Дом для живых. Памятником погибшим в концлагере детям стал приют для сирот
Монахи-покровители, близнецы Кирилл и Мефодий, лицом похожие на волшебника Гэндальфа. Отцы-основатели — молчаливый Константин и радостный Феодосий. Чудо с преображением Анечки. И зыбкие земли по берегам набоковской реки Оредеж, из которой вымывает по веснам косточки узников старого детского концлагеря.
Это место в вырицких лесах, где устроился центр для приемных семей «Умиление», от других земных приютов отличается тем, как ловко и сразу, со всеми героями и деталями, укладывается в сказочное предание, которое легко можно будет потом пересказывать в веках.
Здесь есть все, что нужно, чтобы стать историей. И сложить новую азбуку любви.
От Кирилла, Мефодия, Константина, Феодосия, сироты Анечки, бывшего помощника депутата Гришина, директора по маркетингу Татьяны, мамы Ирины и еще десятков жильцов этого «ноевого ковчега» — и сотен поймавших спущенный с его борта спасательный круг .
«Ку», «па» и Матерь Божия
— Если по-вашему, то все здесь — случайность. А если по-нашему, то все здесь — по промыслу.
Учась и работая в семинарии, два друга, Константин Стрекаловский и Феодосий Амбарцумов, начали окормлять детские дома Ленобласти: устраивать по выходным воскресные школы. По воскресеньям у детей были семинаристы и священники, а по остальным дням «среда перемалывала: все равно рано или поздно начинали пить, курить и так далее». Мало было детям школы. И друзьям — тоже мало. Так в 2010 году родилась «Детская миссия», которая решила выхватывать детей, особенно тяжелых, с инвалидностью, из мелющей без разбору мельницы, строить для них дом и селиться большими приемными семьями вместе.
Дети были. Семьи у друзей и их единомышленников — тоже. Не было только дома.
Дом, трехэтажную добротную бревенчатую избу в русском стиле, в стародачном питерском месте как раз строил себе директор птицефабрики Андрей Гришин, хозяин питерской однушки, который задумался о загородной жизни.
«Деньги, слава Богу, были. Яхт, слава Богу, не было». Правда, жить в таком большом доме особо было некому: ни детей, ни жены у фабриканта к 2013 году еще не случилось.
Но ничего бы и не произошло, если бы в одно из воскресений Константин и Феодосий не услышали в одном из детских домов, которому финансово помогал бизнесмен Гришин, такие слова: «Ой, к нам девочку привезли, уж ее точно никто не возьмет! Аня Яковлева, 7 лет, развитие — на 3 года, агрессивная».
— Мы заберем, — хором сказали отцы Феодосий и Константин.
И забрали.
— Задохлик Анечка поначалу ничего не видела, не говорила, а только драла нам бороды, плевалась в лицо, била посуду, бесновалась, кричала, царапалась. В общем, представляла физическую угрозу. Три люстры на ее счету! — вспоминает радостный отец Феодосий. — К отцу Иоанну, нашему духовнику 92-летнему, который святого Серафима Вырицкого еще застал, подносили ее под благословение вдвоем, крепко держа, но она и старца умудрилась за бороду дернуть, он аж прослезился. Отец Иоанн обычно так спокойно мне всегда говорил: «Ничего, Феодосьюшка, ничего, все устроится». А тут строго голос возвысил: «Надо брать! Поняли, что я сказал? Будете лечить и учить! Самая хорошая девочка будет!» И ведь пророческие слова были... Аню отправили из детдома в психушку, и мы туда как на работу ходили три месяца. Приносили сок, бананы, получали каждый свой персональный плевок... Аня тогда умела говорить только «ку», «па», «аминь» уже мы ее научили, ну и одно матерное знала.
Про Анечку теперь уже многодетный и радостный Феодосий рассказывает, провожая меня по пахнущему свежим деревом дому, окруженному влажными мхами, брусничными кустами и текущими высоко над лесом облаками. Это уже третий строящийся в центре «Умиление» дом. Первый, свою дачу, отдал Констатину и Феодосию Андрей Гришин: «Живите с детьми, берите Аню и остальных». «Понимаете, мы его даже ни о чем не просили!» Сам Гришин, почитаемый здесь скорее за гения места, чем за мецената, худой, одни глаза на лице, как будто прячется за спины и детей, и взрослых, живущих здесь при его поддержке, словно не достоин этого огромного смысла, который свершается здесь то ли по случаю, то ли по промыслу. Сейчас у Андрея Гришина с женой, которую он встретил в «Детской миссии» (волонтерила там), дом в соседнем поселке — и двое своих, двое приемных. «Я пришел сюда, потому что искал духовного отца. А оказалось, что сам стал отцом... Это все — моя семья».
Анечка бросается мне на шею. «Я тебя люблю», — шепчет. Я освобождаюсь от обьятий 16-летнего подростка в больших очках, которого вижу впервые в жизни, спрашиваю: «Почему тебя, Анечка, зовут все Профессоршей?» — «Потому что я телевизор изучаю». «Еще говорят, у тебя оценки все хорошие», — интересуюсь. «Да, Господи, Матерь Божья, слава Богу», — отвечает Анечка, которая в 7 лет знала только «ку», «па» и одно, самое короткое, матерное. И протягивает мне на ладони самую крупную брусничину.
