Валерия: «Мне сказали: «А вы понимаете, что всех бесите?»
«Иосиф говорит: «Я себе представить не мог, что можно одну женщину любить столько лет». Меня и саму...
«Иосиф говорит: «Я себе представить не мог, что можно одну женщину любить столько лет». Меня и саму это удивляет. Чаще, мне кажется, все-таки женщина способна хранить верность. Мне говорят: «Но ты же не знаешь про него точно…» В смысле, не знаю? Если он 24 часа в сутки со мной...» — говорит певица.
— Валерия, после того, как ваша дочь недавно дала очень откровенное интервью, многие открыли ее для себя и с человеческой, и с творческой стороны. И мне кажется, у нее сейчас прекрасный период, взлет, которого я лично очень ждала, потому что давно слежу за ней и считаю интересным музыкантом.
— Она понемножечку входит в шоу-бизнес. У меня тоже был долгий путь. Бывает же, что все происходит молниеносно, как у группы «Грибы», которые проснулись знаменитыми после одной песни. А дальше их так же быстро забыли. Но есть другой путь, когда потихоньку приобретается аудитория, зарабатывается авторитет. Шена не хочет искусственно ускоряться. Конечно, катастрофически тяжело сейчас молодым. Работы мало. У известных свои проблемы: надо платить коллективу хотя бы из собственных запасов, но мы-то еще продержимся. А им как? Даже подработку не найдешь. По подсчетам экспертов, мировая индустрия шоу-бизнеса после пандемии восстановится только в 2025 году. Ну а в связи с сегодняшней обстановкой в мире, я думаю, еще позже.
— Мне кажется, вы стали первой в стране, кто откровенно заговорил со зрителями. Тему насилия в семье вы первая подняли. Ваша дочь тоже человек смелый и не боится говорить о болевых точках. Она шокировала откровенностью, рассказав о своих ментальных проблемах, о депрессии, о панических атаках и других довольно страшных вещах. Как вы, мама, реагировали, когда смотрели ее интервью?
— Я знала ее позицию: она хочет быть предельно откровенной со своими слушателями. Моя дочь такая! Мне вообще интервью очень понравилось. Интересно было посмотреть, как и что она говорит, как держится. Она была свободной, искренней, женственной и гармоничной. Я рада, что ее стали замечать. Моего участия в этом нет. Я рада, что она интересует сама по себе, как творческая единица.
— Шена говорила, что с 13 лет не просто пила и курила, но даже запрещенные вещества употребляла, и «чудила» до 18 лет.
— Ну, это громко сказано… Когда ей было 13, мы отдали ее в школу для девочек — потрясающе красивую, с видом на Женевское озеро. Мне ее так хвалили, как институт благородных девиц. Она попала в коллектив, где все оказались старше ее. Ей исполнилось 13, а остальным — 15 лет. Дочка жила по их правилам и их интересами. Тесты на наркотики в школе делались регулярно, и у нее все они были отрицательные. Но она взаимодействовала с девочками и рассказывала, что видела жуткие истории с ломками и прочим ужасом. Вот такая элитная школа.
Шена проучилась год, а потом на лето приехала в Москву. Оставалось два дня до начала нового учебного года, и она прощалась с девчонками и мальчишками из своей московской компании. Сказала, что будет в 10 вечера. Но не пришла ни в десять, ни в половине одиннадцатого, ни в двенадцать. Телефон не отвечал. Я обзвонила ее друзей, они все оказались дома. И я была уже как раненый зверь. Думала: сейчас буду звонить в полицию. И тут она приходит заплаканная, с размазанной по лицу тушью, от нее пахло алкоголем. Конечно, она получила от меня по полной. Тогда я дала ей затрещину в первый и последний раз в жизни. А на следующий день мы решили, что ни в какую школу она не поедет. Она осталась в Москве. Я поехала в тур, и дочка со мной, мы с ней там делали уроки — уже по московской программе. Когда вернулись, она стала ходить в московскую школу с охраной за ручку — туда и обратно. Фактически была под домашним арестом полгода. Хотя она сейчас рассказывает, что умудрялась за нос водить охрану, но, во всяком случае, скоро она поняла, что ей бунтовать и рисковать здоровьем уже не интересно. Она рано окончила школу, потому что пошла учиться в 6 лет по системе 1—3, когда в один год укладываются два первых класса. И ориентир у нее после школы был уже только на учебу, на достижение результата. Да, то, что люди проходили в 18 лет, дорвавшись до свободы, до взрослой жизни, дочь прошла в 13. Но все в итоге хорошо. И сейчас я думаю: «Господи, даже не верится, что у меня были проблемы с ребенком».
