Светить всегда!

Этюд о Владимире Маяковском

Владимир Маяковский! Одно упоминание этого имени рождает в душе чувство гордости и уверенности, неиссякаемого оптимизма и радости. Чем больше времени проходит со времени искусственного развала СССР, тем отсрее чувствуешь и понимаешь, в какой прекрасной стране мы жили…

Начинался невидимый плодотворный процесс воспитания человека. И постигая «все сто томов его партийных книжек», чувствуешь себя личностью благородных достоинств, имевшей счастье жить в великую эпоху.

Так откуда он произошел, этот гений, этот уникум, где напился чистой живительной поэтической воды? Процитируем некоторые отрывки из его автобиографии «Я сам», написанной с самоиронией, в добром тоне.

«Тема. Я – поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом…

Главное. Родился 7 июля 1894 года (или 93 – мнения мамы и послужного списка отца расходятся. Во всяком случае, не раньше). Родина – село Багдады, Кутаисская губерния, Грузия.

Состав семьи. Отец: Владимир Константинович (багдадский лесничий), умер в 1906 году. Мама: Александра Алексеевна. Сестры: а) Люда. б) Оля. Других Маяковских, по-видимому, не имеется.

Учение. Учила мама и всякоюродные сестры. Арифметика казалась неправдоподобной. Приходится рассчитывать яблоки и груши, раздаваемые мальчикам. Мне ж всегда давали, и я всегда давал без счета. На Кавказе фруктов сколько угодно. Читать выучился с удовольствием.

Первая книга. Какая-то «Птичница Агафья». Если б мне в то время попалось несколько таких книг – бросил бы читать совсем. К счастью, вторая – «Дон Кихот». Вот это книга! Сделал деревянный меч и латы, разил окружающее.

Экзамен. Переехали. Из Багдада в Кутаис. Экзамен в гимназию. Выдержал. Спросили про якорь (на моем рукаве) – знал хорошо. Но священник спросил – что такое «око». Я ответил: «Три фунта» (так по-грузински). Мне объяснили любезные экзаменаторы, что «око» – это глаз по-древнему, церковнославянскому. Из-за этого чуть не провалился. Поэтому возненавидел сразу – все древнее, все церковное и все славянское. Возможно, отсюда пошли и мой футуризм, и мой атеизм, и мой интернационализм.

Социализм. Речи, газеты. Из всего – незнакомые понятия и слова. Требую у себя объяснений. В окнах белые книжицы, «Буревестник». Про то же. Покупаю все. Вставал в шесть утра. Читал запоем. Первая: «Долой социал-демократов». Вторая: «Экономические беседы». На всю жизнь поразила способность социалистов распутывать факты, систематизировать мир. Многое не понимаю. Спрашиваю. Меня ввели в марксистский кружок.

906-й год. Умер отец. Уколол палец (сшивал бумаги). Заражение крови. С тех пор терпеть не могу булавок. Благополучие кончилось. После похорон отца – у нас 3 рубля. Инстинктивно, лихорадочно мы распродали столы и стулья. Двинулись в Москву. Зачем? Даже знакомых не было.

Московское. С едами плохо. Пенсия – 10 рублей в месяц. Я и две сестры учимся. Маме пришлось давать комнаты и обеды. Комнаты дрянные. Студенты жили бедные. Социалисты. Помню – первый передо мной «большевик» Вася Канделаки.

Чтение. Беллетристики не признавал совершенно. Философия. Гегель. Естествознание. Но главным образом марксизм. Нет произведения искусства, которым бы я увлекся более, чем «Предисловием» Маркса. Из комнат студентов шла нелегальщина. «Тактика уличного боя» и т.д. Помню отчетливо синенькую ленинскую «Две тактики». Нравилось, что книга срезана до букв. Для нелегального просовывания. Эстетика максимальной экономии.

Партия. 1908 год. Вступил в партию РСДРП (большевиков). Держал экзамен в торгово-промышленном подрайоне. Выдержал. Пропагандист. Пошел к булочникам, потом к сапожникам и, наконец, к типографщикам. На общегородской конференции выбрали в МК. Звался «товарищем Константином». Здесь работать не пришлось – взяли.

