта Васильевского острова.
За некоторое время до того, как Мария родила ребенка, в доме Петровых-Водкиных поселилась ее подруга, тоже эмигрантка и тоже музыкант, которую звали Натюня - пианистка Наталия Леоновна Кальвайц (28 декабря 1888, Сувалки - 1952; верная транскрипция Калвайч). Известно, что старший её брат Габриэль (1876–1919) служил юристом на Путиловском заводе в Петрограде. Вероятно, к нему в 1914 году Наталия приехала в Петроград и работала учительницей музыкиУ Петрова-Водкина есть автобиографическое сочинение «История одного рождения», в котором он рассказывает дочке Елене обстоятельства ее рождения (показательно название, хотя в этом "дневнике" рассказывается о рождении двух дочерей). «Так водворилась ты на 18-й Линии — в синей кроватке, под синим одеяльцем, синие nature-mort’ы на стене перед тобой — влопалась моя дуська в школу Петрова-Водкина!» (текст опубликован в книге Петров-Водкин. В центре Жизни Жизней: воспоминания, письма, документы / Сост. А. Барзилович. СПб.: Арка, 2018).
Там он пишет, что дружба с Натюней помогала создать «веселую, полную романтизма, ребячески беззаботную… жизнь». Про рождение Елены же он сообщает: "В ожидании десятка лет ребенка нервы к данному моменту были напряжены до конца".
Внебрачная дочь художника и Натальи Мария (Муля) родилась пять с половиной месяцев спустя после Елены. "Муля у тети Наты родилась 13 марта 1923 года, и наша квартира обратилась в форменный детский дом", пишет двухкратный отец.
В «Истории одного рождения» Петров-Водкин пишет о Наталье и Муле, называя их «переплетом чувств чистых и добрых».Из этого текста мы узнаем, что сначала, пока Петров-Водкин работал в Самарканде, его жена с этой Наталией отдыхала на Сиверской в течении нескольких месяцев. После ее возвращения в Петроград, когда беременность была уже отчетливо видна, ее положили на сохранение, опасаясь за ее жизнь. К этому времени Наталия жила в квартире вроде бы давно.
Портрет Н.Л. (Женский портрет). 1922. Курская областная картинная галерея. Изображена Натюня
"Год этот был для нас совершенно особенным. По моем возвращении из Самарканда к нам поселилась Натюня; нежная дружба ее с мамой (т.е. с Марией, текст адресован дочери), живой уживчивый характер нового члена нашей семьи - все помогало создать в нашей самой по себе малоуютной атмосфере, где одна Ласка заменяла нам третье связующее существо, живую, веселую, полную романтизма, ребячески беззаботную к завтрашнему дню жизнь.Я переживал мою юность; музыка, пение дома, были переслушаны все оперы этого года, домашние праздники с их "мазурками". Это все было аккомпанементом - содержание и полнота радости была в нас самих. В доме была любовь. Это виделось в бесконечном количестве посещавших нас, чтобы подышать среди нас. мама была много, бесконечно, как никогда раньше, любима, и в ней чувствовал новое к себе отношение - мы как бы только узнавали друг друга. Я ревновал (и вместе ценил ее дружбу) маму к Натюне, эта ревновала меня к маме - этот переплет чувств чистых и добрых (моя крошка, все, что делается от любви, все оправдывается - в том нет злобы и грязи). Этот переплет дал столько жизненного материала, что нам не надо было искать его на стороне. Бывало, где ни случалось мне бывать: на докладах ли где, или в Академии, или в Москве - отовсюду рвешься в своей уголок, где теплее, чем где бы то ни было. Вот в таких обстоятельствах и явилась у нас с мамой новая долгожданная радость".
Странная жизнь на турецкий манер заканчивается быстро. Летом 1924 года Петров-Водкин получает в Академии художеств годичную командировку за свой счёт «с научной и художественной целью в Западную Европу» для ознакомления с системой зарубежного художественного образования, и втроём — с женой и маленькой дочерью они выезжают через Ригу во Францию, где Марии Фёдоровне предстояло лечение. Через год они вернутся в СССР.
Наталия же решает уехать с ребенком к своим родителям в Польшу.