— Вообще-то когда мы только оказались в этом месте, то решили, что будем ставить памятник погибшим детям, — рассказывает Феодосий. — Здесь, за Оредежем, был детский концлагерь во времена войны, и отцы Кирилл и Мефодий даже нашли его бывших узников, те передали свои записи и воспоминания. За все время войны в лагере погибло около 200 детей. Их делали донорами для раненых немецкой армии, они тяжело работали на полях, умирали от истощения и болезней... До сих пор в том месте у берега вымывает на поверхность человеческие кости. Первыми узниками лагеря стали пассажиры эшелона, пришедшего из соседней Мги: сразу целый детский сад... Так вот, мы поставили памятник погибшим детям: построили дом для живых.
Первыми в наших семьях появились ребята из детского дома города Мги...
Трудные роды
— У нас тут у всех трудные роды. Кого-то и по три года приходится вынашивать... — говорит одна из приемных мам «Умиления».
Ирина Мингалимова вырастила уже своих и дождалась внуков, когда пришла в «Детскую миссию» волонтером. «Мне сейчас 53. Ой, или 54. Не помню». Стала ездить по детским домам. Сидеть, смотреть долго, гладить по голове, шептать в ушко. Потом — брать детей. Переселилась с мужем в центр «Умиление». Последние ее «роды» — Назар. «Когда я взяла Назара, первые ночи мы с ним лежали вместе, и он плакал от боли, а я вместе с ним». Шестилетний, с огромными темными глазами принц-полукровка, родившийся с практически снятой кожей (очевидно, поэтому и оставленный в роддоме) и при должном уходе умевший бы сейчас ходить. Но увы: Назар на коляске, на подошвах лопаются волдыри, кровят раны, если на ноги пытаться вставать. В детском доме с этим было проще не связываться...
— Как же этим детям трудно любить! — говорит Ирина. — У Назара минимальная потребность в семье. Как будто атрофировалось все за ее неимением... Но это не так. И научить любить — на самом деле сложнее, чем поставить на ноги. Мы с ним мечтаем, что однажды выведем «Зенит» на поле и забьем вместе гол... Потому что в семье такие дети становятся людьми, которые могут жить, а не теми, над которыми нужно плакать.
— А я плакала и до сих пор плачу, я слабак редкостный, — у ног Назара сидит тонкая, красивая, как залетевшая из другого мира бабочка, Татьяна, пахнущая дорогими духами, их чувствуешь сквозь запах сдобы, пирожков, которые пекут в доме мамы и дети. — Я работала на крутой работе, была директором по маркетингу крупной компании, у меня было много денег, а семьи не было. Я молилась о ней в храме, не знала, где еще искать помощи, и случайно увидела объявление «Детской миссии»: требуются волонтеры. Дай, думаю, привезу сиротам конфет... Ирина улыбнулась такой особенной улыбкой — и взяла меня с собой. В детском доме на меня толпой обрушились ужасающе уродливые дети, как мне тогда показалось. Сложно было увидеть боль, о которой я раньше не знала... А Ира продолжала улыбаться. Словно понимала что-то большее... И уже потом мне стало ясно, что эти дети — не просто комки боли, а живые люди. Я поменяла работу, в моей жизни прекратились вечеринки, деньги, алкоголь, и началась «Детская миссия». Нет, я никого не взяла, не стала мамой, я в этом плане слабак редкостный, так, как Ира и другие, не могу. Но теперь я главный куратор благотворительного фонда. И тоже надеюсь, что Назар выйдет на поле с «Зенитом».
«Отцы пошли на риск»
У «Гэндальфов», братьев Кирилла и Мефодия, одинаковые лица, бороды и тапочки; самые дорогие гости вырицкого дома. Студенты Оксфорда, доктора богословия, постригшиеся в монахи в один день, возводящие по соседству свой монастырь (живут пока в скиту на Оредеже) и наставляющие все многоголовое и многотрудное житие в уже трех возведенных домах на гришинском участке, где живут 6 семей с почти тремя десятками детей. Отцы «пошли на риск», благословили своих семинаристов, Констатина и Феодосия, на «Детскую миссию». Молятся Кирилл и Мефодий тоже об одном, успевая подумать о том, о чем в ежедневной суете многодетства (да в «Умилении» только в одном доме — целых три пианино!), может, не всегда успевают задуматься и сами жильцы.
— В 13 лет одна из приемных девочек захотела обратно в детский дом: тут ее домашку заставляли делать, — улыбаются братья в бороды, широкие ладони сложены на коленях, говорят размеренно, так, что сразу становится спокойно за бушующий на волнах ковчег. В окно детской спальни, где мы сидим, бьется красная рябина. — Быть здесь взрослым — это каждодневный подвиг родителя, учителя, священника. Подвиг — продолжать любить человека, верить в него, несмотря ни на что. Любовь ведь — деликатнейшая вещь. Требующая свободы и веры.
Жили-были в Вырице Кирилл, Мефодий, Константин, Феодосий, Анечка, Гришин, Ирина, Татьяна и другие живые...