Звезда ютуба Ксения Хоффман — о тиктоке, канале «Пушка» и «Дуде для детей»

Этот материал — своего рода эксперимент. Интервью Ксении Хоффман выходит сразу на двух площадках — на «Снобе» и на ютуб-канале «Такая работа» журналиста Тимура Олевского. Вместе с Ренатом Давлетгильдеевым Тимур встретился с Ксенией в редакции «Сноба» и поговорил о конфликте поколений, о мире ютуба и тиктока, а также о важнейшем расследовании последнего времени — после разве что истории о дворце в Геленджике — фильме «Пушки» о сексуальных домогательства к подросткам, в котором шесть блогеров из московского тикток-хауса «Лимонад» рассказали о развратных действиях со стороны продюсера шоу Александра Исамбаева.

Тимур Олевский: Можно я сразу начну с подлизона? Я твой поклонник, мне ужасно нравится все, что ты делаешь, ты очень классный и очень деликатный, чуткий журналист.

Ксения Хоффман: Ты серьезно так считаешь? 

Олевский: Я в этом абсолютно уверен. В последнее время в ютубе вышли три расследования, на которые я обратил внимание и которые мне показались суперважными: о том, кто пытался убить Навального, о дворце Путина и твое расследование о 40-летнем мужчине, который совершал развратные действия сексуального характера в отношении детей. У меня вопрос: почему Александр Исамбаев сейчас не сидит в тюрьме? 

Хоффман: Честно говоря, у меня тот же вопрос. Я знаю, что началась следственная проверка. До меня доходили слухи, что многие депутаты направляли обращения в СК, чтобы, собственно, там занялись этой историей, так как дело резонансное. Но как сейчас идет ход следствия, я не знаю. 

Олевский: У тебя есть ощущение, что за Александром Исамбаевым, человеком, которого дети прямо обвинили в педофилии, стоят какие-то люди выше? 

Хоффман: Мне кажется, нет. Он, конечно, угрожал нам: нашему продюсеру Вове Газину писали с неизвестных номеров, пугали таинственными депутатами Госдумы, требовали, чтобы мы не выпускали этот фильм, Вову даже сторожили у подъезда. И мы, конечно, немного боялись. Но, на мой взгляд, если кто-то очень сильно захотел бы, я думаю, нам не позволили бы выпустить кино. 

Ренат Давлетгильдеев: Кто тебе сказал, что депутат Госдумы N более влиятелен, чем ты с миллионной аудиторией? 

Хоффман: Общество живет такими представлениями о власти. У нас вообще не принято, как говорят, «выносить сор из избы». И старшее поколение, на мой взгляд, привыкло замалчивать, не говорить о проблемах.

Сейчас мы, молодое поколение, ломаем эти устои, не боимся рассказать, например, о тех же изнасилованиях и сексуальных домогательствах, которые происходят. И наш выпуск показал, что это происходит не только по отношению к женщинам, как все привыкли думать, но и к мужчинам, к молодым парням. Я, как интервьюер, всегда вижу, слышу фальшь. И когда передо мной сидит парень и рассказывает жуткую историю, а за кадром у него слезы на глазах от того, что произошло, я ему верю. Я знаю, что он это не придумал, что он не пытается отомстить продюсеру тикток-дома «Лимонад» Исамбаеву за то, что тот, может быть, проектов мало дал или денег, или еще как-то обидел. Одно дело, когда это один человек говорит, другое дело — два, три, пять. А ведь многие ребята в последний момент отказались сниматься. Но за кадром подтвердили нам случаи домогательств. Своим фильмом мы хотели показать, что нужно говорить о таком, даже когда страшно. Что не нужно бояться.

Олевский: Для ребят, которые уезжают из регионов в тикток-дома, это попытка убежать от бедности? 

Хоффман: Естественно. Они хватаются за свой единственный шанс. Вот буквально на днях у нас была съемка, мы разговаривали с ребятами о том, почему в России такой менталитет — из серии «мы в говне, вокруг говно, но мы провели домой интернет, значит, все не так уж и плохо». И никто в целом ничего не хочет менять и делать. Нет рвения, желания жить лучше, а если есть, то у единиц. Старшее поколение, на мой взгляд, и вовсе привыкло ко всему. Для них главное, чтобы было что поесть, чтобы была крыша над головой. Но молодое поколение хочет жить, а не существовать ради того, чтобы пожрать и, прошу прощения, расплодиться. И тикток — это один из способов чего-то добиться в жизни, если не идти в шахтеры.

Далетгильдеев: Сложно объяснить людям со стороны, что это тоже работа? Что ютуб, тикток — это не шальная слава, а ежедневный труд?