Арест. 29 марта 1908 г. нарвался на засаду в Грузинах. Наша нелегальная типография. Ел блокнот. С адресами и в переплете. Пресненская часть. Охранка. Сущевская часть. Следователь Вольтановский (очевидно, считал себя хитрым) заставил писать под диктовку: меня обвиняли в писании прокламации. Вышел. С год партийная работа. И опять кратковременная сидка.

Третий арест. Живущие у нас (Коридзе (нелегальн. Морчадзе), Герулайтис и др.) ведут подкоп под Таганку. Освобождать женщин-каторжан. Удалось устроить побег из Новинской тюрьмы. Меня забрали. Сидеть не хотел. Скандалил. Переводили из части в часть – Басманная, Мещанская, Мясницкая и т.д. – и наконец – Бутырки. Одиночка № 103.

11 бутырских месяцев. Важнейшее для меня время. После трех лет теории и практики – бросился на беллетристику. Перечел все новейшее. Символисты – Белый, Бальмонт. Разобрала формальная новизна. Но было чуждо. Темы, образы не моей жизни. Попробовал сам писать так же хорошо, но про другое. Оказалось так же про другое – нельзя. Вышло ходульно и ревплаксиво. Что-то вроде:

В золото, в пурпур леса одевались,
Солнце играло на главах церквей. 
Ждал я: но в месяцах дни потерялись, 
Сотни томительных дней.

Исписал таким целую тетрадку. Спасибо надзирателям – при выходе отобрали. А то б еще напечатал! Отчитав современность, обрушился на классиков. Байрон, Шекспир, Толстой. Последняя книга – «Анна Каренина». Не дочитал. Ночью вызвали «с вещами по городу». Так и не знаю, чем у них там, у Карениных, история кончилась. Меня выпустили. Во время сидки судили по первому делу – виновен, но летами не вышел. Отдать под надзор полиции и под родительскую ответственность.

Так называемая дилемма. Вышел взбудораженный. Те, кого я прочел – так называемые великие. Но до чего же не трудно писать лучше их. Только нужен опыт в искусстве. Где взять? Я неуч. Я прервал партийную работу. Я сел учиться…

Октябрь. Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось. Начинают заседать.

19-й год. Езжу с мистерией и другими вещами моими и товарищей по заводам. Радостный прием. В Выборгском районе организуется комфут, издаем «Искусство коммуны». Академии трещат. Весной переезжаю в Москву. Голову охватила «150000000». Пошел в агитацию Роста.

20-й год. Кончил «Сто пятьдесят миллионов». Печатаю без фамилии. Хочу, чтоб каждый дописывал и лучшил. Этого не делали, зато фамилию знали все. Все равно. Печатаю здесь под фамилией. Дни и ночи РОСТА. Наступают всяческие Деникины. Пишу и рисую. Сделал тысячи три плакатов и тысяч шесть подписей.

1926-й год. В работе сознательно перевожу себя на газетчика. Фельетон, лозунг. Поэты улюлюкают – однако сами газетничать не могут, а больше печатаются в безответственных приложениях. А мне на их лирический вздор смешно смотреть… Пишу в «Известиях», «Труде», «Рабочей Москве», «Заре Востока», «Бакинском рабочем» и других. Вторая работа – продолжаю прерванную традицию трубадуров и менестрелей. Езжу по городам и читаю. Новочеркасск, Винница, Харьков, Париж, Ростов, Тифлис, Берлин, Казань, Свердловск, Тула, Прага, Ленинград, Москва, Воронеж, Ялта, Евпатория, Вятка, Уфа и т.д., и т.д., и т.д.

Очень советую перечитать полностью «Я сам».

В мировой поэзии ХХ века Маяковскому принадлежит особенная, можно сказать, исключительная роль. Маяковский первым из поэтов ХХ столетия отдал свой могучий талант революционному обновлению жизни, начатому Великой Октябрьской социалистической революцией. Сейчас видны глобальные масштабы совершенного им подвига. Уподобив поэзию Маяковского динамизму грандиозных межпланетных ракет, Пабло Неруда отметил, что под ее влиянием вся мировая поэзия «преобразилась, словно пережила настоящую бурю».

