«Дягилев актуален всегда». Денис Родькин — о премьере, ЧП на сцене и дружбе

«Даже когда я уже служил в Большом театре, вокруг говорили, что ничего из меня не выйдет. Но я-то понимал, что Николай Максимович Цискаридзе не взял бы в свой класс кого попало».

В Большом театре — мировая премьера балета «Дягилев». В заглавной партии — Денис Родькин, который через несколько дней отметит 35-летие. Он же — впервые — художественный руководитель проекта.

Татьяна Уланова, aif.ru: Денис, сказать, что Дягилев — противоречивая фигура, значит, ничего не сказать. Личная жизнь его была не менее бурной, чем творческая. Но вряд ли вы об этом станцуете?

Денис Родькин: Вы правы. Личная жизнь на то и личная, чтобы оставаться при человеке. Сергей Павлович — выдающийся импресарио, антрепренёр. И интересен он нам тем, что сделал для русского и мирового искусства.

— О нем писали книги, снимали фильмы. Вы выбрали непростой путь — открыть нам нового Дягилева.

— Показать нового Дягилева было бы сложно. Никакие мифы о нем мы развенчивать не станем. Хотим сделать красивый смысловой спектакль. Но... с иной историей. И нашим пониманием того, каким был этот человек.

— Его личность актуальна сегодня для мира искусства?

— Дягилев был актуален всегда, в разные исторические периоды. А сейчас, с учетом происходящего в Европе, — особенно. Надеюсь, нашим спектаклем мы сможем лишний раз напомнить, что Сергей Павлович настолько мощно вознес русское искусство, что забыть его просто не получится.

— Вы в проекте и танцовщик, и худрук. Неужели к пенсии готовитесь? К педагогическому образованию уже добавили диплом высшей школы политики при МГУ. В Госдуму собрались по завершении танцевальной карьеры?

— Ну нет! Век наш скоротечный, информации много, так что дай Бог здоровья, еще года четыре (может, больше) буду танцевать классические балеты. Медицина идет вперед, выгляжу для своего возраста не так плохо. Словом, живу сегодняшним, не заглядывая далеко вперед. А там как Бог даст.

— Вам удалось избежать серьезных травм в карьере, что тоже важно, помимо внешности.

— Дай Бог, чтобы это продолжалось как можно дольше. А вот когда человек внешне стареет, смотреть на него не очень приятно.

— Театральный грим не спасает?

— Все видно! Старение — это ведь не только обвисшая кожа, но и иная осанка, характер движения по сцене. Хотя, конечно, и молодые иногда сильно устают. Сейчас очень много спектаклей, не всегда успеваешь восстановиться. А организм живой, все чувствует. Впрочем, и даже великие уставали, и у них случались не самые удачные спектакли. Просто тогда в зале не было такого количества камер и телефонов.

К счастью, наш организм совершенен и способен восстанавливаться. Сегодня не успел как следует отдохнуть, и в движениях заметно, как будто не ты танцуешь. А проходит время — и опять все возвращается.

— Вы ведь премьер, значит, имеете преференции в выборе: когда и сколько танцевать?

— Я могу подойти к худруку и попросить станцевать это или не танцевать то. Но решает все равно он. Все зависит от конкретной ситуации в театре. Бывает, исполнителя нет, а танцевать спектакль надо. Я не хочу вести себя так, чтобы пришлось ударить кулаком по столу. Мне это было бы неприятно. Это уже буду не я. Это некрасиво. Когда некоторые так поступают, отношение к ним окружающих меняется. Все-таки в первую очередь нужно думать о профессии. Мы же в театре не работаем, а служим.

— То есть пока не думаете о том, чтобы начать преподавать, ставить спектакли?

— В «Дягилеве» выступаю не как хореограф, а как человек, который делает крайне малую часть того, чем занимался Сергей Павлович. Я придумал идею балета. И хотел, чтобы все вокруг соответствовало ему и его времени. Чтобы получился смысловой и в то же время стильный спектакль. Дальше уже команда начала развивать идею. Один в поле не воин. Я решил танцевать Дягилева, но возникли сомнения — он же этого не делал. Режиссер Сергей Глазков развеял мои сомнения. В конце концов, если Воланд в спектакле «Мастер и Маргарита» танцует, то почему этого не может делать Дягилев? Не ходить же просто по сцене. Я танцую его характер, стремление к совершенству в искусстве. Посредством мужского классического и современного танцев это можно очень хорошо показать. Хотя при том, что я танцую репертуар Большого театра, совмещать всё непросто.

— На танцы вас отвела мама. Потом вы увидели Васильева в «Спартаке» и заболели балетом. Хотя поначалу слышали: «У него и данных-то нет».