— Когда у вас наладился диалог?
— Года два или три назад. Но это не значит, что мы до этого не общались. Мы в хорошем контакте. Но когда человек проходит через трудности, это меняет его. И Шена изменилась, мы теперь прямо подружки и отлично друг друга понимаем.
— С Шеной недавно чуть не случилась беда — после ковида и перенесенного стресса у нее на время пропал слух. Это страшно для музыканта — потерять слух. Все равно что художнику потерять зрение.
— Мы с Иосифом были за границей, когда это произошло. Она сообщила, что не слышит. Мы были в шоке, обзвонили всех знакомых и незнакомых врачей и направили ее в хорошую клинику. Слава богу, время не было упущено. Потому что врачи сказали: если бы она затянула с лечением, ничего нельзя было бы исправить.
— Шена тепло говорит об Иосифе. Она, как и другие ваши дети, считает его своим настоящим отцом. За глаза нежно называет батей. Интересно, а почему он не продюсирует Шену?
— Иосиф бы с радостью взялся. Но есть небольшое «но»: в творческом смысле у них совершенно разные взгляды. И это бы закончилось разрушением отношений. Потому что у Шены есть свое четкое представление, что нужно. А Иосиф не сомневается ни на секунду, что только его точка зрения правильная. И она говорит: «Теоретически я понимаю, что Йося бы за меня бился, но… Вот если бы он думал иначе — это был бы идеальный вариант».
Я хочу, чтобы у нее получилось. У нее сегодня вышла новая песня. Называется Моttо, в переводе — «Девиз». Она сама снимает, монтирует, просто самоделкин от и до.
— Расскажите о вашей внучке Селин. Как она вас называет?
— Никак, она еще не говорит. Произносит отдельные слова. Но пусть называет так, как ей захочется. До ее рождения я была уверена, что не хочу, чтобы меня звали бабушкой. А когда появляется такое чудо на свет, все это перестает казаться важным.
— Когда внучка бывает у вас дома, что в первую очередь делает?
— У нас квартира большая и очень много коридоров и зеркал, она любит по этим коридорам носиться. Когда первый раз пришла к нам, мы с ней вместе бегали, я впереди, она за мной. У меня был прямо жесткий кардиофитнес. У нас шторы, которые открываются и закрываются автоматически. Система «умный дом». И мы с ней играем этими шторами.
— Как Иосиф относится к Селин?
— Ой, Йося млеет. У них такой диалог: «Где у Селинки волосики?» Она показывает. «А у Йоси?» Она ручки разводит: «Ах…» — и гладит его по лысинке. Приходит к другим бабушке и дедушке, показывает на голову, разводит ручками и рассказывает, что у Йоси нет волосиков. Это очень трогательно. На самом деле она как антистресс какой-то: стоит на нее посмотреть, и внутри аж все замирает. Такая девочка-девочка, деликатная принцесска. По тому, как она поворачивает голову, как говорит, как подает руку, уже видно, какая она женственная.
— У вас сейчас прекрасный период: дети выросли, внучка радует. Вы с Иосифом по-прежнему вместе…
— Действительно, период прекрасный и удивительный. Если всю жизнь мы куда-то бежали, неслись вперед: концерты, переезды, гастроли, суета бесконечная, то сегодня у нас более размеренный образ жизни.