Слияние поэзии с социалистической революцией совершилось в частности потому, что Маяковский обладал такими важными предпосылками, как редкостный поэтический дар и личное участие в освободительной борьбе. Причем – это имело особенное значение – в рядах самой революционной партии – ленинской, большевистской. Эти особенности сыграют свою решающую роль, когда придет пора зрелости – поэтической, гражданской и человеческой.

А первые шаги Маяковского в литературе были осложнены сближением с одной из многочисленных модернистских группировок – с кубофутуризмом. Русский футуризм нашел в нем прекрасного пропагандиста, что, конечно, не дает оснований для идеализации этого течения. Как и все другие ответвления модернизма в искусстве тех лет, как доказывает литературовед А. Метченко, «футуризм был узкогрупповым явлением и не имел связей с передовыми общественными силами страны, более того, был чужд им. От других подобных течений футуризм отличал лишь более резко выраженный бунтарский характер, но бунт этот носил чисто эстетическую устремленность и к тому же был направлен как против иных модернистских группировок, так и в особенности против традиций реализма с его высокой идейностью и гражданственностью».

Сам Маяковский был искренне убежден в том, что его участие в эстетическом бунте футуристов было продолжением прежней борьбы – в другой области и другими средствами. Он был убежден, что, сменив профессию революционера на профессию поэта, он не изменял первой, но должен был в совершенстве овладеть «тайнами» искусства. Поэту казалось: вместе с ним идут люди, провозгласившие принцип самоценности слова. Его захватила и атмосфера эстетического бунта, начатого футуристами. Среди них были люди, не считавшие себя связанными с одряхлевшим строем помещичье-буржуазной России (В. Хлебников, В. Каменский).

Однако творчество Маяковского даже в период близости к футуризму в основном отрицало принципы, провозглашенные этим течением. Так, принципу «самовитого» слова, слова «вне быта и жизненных польз», явно противоречил тезис поэта: «Нам слово нужно для жизни. Мы не признаем бесполезного искусства».

Несмотря на некую затемненность поэтической мысли, уже трагедия «Владимир Маяковский», а особенно последовавшие за ней поэмы «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник», «Война и мир», «Человек» открывали совершенно новую страницу в истории русской литературы. После Некрасова жанр поэмы не достигал такой масштабности и социального накала, какими отличается «Облако в штанах». Это подлинно революционная поэма. Не только потому, что она содержит пророческие слова о приближающейся революции, но и по самому характеру восприятия капиталистической действительности и отношения к ней поэта.

Империалистическая война, по признанию Маяковского, отодвинула в сторону споры об искусстве. Поэтом целиком завладели темы социального, гуманистического характера. Лейтмотивом его творчества становится призыв: долой буржуазную цивилизацию, враждебную самому прекрасному, что создано природой и историей, – человеку! Это позиция активного гуманизма.

Пафос предоктябрьского творчества Маяковского точно определил М. Горький: поэт «ищет слияния с народными массами и свое «я» понимает только как символ массы, до дна поднятой и взволнованной войной. Маяковский гораздо трагичнее (Уитмена. – Ю.С.) и, поднимая вопросы общественной совести, социальной ответственности, несет в себе ярко выраженное русское национальное начало» (Курсив мой. – Ю.С.).

Начиная с «Облака в штанах» творчество Маяковского все заметнее приближалось к магистральному пути, который с начала века прокладывал в литературе Максим Горький. В социалистическую литературу поэт входит как революционный романтик, решительно отвергнувший мир капитализма. Маяковский уверен, что на смену этому безумному, бесчеловечному миру уже идет другой мир – гуманный мир подлинных хозяев планеты, людей созидательного труда.

«О, четырежды славься, благословенная!» – такими словами встретил Маяковский Великую Октябрьскую социалистическую революцию. С Октября 1917 года начинается новый этап в его творчестве, этап, обусловленный прежде всего изменением действительности. Господствующий в дооктябрьском творчестве поэта пафос решительного отрицания враждебной человеку действительности, саркастическое, гротескное ее изображение, мрачные картины людского горя и страданий уступают место мажорному утверждению начавшихся в стране коренных перемен. «Ода революции», «Левый марш», «Мистерия-буфф», «Потрясающие факты», эти первые образцы социалистического искусства захватывают своей искренностью, глубочайшей верой в прекрасное будущее, открывшееся перед человечеством. Маяковский, как и прежде, романтик, но теперь это романтизм утверждения и созидания нового мира.