Хоффман: Даже я поначалу бесилась. Я снимаю сложные интервью, а тут 20-секундные ролики на айфон набирают больше просмотров. На самом деле сегодняшний тикток — это то, с чего начинался ютуб в свое время. Поначалу в ютубе ролики были по три минуты, не больше. И только потом контент стал преобразовываться в то, что сейчас в топе. Да, молодые ребята снимают себя на видео, дурачатся. Но если люди на них смотрят, значит, им классно, их это радует. Почему это плохо? 

Далетгильдеев: Бывает и умный контент в тиктоке. Есть же, например, Оля Тыква, которая поднимает вопросы ЛГБТ-прав.

Хоффман: Очень много феминисток, активисток куча ребят поднимают очень важные темы, да.

Олевский: А кто кому чужероден на этой площадке? Люди, которые пытаются наполнить тикток смыслом, или люди, которые радуют глаз? Есть ощущение, что люди, которые со своими моральными императивами приходят в тикток, вызывают реакцию вроде «чуваки, вы не туда зашли».

Хоффман: Мне кажется, в тиктоке нет никакого чужеродного контента. Там огромная аудитория, которая делится по интересам, там нельзя быть «своим» или «чужим». Ты априори, как и на любой другой платформе, для кого-то будешь своим, а для кого-то чужим. Просто тикток — это самая токсичная социальная сеть. И конечно, активисты, которые поднимают социально важные, значимые темы, собирают там гораздо больше негатива, нежели на других платформах. Но они делают благое дело.

Далетгильдеев: Причем мировой тикток не такой токсичный. Это российская особенность. Может быть, просто мы злые, а тикток ни при чем?

Хоффман: Слушай, я году в 2015-м поехала в тур по России. И у меня случился огромный когнитивный диссонанс. Я знала, что другие города отличаются от Москвы. И что, понятное дело, люди разные, менталитет отличается. Но чтобы все находилось в такой разрухе, в такой депрессии! У меня челюсть отвалилась. А прошлым летом я поехала за 250 километров от Москвы в город Гагарин, на ферму. Казалось бы, совсем недалеко. Но там время как будто остановилось. Там совок. У людей нет работы. И все злые. Я не жила при Советском Союзе, но было ощущение, что машина времени перенесла меня туда. Очень грустно. 

Олевский: Что значит злые? Как ты почувствовала? 

Хоффман: Я поехала туда на ферму. У нас там была, естественно, гулянка, мы выпивали. И утром решили поехать в центр, купить шаурмы. И мне, значит, говорят: «Мы сейчас тебя отвезем в лучшую шаурмечную, просто балдеж». Я всегда очень приветлива с персоналом, и такая: «Здравствуйте, как у вас симпатично». Пытаюсь завязать какой-то small talk.

Олевский: Не зашло.

Хоффман: Нет. Просто холодный взгляд. И я понимаю, что за мной стоят люди, которые начинают меня осматривать, шептаться. Я выхожу на улицу — в меня пальцем тыкают. А я даже без косметики была.

Далетгильдеев: Потому что чужая.

Олевский: Я очень хотел поговорить с тобой о поколении Z. Ты — Дудь для 17-летних, как сейчас принято говорить.

Хоффман: Дудь для детей, да.

Олевский: Ты сделала огромное количество интервью с очень успешными подростками, сегодня в месяц многие из них зарабатывают на рекламе до миллиона рублей. Но почти все твои герои из неблагополучных семей, многие детдомовцы. Тяжело их «разговорить»?

Хоффман: Они не привыкли, что их в принципе слышат. У нас в России в целом не принято серьезно относиться к подросткам: «Молчи, ты же ребенок». Но эти люди в 17 лет выбрались из чего-то адского. Это self-made люди, взрослые по сути. Потому что они, во-первых, сейчас уже зарабатывают больше, чем их родители заработают за всю жизнь. И во-вторых, большинство из них понимает, что они будут делать с этими деньгами. 

Далетгильдеев: Они хорошие или плохие? 

Хоффман: Хорошие, конечно. У нас культура такая, что мы не принимаем чужой успех. Когда только начали появляться блогеры, нас все поливали грязью. Особенно когда поняли, что мы мало того что получаем удовольствие от того, что делаем, кайфуем, так еще и зарабатываем на этом. Для людей это диссонанс. 

Олевский: А дальше что их ждет? Кем они смогут стать?

Хоффман: Мне кажется, блогерство (тут я обобщаю, тиктокеры, ютуберы — не имеет значения) открывает человеку очень много возможностей и путей. Потому что вести свой блог — значит быть и режиссером, и монтажером, и сценаристом. И дальше ты просто можешь выбирать то, что ближе к сердцу. Кто-то, возможно, станет очень крутым журналистом. Кто-то пойдет в телевидение. Наши звезды шоу-бизнеса, как бы им ни хотелось, не вечные. Им на смену обязательно кто-нибудь придет. И это будут эти ребята. И они будут развиваться дальше. Кто-то пойдет работать в рекламные агентства. Кто-то пойдет в режиссуру, кто-то в сценарное дело, кто-то, может быть, художником станет. Возможностей миллион. Опасность только в том, что в таком юном возрасте они получили огромную популярность, признание и, что немаловажно, деньги. Это очень балует. 