— Так часто бывает: люди говорят то, чего нет на самом деле. И не говорят то, что есть.

— Иным выдающимся музыкантам, драматическим актерам когда-то тоже говорили подобное.

— И ведь в детстве я верил таким людям. Хотя и не расстраивался, не воспринимал их вердикт как трагедию. Но только потому, что у меня были другие интересы, и я не мечтал посвятить жизнь балету. Думал, мама просто хотела меня чем-то занять. Это потом я начал все анализировать и понял, что те люди были не правы.

— И, возможно, кому-то сломали жизнь.

— К счастью, в 14 лет понял, что мне нравится заниматься балетом, и я хочу добиться успехов. Вокруг продолжали что-то говорить, а мне просто нравилось танцевать. Даже когда я пришел в Большой театр, вокруг говорили, что из меня ничего не выйдет. Вот тут я уже переживал.

— Притом, что вас взял сам Цискаридзе!

— И при нем говорили такое, и без него. А я смотрел в зеркало и понимал: если Николай Максимович обратил на меня внимание, вряд ли я уж такой непригодный материал. Позже пришло осознание: людей просто раздражает, что я из училища «Гжели», у меня здоровые амбиции, и я претендую на главные партии.

— Зависть еще никто не отменял — вы же первый, кого Большой театр взял после училища «Гжели».

— Первый и пока последний, кто стал премьером ГАБТ. Знаете... В 2009 году я пришел в театр и однажды забил в поиске: «Денис Родькин». Система перебросила меня на какой-то балетный форум. И что же я там прочитал? «До чего дошел Большой театр! Теперь берут не из МГАХ или АРБ, а из "Гжели". Как Цискаридзе обратил на него внимание? Что, для него важна только внешность?»

Я так расстроился! Сидел и думал: зачем только я все это прочитал?! Но потом мне стало даже весело от того, что говорят, пишут. Жалко этих людей. Сидят-то в этих форумах в основном, те, кого куда-то не взяли. Или откуда-то выгнали. Они вымещают свое зло. Я для них как красная тряпка для быка.

Словом, я понял, что нет смысла переживать, обращать внимание на пересуды. Надо просто делать свое дело. И смотреть по сторонам, только когда переходишь дорогу.

— Вы влюбились в балет благодаря Владимиру Васильеву. Потом судьба сводила вас с ним?

— Он ставил номер на нас с Элеонорой (Севенард, прима-балерина ГАБТ. — прим. ред.) для вечера Франко Дзеффирелли на музыку «Кармен» — мы танцевали небольшое адажио. Также я исполнял роль Артынова в его спектакле «Анюта». Но путеводной звездой для меня был все-таки Юрий Николаевич Григорович. «Спартака» же с Владимиром Васильевым и Марисом Лиепой он поставил. И я смотрел знаменитую «мосфильмовскую» запись, влюбляясь и в Васильева, и в Мариса Лиепу.

Я пришел в театр, когда Юрию Николаевичу было 85 или 86 лет. А плотно работать мы начали, когда ему было уже 88. Хотя он был еще очень активен. В 2014-м Григорович доверил мне танцевать в первом составе Фархада в балете «Легенда о любви». Потом были «Спартак», «Щелкунчик», «Раймонда», «Иван Грозный», «Лебединое озеро», «Спящая красавица». Потихоньку он вводил меня в свои спектакли. И я танцевал все его балеты. Кроме «Каменного цветка».

— Значит, ценил он вас.

— При этом никогда не хвалил на репетициях. Но однажды в Греции мы собрались у него в номере после спектакля «Спартак» и он при всех сказал много хороших слов. Было очень приятно. Он часто спрашивал обо мне у людей, которые не были друг с другом связаны, и они говорили одно и то же. А встречаясь с кем-то из наших общих знакомых, начинал разговор с вопроса: «Как там наш Родькин?»

А ведь как он поначалу ругал меня, добиваясь результата! Позже как танцовщик стал ценить меня, видя во мне артиста своих балетов.

У меня же никогда и мысли не возникало прийти к нему в зал, чтобы пообщаться. Я хотел доказывать работой, что его хорошее отношение — не просто так.

— Неужели Григоровичу могли «нашептывать»?

— Что вы, конечно! У всех же фавориты, все хотят продвинуть своего танцовщика. Может, Юрий Николаевич к ним и прислушивался, но цель была всегда одна: чтобы на сцене было так, как он задумал.

Он мог быть и добрым, и жестким. Кто-то его любил, кто-то — нет. Григорович заставлял людей делать так, как считал нужным. Будь он «белым и пушистым», вряд ли бы он поставил такие выдающиеся произведения. Русский балет ему безмерно благодарен. Ушла действительно эпоха.