Маяковский убежденно встает в ряды первых деятелей литературы и искусства, включившихся в гигантский процесс революционного обновления. Он глубоко убежден, что революция и поэзия нужны друг другу. Он верит в действенность слова. Но, чтоб оно стало подлинно действенным, все должно быть перестроено: лирика и эпос, поэзия и драматургия.

Вот в этом искреннейшем желании непосредственно участвовать в революционном обновлении жизни и искусства во имя счастья миллионов – источник новаторства Маяковского.

Ни один поэт ХХ века не совершил таких смелых, таких радикальных изменений в поэзии, как Владимир Маяковский. А ведь этот век дышит новаторством. Никогда не говорилось о нем так много, никогда не было столько претендентов на славу первооткрывателя в искусстве. Но оказалось, что новаторство подчиняется общим закономерностям развития литературы и искусства. Сопоставление опыта Маяковского и его современников приводит к мысли, что приживаются и оказывают влияние на дальнейшее развитие искусства, прежде всего, те открытия, которые отвечают потребностям времени, способствуют утверждению его прогрессивных тенденций. «Тем и дорого нам творчество Маяковского, Блока, Есенина, что эти поэты предпринимают поиски оздоровления поэзии и стремятся слить свою судьбу с судьбой народа, – пишет А. Метченко. – Маяковский сделал самый смелый и решительный шаг, превратив поэзию в активную участницу митингов, демонстраций, диспутов. Поэзия вышла на площади, обратилась к колоннам демонстрантов. «Улицы – наши кисти. Площади – наши палитры» – эти метафоры относятся и к слову поэта».

Вся творческая деятельность Маяковского второй половины 20-х годов несет в себе приметы благотворного влияния работы над ленинской темой. Ленин, его идеи, подвиг, его человеческий образ – критерий оценки всего совершающегося в Стране Советов. Постоянное ощущение присутствия Ленина во всем, что делается в стране, побудило Маяковского выступить против апологии делячества, «американизма», в защиту героя новой, социалистической формации.

В поэме «Хорошо!» нашел особенно широкое применение принцип изображения советской действительности в диалектическом единстве героического и повседневного. Точнее, героического в повседневном, обыденном. «Я дни беру из ряда дней, что с тыщей дней в родне. Из серой полосы деньки…» Тыщи дней – это десять послеоктябрьских лет. И почти каждый серенький день достоин войти в историю.

«Хорошо!» – поэма и о любви. О любви к родине, преображенной революцией. О преданности народу, ее совершившему. И о надежде, что история не будет больше безразлична к судьбе человека. Как увековечить все это? Нужны новые поэтические формы. Поэтому поэт заявляет решительно:

«Ни былин, ни эпосов, ни эпопей. Телеграммой лети, строфа! Воспаленной губой припади и попей из реки по имени – «Факт».

У Маяковского факты революции и послеоктябрьской истории страны служат утверждению большой поэтической идеи. В поэме «Хорошо!» это идея возникновения нового, дотоле неизвестного человечеству государства, ставшего для трудящихся подлинным отечеством.

«Жизнь прекрасна и удивительна!» – таков лейтмотив послеоктябрьского творчества Маяковского. Но, любовно подмечая в жизни страны ростки нового, прекрасного, поэт не перестает напоминать и о том, что «дрянь пока что мало поредела», что еще «очень много разных мерзавцев ходят по нашей земле и вокруг». Поэтому такое большое значение поэт придавал сатире. Она существует у Маяковского на равных правах с лирикой и эпосом, то составляя особые циклы, то входя в структуру поэм. А его последние драматические произведения носят преимущественно сатирический характер.

Маяковский – один из самых талантливых сатириков ХХ века. Он создал классические образцы сатиры нового типа, отрицающей и обличающей все что мешало успехам социализма и тем самым расчищающей путь для движения советского общества к коммунизму. При этом Маяковский убежден: если художник сознает величие цели, стоящей перед страной, и беззаветно служит этой цели, его сатира должна носить воинствующий характер. В борьбе за сатиру, за ее новую миссию Маяковский опирался на Ленина. Отзыв Ленина о сатирическом фельетоне «Прозаседавшиеся» (1922 г.) Маяковский воспринял, прежде всего, как поддержку политической направленности его поэзии. Признание Ленина «…давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной» – для поэта означало: сатира может оказывать помощь в строительстве коммунизма.