О своей уехавшей дочке художник вспоминал: "Последнее время мы много думаем о Муле и ее маме. Переехала Муля в Варшаву из тихого деревенского уголка и рассталась с бабушкой..."Безжалостные копирайтеры рунета беспощадно пишут о рождении второй девочки и измене художника: "Такой неожиданный поворот событий очень потряс и без того изможденную беременностью и родами супругу художника, Марию Федоровну, которая очень переживала по этому поводу. К счастью, вскоре Наталья Кальвайц с ребенком уехала к родителям в Польшу, и их следы затерялись".
К счастью, Карл.
(У меня, впрочем, сложилось немного другие ощущения об исходной расстановке сил в этом треугольнике, а у вас?)
Но что же все-таки случилось дальше с двумя женщинами, следы которых ("к счастью") затерялись?
Ольга Гузевска (Лионский у-т) в статье "Жизнетворчество К.С. Петрова-Водкина" пишет о дальнейшей судьбе обеих женщин:
«"...Вторая тема, которой я занималась, это поиск следов второй дочери Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина - Марии Калвайч (правильная орфография фамилии, принята на основе официальных документов - Kałwaić). Информация о ней не была широко распространена до сих пор, я получила их от Елены Кузьминичны Дунаевой и Валентины Ивановны Бородиной.
Вторая дочь К.С. Петрова-Водкина, Мария, родилась 13 марта 1923 года в Петрограде. Матерью Марии является полька, Наталия Калвайч. Наталия была учительницей музыки и в течение некоторого времени жила вместе с семьей Петровых-Водкиных, поддерживая с ними дружеские отношения. Мария имеет в записи рождения фамилию матери - Калвайч. Наталия с дочерью переехала в Польшу в 1924 году и спустя некоторое время ее связь с семьей Петровых-Водкиных оборвалась.
В процессе исследования биографии Наталии Калвайч и ее дочери Марии удалось найти информацию о семье Наталии Леоновны Калвайч в Польше. Семья была очень привязанной к своей родине г. Сейны - приграничной области на границе между Польшей, Россией и Литвой. Благодаря общественной и профессиональной деятельности семья занимала довольно высокий статус в обществе. Леон Калвайч (1847-1930) был нотариусом в городе Сейны в 1900-1914 годах, позже (1914-1918) - член Центрального Гражданского Польского комитета в Санкт-Петербурге, а в 1919-1923 годы - председателем городского Совета города Сейны. Леон Калвайч был женат на Стефании Пуач (1847-1935). У Леона и Стефании Калвайч был один сын и восемь дочерей. Наталия (1888-1952) была предпоследней дочерью, она окончила варшавский Музыкальный Институт в 1909 году с дипломом учительницы игры на пианино.
Действительно, в июле 1924 года Наталия и Мария приехали в Польшу в город Сейны к родителям. Сохранились свидетельства, что позже Наталия жила и работала пианисткой (аккомпанировала известным польским певицам) в Варшаве и Кракове. Ее дочь Мария продолжала использовать свое уменьшительное имя, данное ей отцом - Муля. По всей видимости, она проявляла сильный интерес к балету, изучая его в Кракове. Для Мули последние дни Второй мировой войны оказались особенно трагическими: она была ранена случайной пулей и ампутация ноги оказалась неизбежной. Муля очень сильно переживала свой физический недостаток и необходимость бросить балет. Она всю жизнь прожила в Закопане, где познакомилась со своим будущим мужем Яном Можджень. Детей у них не было. Ян умер в 1977 году, а Мария - в 2003 году и похоронена на Новотарском кладбище. Муля вела очень интенсивный образ жизни - она занималась игрой в бридж, изучала эсперанто, сочиняла стихи.
В семейных воспоминаниях, разговорах, семейной хронике имя Кузьмы Петрова-Водкина не упоминается, тема его связи с Наталией и отцовства Мули практически не существовала. Первый очень краткосрочный брак Наталии с Яном Адамовичем распался еще до поездки Наталии в Россию, но, чтобы скрыть появление внебрачного ребенка, Наталия неверно называла дату свадьбы с Яном, чтобы и Муля считала его своим отцом. Мария так и не узнала, что ее настоящий отец - великий русский художник Кузьма Сергеевич Петров-Водкин».
https://shakko.ru/1659901.html?utm_source=newsletter&utm...