— Серьезно? Интервью изначально у нас было назначено на 12 ночи, после окончания записи шоу «Маска» на НТВ, но все затянулось. Перед этим вы прилетели из Ханты-Мансийска, где участвовали в концерте для параолимпийцев. А туда вы отправились из Питера. Безумный ритм, по-моему.
— По моим меркам — нет. Вот до пандемии не было возможности спать месяцами. Очень часто ночные рейсы, а с разницей во времени вообще непонятно, когда ложиться, вставать. Это было безумие. Помню, мы с Иосифом только вместе стали жить, а нагрузка бешеная, чуть ли не 60 концертов в месяц, потому что это декабрь, параллельно съемки. Я приехала на площадку, меня накрасили, сижу, смотрю на себя в зеркало и говорю: «Йось, ну посмотри, на кого я похожа. Какие у меня синяки под глазами». А он, чтобы меня поддержать, говорит: «Чего ты переживаешь, операцию сделаем». Я как разревелась: «Ты чего, с ума сошел? Какая операция, мне поспать надо!» Сижу, слезы текут, и красивее я не становлюсь от этого, а мне идти на сцену… Но я сама себя тогда загоняла, нужно было на квартиру заработать.
— И прервать гастроли, естественно, нельзя. А если болеешь, еле жива? А если проблемы с родными? Как их решать на расстоянии?
— Никак не решать. У тебя концерт, и ты поешь. Потому что в процессе организации концертов задействовано огромное количество людей и средств, любая рекламная кампания — это деньги. И перенос концерта влечет за собой повторную рекламу. Я хорошо помню, как серьезно заболела в туре по Сибири. Высокая температура, меня трясло несколько дней. Мы пришли в больницу, мне сделали флюорографию, легкие чистые, и я продолжила гастроли. Дня четыре прошло, лучше не становилось, температура высоченная, я просто падала. Причем петь могу, связки нормальные, хотя и приходилось заливать адреналин для их тонуса, что тоже, конечно, вредная история. Но я выходила на сцену и чуть ли не падала, потому что струи пота текли по спине. Это был ад. Доехали до Екатеринбурга, а это большой город, там большой зал, соответственно, дороже и реклама. Организатор на меня смотрел умоляющим взглядом, чтобы только я отработала. Я вышла на сцену, концерт получился коротким, полтора часа, и меня прямо из зала на «скорой помощи» увезли в больницу. Сделали снимки — двустороннее воспаление легких. Три дня провела в Екатеринбурге в больнице. Информация сразу ушла куда-то в прессу, и надо было успокаивать маму. Я звонила ей и включала бодрый голос, говорила: «Мама, я сейчас на гастролях, сегодня в Екатеринбурге, завтра другой город». А сама лежала с капельницей. Это был запоминающийся тур!
— А говорят, что сцена лечит…
— Конечно, если не такой запущенный случай. Однажды у меня было страшное отравление. Выходить на сцену, а у меня тошнота, боль, слабость, я просто лежала на стульях. Красилась лежа, только надела костюм и сразу в нем легла — не могла стоять. Но вышла на сцену и отработала концерт. Может, это не был лучший концерт в моей жизни, но никто ничего вообще не понял. Видимо, энергия людей действует исцеляюще. А если просто устал, идешь на сцену — и через два часа ты в состоянии эйфории.
Еще я научилась добирать время сна. Я могу спать стоя, сидя, в любом транспорте. Есть секунда — я отключаюсь. Час в машине в аэропорт, час в машине из аэропорта, три часа в самолете — ага, уже пять часов поспала, это хорошо, жить можно.
— Сейчас условия для гастролей более комфортные. Но вы и в 90-е погастролировали, когда не было нормальной аппаратуры, а выступать приходилось в ДК.