Далетгильдеев: Ты сказала слово «кайфуем». У нас к людям, которые кайфуют, принято относиться как к людям, которые ни черта не делают. Лодыри. 

Хоффман: Да, это правда. Я думаю, что поменять уже ничего не получится. Но то поколение, которое приходит на смену, знает, что снять ролик — это не просто поставить камеру, наговорить какую-то чушь и нажать на кнопку «загрузить». Это огромная работа. Люди начинают это осознавать, понимать, ценить. И это очень круто.

Далетгильдеев: Сколько ты зарабатываешь?

Хоффман: Я самый нищий блогер из всех.

Далетгильдеев: Ты богатый человек? Богатая девчонка?

Хоффман: Нет. Я зарабатываю выше среднего, конечно. Больше средней зарплаты в Москве. Но я получаю гораздо меньше, чем основной поток блогеров. Просто потому что я не рекламирую все подряд. Мне стыдно перед самой собой.

Далетгильдеев: Ты могла бы дать политическую рекламу в своем блоге?

Хоффман: У меня недавно была реклама приложения «Честного знака». И меня засрали. Вообще, «Честный знак» — это приложение, которое помогает отслеживать товар, который ты хочешь приобрести. Весь его путь. Но, как оказалось, 50 процентов бизнеса принадлежит товарищу Алишеру Усманову. Я тогда не знала об этом. В общем, мне приходит запрос, я читаю концепцию приложения. Думаю: блин, круто, здорово. Я как потребитель не раз сталкивалась с тем, что покупала вещь, а она оказывалась палевом. И я выкладываю эту рекламу. И все. Мне начинают строчить, что я продалась, что сижу на двух стульях. Что я вся из себя оппозиционерка, а тут выкладываю рекламу «Честного знака». 

Олевский: Люди аргументировали, чем он им не нравится?

Хоффман: Естественно.

Далетгильдеев: Претензия была в том, что это Усманов?

Хоффман: И в том, что это убьет малый и средний бизнес. Мой друг, блогер и визажист Геворг, который выпускает свои кисти, очень крутые, написал: «Ты знаешь, мне придется очень сильно поднять цену, чтобы быть в этом приложении».

Олевский: Я хочу про подростков поговорить. Я готовлю программу на ютубе про учителей, которые сдают детей в полицию после митингов, фальсифицируют результаты выборов на глазах учеников и которые — лучшие из них — пытаются защитить детей тем, что пугают их.

Хоффман: Я считаю, что всех учителей по всей России нужно поувольнять и провести огромную реформу образования, ужесточить допуск людей к работе с детьми. Я сама была трудным подростком, в семье не все хорошо было. И то, что происходило в школе, то, что позволяли себе преподаватели, — просто преступление. Их не просят жопу детям вытирать и целовать. Просто не будь токсичной мразью по отношению к ребенку, который не может тебе ответить. Не унижай его при всем классе. Не говори одноклассникам, чтобы с ним не общались просто потому, что у него там родители какие-то не такие. Преподаватели сейчас практически все психически нездоровы. За 24 года жизни я встретила только одного человека, который сказал: «Блин, а у меня в школе так классно было. За что вы все так школы ненавидите?» Кого ни спроси, у каждого в школе был хотя бы один неадекватный преподаватель, который вел себя как минимум неэтично. Меня хейтили, буллили одноклассники, они меня ненавидели. Учителя их в этом активно поддерживали. Они советовали родителям одноклассников запретить своим детям со мной общаться, потому что у меня папа из семьи ушел, понимаешь.

Олевский: А это что значит?

Хоффман: А это значит, что я из неблагополучной семьи. Мне в школе говорили, что я вырасту либо проституткой, либо наркоманкой. Мне говорили так преподаватели в лицо. И они до сих пор работают в школе. Я как-то встретила преподавательницу, которая мне это говорила, и она мне: «Ксюша, я вот никогда в тебе не сомневалась. Ты такая молодец». Я в ответ просто засмеялась: «Вы что, серьезно?»

Полную версию интервью смотрите на канале «Такая работа» Тимура Олевского:

Вам может быть интересно:

• Геи и лесбиянки в императорской России. Была ли свободной любовь при Николае II
• Второй круг Михалкова. «Сибирский цирюльник» как точка отсчета для новой России
• Богомолов, Минаев, Супер. Что пишут о фильме Ксении Собчак про «скопинского маньяка»

Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Общество». Присоединяйтесь