— Когда вы с ним последний раз общались?

— В 2019-м я приезжал к нему домой поздравить. А в январе нынешнего на 98-й день рождения только звонил. И никогда мне не удавалось поздравить его полноценно — он обязательно начинал спрашивать про дела и помню ли я, что он советовал беречь здоровье.

2 января состоялся наш последний телефонный разговор. Я хотел приехать, но мне сказали, что ему уже лишний раз лучше не общаться, чтобы не схватить вирус. Хотя голос у него был бодрый.

— А ум ясный?

— Абсолютно. Никто не сказал бы, что ему под 100 лет. Крепкий, активный. Четкая речь. До последнего он читал, развивался.

— Вскоре после «Дягилева» вы выступите в Клину с программой «Денис Родькин и друзья» — в рамках фестиваля им. Чайковского в его музее.

— Да, концерт будет посвящен ему, и все балетные номера — на музыку Петра Ильича, 185-летие которого отмечается в этом году.

Это не первое мое выступление опен эйр. Впервые я выступал на открытом воздухе в Греции — в 2014-м Юрий Николаевич пригласил меня танцевать там «Спартак», а спустя шесть лет выступить с концертом позвал импресарио Георгий.

— В 2020-м?! В пандемию, когда рейсы были отменены?

— Да, были проблемы, летели через Амстердам. Но концерт состоялся при полном зале. Тогда мне было 30 лет. Сейчас исполнится 35...

— И с вами сейчас действительно будут друзья?

— Знаете, я в дружбу перестал верить.

— Не рано ли, Денис?

— У балетных все немножко быстрее. Я же никого не обвиняю. Просто время сейчас такое — жизнь очень насыщенная, каждый занят собой. А друзья — это те, кто с тобой и в радости, и в горе. Я таких людей редко встречал. Вот в детстве у бабушки с дедушкой в деревне были друзья. Жизнь была размеренной. Никто никуда не спешил, было весело. Главное — никакой конкуренции!

— Без конкуренции нет балета. А происшествия случаются на сцене?

— А то! Один раз, находясь спиной к залу, я порвал штаны. Мне показалось, возник такой треск! Какой там образ! Я думал только о том, чтобы не повернуться лишний раз спиной к зрителям. А мне нужно было еще танцевать целый монолог.

— Представляю ваше состояние!

— Оказалось, нитки треснули, а штаны вообще не порвались. Но это я уже узнал потом... Вообще на спектаклях артисты и поскальзываются, и падают. В том числе, во время трансляций. Мы же все живые люди. И не всегда важно, сколько ты репетировал, как готовился. Всякое может случиться.

— Свой первый выход на сцену наверняка помните?

— В «Дон Кихоте» я просто стоял, ничего не делая. Надо было создать видимость массы горожан, одним из которых назначили меня.

Танцевать я начал в кордебалете «Эсмеральды», а первой сольной ролью стала партия голубой птицы в «Спящей красавице». Ужасно волновался, конечно. Потом посмотрел запись — многое не получилось. Опыта не было. Хотя я и сейчас частенько расстраиваюсь. Но это нормально, что ожидание не совпадает с реальностью. Позже смотришь то же самое другими глазами, и уже кажется, все не так плохо.

— Поклонники не простят мне, если не спрошу про Элеонору Севенард, с которой вы несколько лет вместе, называете ее женой, но к алтарю так и не привели.

— Мы готовы это сделать. Но жизнь такая интенсивная... Хочется, чтобы Эля состоялась как прима-балерина.

— Замужество может ей помешать?

— Свадьба — такое событие, которое должно быть организовано обдуманно, не спеша, без нервного напряжения.

— И один раз в жизни?

— Естественно! Я женюсь один раз! Пример — мои родители, которые 17 июня отметили 42-ю годовщину со дня свадьбы. Для меня это главный показатель семейного счастья.

— Некоторые артисты не афишируют личную жизнь, боясь, что поклонниц станет меньше.

— Поклонницы должны в первую очередь любить во мне артиста, а не мужчину. К счастью, мои очень культурные. Причем, все — от 15 до 90 лет. Есть такие, что Уланову видели на сцену, дай Бог им здоровья.

— Когда вы с Элеонорой вместе на сцене, вам сложнее танцевать или проще?

— Сложно всегда. С любой партнершей. Другое дело — иные не простят тебе погрешности, а Эля — сможет. Всегда хочется, чтобы все было идеально. Чтобы никто не расстраивался. Когда на сцене все получается, это большое счастье.

— Словом, не объявите нам дату свадьбы?

— Так нет ее пока... Да и объявлять мы вроде не собираемся. Это же только нас касается. Не понимаю людей, которые трубят о свадьбе на каждом углу.