— Продюсер не баловал, у меня, например, не было костюмера. То есть я сама гладила себе костюмы, сама красилась, сама собирала и разбирала чемодан. Залы действительно порой были ужасные, плохо отапливаемые. И это не только в 90-е, но и в 2000-е. Как-то мы выступали в здании с такой крышей, что в середине концерта на нас полил дождь. Гримерки были неотапливаемые. Мы все равно выступали, причем по райдеру имели право просто уйти. Но ведь люди не виноваты. У них это единственная возможность пойти на концерт и получить эмоции.
— Какой у вас бытовой райдер? У артистов иногда бывают совершенно безумные требования.
— Мне кажется, безумные требования ради какого-то форса придумывают сами же менеджеры. Типа, моя звезда хочет обои голубого цвета и определенные цветы. У нас нет таких закидонов. Главное — отель, мы имеем возможность выбрать. Мне нужно, чтобы номер был двухкомнатный, потому что мы вдвоем и очень часто Йося занимается своими делами, разговаривает по телефону, а мне нужно изолироваться, чтобы не мешали. Бывает и одна комната, ничего страшного. Еще нужен автомобиль определенных марок и определенного года выпуска. То есть новый. Как-то поступились мы этим своим принципом. Это было в Сибири до пандемии. Нам сказали — подходящей машины в городе нет. Мы отработали в одном городе и поехали в другой, в ста километрах. На улице минус 30. Отъехали километров 40, и машина сломалась. И что делать? На трассе можно насмерть замерзнуть, там никого и ничего, край земли. Связь плохая. И вдруг подъезжает такси. Откуда оно там взялось? Допотопная японская машина с правым рулем. Мы были счастливы! Хотя, сев туда, поняли, что это такси может развалиться просто у нас на глазах. Печка не работала, рессоры убиты, ремни оторваны. Кошмар. Так мы убедились, что автомобили должны быть новые. Помимо этого есть самые простые требования — вода питьевая, творог, кисломолочка на случай, если вдруг не получится поесть вечером. Или бывает, кухня непонятная, соусами залитая, и думаешь: лучше творог с кефиром съесть. Я долго возила с собой гречку и просто заваривала ее кипятком. В общем, я не про еду, у меня это вообще на десятом месте. Овощи, фрукты, цитрусовые, чай — банальный набор.
— Вы говорили, во время выступления люди дают энергию. Но люди могут энергию и отнимать. Вас везде узнают, хотят кусочек вашего внимания, у всех телефоны, все на них снимают. Как себя сберечь?
— Я людей понимаю. Когда мне было 15 лет, мы с мамой приехали в Москву, и нам на Тверской встретился Дмитрий Полетаев, писатель, телеведущий. Тогда все девочки сохли по нему. Я не знаю зачем, но я пошла за ним как загипнотизированная, а мама рванула за мной. Он шел в темпе, и мы таким же шагом, не отставая. Когда он скрылся в здании, мы постояли и пошли дальше. Я три квартала за ним неслась. И вот что это было? Зачем?
— Чтобы потом, через много лет, когда вы станете звездой, понять реакцию на вас людей.
— Причем за границей эффект неожиданности еще сильнее. Конечно, не все корректно подходят и просят сфотографироваться. Но я никому не отказываю. Бывает, хочется дать от ворот поворот, но фотографируюсь, правда, не с таким счастливым лицом. Случается, что хватают за руку, за плечо прямо по-хамски. Но больше всего меня раздражает, когда снимают исподтишка. Я что, обезьянка или здание? При этом я чувствую себя ужасно. Бывают ситуации, лежишь на пляже в купальнике, над тобой зависают: «Можно с вами сфотографироваться?» Причем через темные очки не видно, сплю я или нет. Ну что делать… Говорю: придется подождать. Встаю, одеваюсь и думаю: неужели человек сейчас не испытывает чувство неловкости за то, что побеспокоил?
— А когда Иосиф рядом, наверное, не подходят, не рискуют?