Ярче всего талант Маяковского-сатирика раскрылся в последних драматургических произведениях. Их новаторский характер был признан не сразу. Даже тогда, когда о поэзии Маяковского прочно утвердилось мнение как о самом ярком явлении советского искусства, пьесы «Клоп» и «Баня», не говоря уже о «Мистерии-буфф», оставались долго в тени.

Его драматургия стала новым словом в развитии театрального реализма. Фантастика, гротеск всегда широко использовались им, особенно в сатирических целях. Маяковский стремился опереться на традиции

народного театра. «Попытка вернуть театру зрелищность, попытка сделать подмостки трибуной – в этом суть моей театральной работы», – писал Маяковский.

Установка на публицистичность и зрелищность – одно из проявлений сознательного и целеустремленного движения Маяковского к народности. Он хотел быть понят своей страной, но хорошо знал, что в его время массовый читатель и зритель еще не обладали высокой культурой. Создавая плакаты, агитационные и рекламные стихи, он должен был считаться и с этим. Но он сделал единственно верный вывод: поднимать культурный и эстетический уровень самого широкого читателя, сознавая, что только в этом случае те, для кого он работал, смогут правильно понять его творчество. Отсюда поиски контактов с читателем, не имеющие аналогии в истории мировой литературы.

Человеческим величием, страстной убежденностью, благородством потрясает каждый стих, каждый образ последнего шедевра Маяковского, его разговора с потомками – «Во весь голос». Эта поэма – одно из самых ярких и талантливых выступлений в защиту партийности творчества.

Партийность в поэме-исповеди не только политический и эстетический принцип, это и нравственный принцип, определяющий главную черту поведения художника – бескорыстие, а значит, и подлинную свободу.

Мне и рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель на дом. И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо…

Эти признания выходят за рамки личной биографии поэта, приобретают глубокий принципиальный смысл. В них выражена уверенность в том, что борьба за коммунизм – высший, поистине универсальный критерий прекрасного, – очищая нравственную атмосферу от таких стимулов буржуазного мира, как корысть, карьера, жажда личной наживы и личной славы, создает условия для полного проявления самозабвенной любви к искусству и для расцвета искусства.

Теперь мы знаем, что все сделанное Маяковским в искусстве – подвиг величайшего бескорыстия. И как бы ни была трагична личная судьба поэта, в истории всемирной литературы трудно указать пример такого удивительного соответствия между потребностями эпохи, ее характером и личностью поэта, сущностью его таланта, как бы созданного историей для того времени, когда он жил и творил.

И так же, как бессмертен подвиг народа, страны, изменивших ход мировой истории, бессмертен и подвиг поэта, увековечившего этот всенародный подвиг в огненном, по определению известного советского поэта Николая Тихонова, слове. Слове, почерпнутом из прозрачных, бездонных, светлых глубин русского языка. Ведь свои грозные рифмы, ошеломляющие по новизне сравнения, свои дерзкие по архитектонике строфы поэт находил в глубинах народного языкового богатства.

Великий поэт, Маяковский вошел в мировую литературу не только как создатель поэтической школы, но и как зачинатель поэзии, которая стала неотъемлемой частью новой, социалистической цивилизации. «Каноны любой поэтической школы, – считает А. Метченко, – быстро исчерпываются, мертвеют, но влияние живого примера служения поэтическим словом великой цели вербует множество последователей. К хорошо известным именам – Назым Хикмет, Гео Милев, Пабло Неруда, Поль Элюар, Николас Гильен и другие – прибавляются все новые и новые наследники Маяковского».

Социальный оптимизм и талантливая вера Владимира Маяковского в справедливое устройство общественной жизни сродни яркому солнечному свету, освещающему и греющему весь мир. Светить всегда! – вот каков был лозунг его жизни и творчества. Счастье наше, что такой огромный уникальный талант жил и творил на русской земле!

nnm.ru