— (Смеется.) Это правда, он создает некий барьер. Но стоит ему отвернуться, многие пользуются ситуацией. Мы были в Дубае два месяца назад, Иосиф отошел за кофе, приходит, а мне уже какая-то женщина говорит на полном серьезе: «Валерия, вот я на вас смотрю уже неделю, какого шута вы не стареете, не могу понять. Вы понимаете, что бесите всех? Я ваша ровесница, но почему я старею, а вы нет?» Отвечаю: «Да ладно, я тоже старею». Такой странный разговор…
— Вы с Иосифом 19 лет вместе. И все время практически не разлучаетесь, прямо как сиамские близнецы. Это правда, что в начале отношений Иосиф настолько боялся, когда вы куда-то улетали без него, что у него случались панические атаки?
— Да, терял покой и сон. Так было и есть. Он говорил: «Я никогда в жизни так не любил и даже не представлял себе, что так бывает. Ведь невозможно даже заснуть». Он заваливал себя работой, потом приходил домой и снова работал часов до трех. А в восемь уже вставал. Вот так он себя загонял в тот период. Ну а здоровье-то не железное, и у него были приступы. Я помню, Йося позвонил и сказал: «Я не могу, я вылетаю». Прилетел, и ему плохо стало, симпатоадреналовый криз. Мы «скорую» вызывали. И тогда я сказала: «Слушай, давай, может, ты вместе со мной будешь летать? Если так все происходит». И с тех пор уже 19 лет вместе летаем. Наверное, за это время я три ночи провела одна, без него. Он улетал куда-то в командировку, и все.
— А ведь говорят, что любовь живет только три года.
— Ерунда. И так же про кризисы в семье — три года, семь, одиннадцать лет. Оглядываюсь назад — ничего такого не было… Конечно, любовь видоизменяется. Мы прирастаем друг к другу с годами, и отношения не могут быть такими же страстными, как в первый день.
— Если бы как в первый день, люди бы просто не выжили.
— Невозможно было бы работать, жить, чем-то заниматься… Мы чуть-чуть успокаиваемся, наши отношения переходят в более глубокую фазу. Иосиф говорит: «Я себе представить не мог, что можно одну женщину любить столько лет». Меня и саму это удивляет, потому что чаще, мне кажется, все-таки женщина способна хранить верность. И даже самые лучшие мужчины в силу своей природы грешат. Мне говорят: «Но ты же не знаешь про него точно…» В смысле, не знаю? Если он 24 часа в сутки со мной…
— И вы от этого не устаете? Наверное, есть вещи, с которыми трудно мириться.
— Ну, он громкий, и он везде. У Йоси есть кабинет, но ему надо сидеть прямо в центре, чтобы все видеть, слышать, контролировать и чтобы его все слышали. Я занимаюсь йогой, а он мне над ухом по телефону тра-та-та-та-та. Приходится мириться. Причем у нас есть музыкальная комната с хорошей звукоизоляцией, оттуда звука не слышно. Недавно мы протестировали вариант — заперли его там. Прошло какое-то время, я даже забыла и поинтересовалась: «А что, Йося ушел?» — «Нет, он в музыкальной». Я говорю: «Красота какая!» Но ему это не нравится, ему надо общения. И еще что меня раздражает реально, это вот он сидит в зале, и стол постепенно превращается в кабинет: он оставляет бумажки, документы, это нельзя трогать. Но это все, конечно, мелочи жизни.
— Апрель — праздничный месяц в вашей семье. Сначала день рождения у Иосифа, потом у вас. Насколько я знаю, накануне вашего дня рождения, 16 апреля, у вас в «Крокус Сити Холле» состоится концерт.
— Концерт для меня, наверное, лучший подарок на день рождения. Нигде, кроме сцены, я такого заряда кайфа не получу. Я на самом деле и выбрала эту профессию, потому что почувствовала однажды этот кайф…
— Вы очень испугали своих поклонников, когда недавно сказали, что устали, хотите побольше проводить время с семьей.
— Я объясню. Года полтора назад, когда началась безумная история с соцсетями, блогерами, жизнь стала слишком напоказ. Как будто бы сплошные обертки, фантики без начинки, и тебе зачем-то нужно в это встраиваться. Все говорили: надо обязательно, сегодня там аудитория. Я пыталась, брала на работу людей, которые придумывают и снимают разную фигню… Но я так не могу! Однажды мы с Максом Фадеевым поделились ощущениями. И он сказал: «Я тоже больше ничего не хочу».
— Вы знаете, мне так нравится, что вы вместе сейчас работаете! Мне кажется, это очень интересно.
— Мне тоже нравится. А вы новую песню слышали — «Чтобы все было хорошо»? Мы сейчас на нее клип снимаем, и это будет бомба. Клип делает мой сын, его компания. Это первая наша совместная работа. В общем, прошло время, и, посмотрите, мы пришли к моменту, когда поверхностная жизнь стала рассыпаться. Думаю, все закономерно, потому что жизнь дошла до абсурда, и музыка тоже, все смешалось в невразумительную кучу. Надеюсь, теперь снова будут цениться просто красивые мелодии на гитаре, просто нормальные человеческие отношения, хорошая литература.
— В последнее время все так непредсказуемо, и о будущем почти не говорят. Но как-то странно жить без будущего, без мечты. Вот какой вы бы хотели видеть себя через много лет? Допустим, ваша бабушка жила 101 год, играла в шахматы с внуками, рассматривала с лупой альбомы художников.
— Чего хотела бы я? Быть шустрой старушонкой, чтобы носиться, бегать, заниматься спортом, много смотреть, ведь времени свободного будет вагон. Загородный дом? Нет. В старости я должна жить в центре Москвы, чтобы можно было пешком дойти, допустим, до консерватории. Или раз — и я в Театре Маяковского или в галерее. Я бы такую жизнь хотела. И чтобы рядом был Йося, шустрый старичок…
Вообще, если говорить про возраст, я его не ощущаю. И он не от цифр зависит. Иногда в 30 лет потухший взгляд и ничего не хочется, нет энергии и жить не интересно. А меня внутренне пока еще наверх подбрасывает, я пока еще на батуте прыгаю.
— Валерия, тогда задам вам тот же вопрос, что и поклонница, о которой вы рассказывали. Почему вы не стареете? Мало того, с каждым годом выглядите как будто моложе.
— Я просто все лучше узнаю себя с годами. Никто не поверит, но я говорю как на духу: никаких пластических операций я не делала. Принято считать, что все обязательно должны оперироваться, тюнинг проходить… И я не хочу сказать, что против этого... Когда возникнет необходимость, прибегну и к такому способу. Но пока показаний нет. Конечно, уже много чего в себе не нравится, я прихожу к хирургу, говорю: «Тут что-то не так, и тут». Мне отвечают: «Знаете, можем сделать круговую подтяжку, например. Процесс достаточно долгий, соответственно, потребуется длительный наркоз. Но существенной разницы вы не увидите». И ради чего рисковать? Я предпочитаю аппаратную косметологию, а дальше... поживем — увидим.
— А вы способны хулиганить? Гулять ночью по незнакомому городу, плавать нагишом в океане…
— Конечно! Я на многое способна. Даже на воздушном шаре летать, несмотря на то что боюсь высоты страшно. Это одна из моих фобий. Когда выхожу на сцену, если у меня есть возможность не спускаться с лестницы, я этого не делаю. Даже небольшое возвышение у меня вызывает головокружение. Но каждый режиссер, когда мы делаем шоу, поднимает меня повыше. Это же эффектно. И я каждый раз на преодолении. Столько лет борюсь со своими страхами, что даже нарочно пытаюсь с ними заигрывать. Несколько лет назад я сама организовала полет на параплане. Это было в Швейцарии. Мне сын говорил, что параплан — это классно. И в его день рождения я предложила: «Тема, я нашла, где можно прыгнуть. Позвони, пока я не передумала». Забрались мы на эту гору, а инструкторы не начинают. Оказывается, они ветра ждали, ходили с поднятым пальцем вокруг горы, думали, с какой стороны начать, чтобы хоть чуть-чуть дуло. Но был штиль, ни малейшего дуновения. Мы все-таки решились прыгнуть. Выяснилось, очень кайфово отрываться: ты бежишь, и вот момент отрыва, и через секунду под тобой уже тысяча восемьсот метров. Я, правда, первые минут пять летела с закрытыми глазами, было очень страшно. Закреплен ведь на каких-то веревках, никакой твердой опоры нет. А потом мы зависли над Женевским озером. Солнце, палящее солнце…
— Красиво.
— Но это тому красиво, кто может смотреть. А я с закрытыми глазами сидела и думала: что ж ты скорость-то сбавил?! А еще инструктор наклонялся, чтобы снимать на GoPro. Кажется, от ужаса я забывала дышать. Чтобы он не подумал, что тетка уже того, я подавала звуки с закрытыми глазами: «Боже, какая красота!» Но постепенно я адаптировалась и стала по одному глазу открывать. Потом, когда мы уже где-то на тысячу метров спустились, на земле стали видны какие-то точечки. А я уже свыклась с ситуацией и стала рассматривать, что там внизу. Узнавала объекты — тут магазин, тут деревья. Расслабилась и даже получила удовольствие на последних 500 метрах. Но, может, это потому, что дело близилось к концу. И когда на самолете летала, я смотрела в иллюминатор и прикидывала по размеру деревьев и зданий под нами, что на этой высоте я висела без всего, просто на веревках. Это, конечно, удивительно.
— Вы смелый человек. Может быть, еще и азартный?
— Смотря в чем. Мне, например, нравятся настольные игры, мы очень часто с Йосей в них играем. А вот казино — это вообще не про нас.
— Скажите, а на шоу «Маска» на НТВ, где вы в жюри уже третий сезон, чувствуется азарт?
— Конечно! Кайф этого проекта в том, что ничего невозможно предугадать. Обычно на съемках в телешоу тебе интересно, а съемка закончилась — ты ушел домой, и все, живешь своей жизнью. Здесь ты продолжаешь жить проектом. Мы с другими членами жюри созваниваемся и между съемками обсуждаем, кто мог бы быть под масками, идут жесткие споры. Мы узнаем новые грани уже известных артистов. Именно в этом проекте они особенным образом раскрываются и иногда буквально ошеломляют своим талантом. Ну например, тот же Кирилл Туриченко. Конечно, он для всех стал открытием, удивлением. Так же, как и Стас Пьеха. Поскольку мы дружим много лет, я знаю, как он поет, как он шутит. Но не все знали, даже члены жюри. Спрашивали: «А что, Стас так может шутить?» Я отвечала: «Может! Поверьте мне!» И также мало кто знал, что он может петь абсолютно разными голосами и вообще очень крутой вокалист.
— А для меня вы неожиданно раскрылись, когда вели свое шоу «Почему я?».
— Пока я закончила эту историю, но мне интересно общаться с людьми. Кажется, они мне доверяют, а это один из важнейших моментов в интервью. И еще мне интересно сниматься. Возможно, из меня получилась бы неплохая комедийная актриса. Но мне вполне хватает музыки.
— А чем бы вы могли заниматься с той же страстью, что и музыкой?
— Изучать языки. Филология, взаимосвязь языков — это безумно интересно. Вот я взялась в пандемию за французский и продолжаю до сих пор. Готова делать домашнее задание с утра до ночи. Вы бы это видели! Сижу, меня причесывают, макияж делают, а у меня на коленках тетрадка, ручка — иногда это очень комично выглядит. Но такой кайф! Да и полезно, профилактика Альцгеймера. (Смеется.)
Статьи по теме: