Домашний архив Родины. Его звали "Туфля честности"
Слева стоит Сергей Александрович Архипов. На нем шапка-пирожок, резиновые полусапожки и пижонистая тросточка в руках. Он безмятежно улыбается. Через год грянет война, с которой он не вернется.
Справа - Василий Иванович Мокров. Одет он строго, стоит надежно. Этот знает, чего он хочет, и своего не упустит. Однако и его постигнет та же судьба.
А в центре, вольготно развалясь на маленьком стульчике, скрестив руки и ноги, заломив набекрень мерлушковую шапку - не иначе реквизит фотографа! - сидит мой дед Семен Иванович Вехин. Ему все нипочем, никакой работы он не боится, а какие мысли обуревали тогда его голову под огненно-рыжей шевелюрой, не скажет уже никто. Он единственный из троих придет в Большое Мурашкино с той далекой войны - другим человеком и с другой фамилией.
Его отец Иван Вехин в конце XIX века обзавелся на окраине села небольшим кирпичным заводиком, где работал с тремя сыновьями - Афанасием, Николаем и Семеном. Последний, согласно семейным преданиям, был злым и азартным на работу не ради денег. Эта черта осталась у него на всю жизнь.
На Первую мировую ушли все три брата. Следы Семена на ней скоро теряются: по ошибке он попал не в свою команду, и тогда писарь одним росчерком пера превратил его в Гражданкина. Но, вернувшись с фронта в родное село, Семен сменил фамилию на более революционную - Гражданинов. Должность обязывала: в январе 1918 года он был избран в первый Большемурашкинский Совет, а впоследствии стал руководить Рабоче-крестьянской инспекцией (Рабкрином).
Времена надвигались лихие. Продотряды и комбеды охотились за хлебом, крестьяне-"кулаки" - за продотрядовцами и комбедовцами. Однажды попался в засаду и мой дед. Ему повезло: "Ба, да это Семка Вехин, он себе зерна не возьмет, пусть идет с миром!" Но дед потом долго вспоминал холодок в спине от ожидания внезапного выстрела. А ушел он из Рабкрина благодаря своему характеру: на заседании, где делили конфискованный сахар, возмутился: "Что вы себе да себе, надо же и семьям фронтовиков оставить!.." Повисла мертвая тишина, а потом последовал ответ: "Дать бы тебе этой пачкой рафинада по морде! Фронтовиков-то вон сколько, а нам что достанется?"
Ушел Семен Иванович и из партии, демонстративно погуляв на масленицу.
До конца дней осталось у деда прозвище "Туфля честности". Всему Мурашкину были известны его драные башмаки с веревочной подошвой. И хоть работал он на кирпичном заводе по-прежнему люто, семья, выросшая за несколько лет, бедствовала. В младенчестве умерла от голода дочь. Поехал по спецнабору на ГАЗ, там - настолько был азартен в работе! - подошел к рекорду стахановца, но, когда их поставили рядом, стахановцу дали английский резец, а деду - наш, который сломался через полчаса...
Так и вернулся дед в свою полуземлянку. К началу Великой Отечественной войны у него уже не было ни одного зуба, хоть он и сохранил сухощавую фигуру атлета. На фронт Семена Ивановича не взяли, но отправили рыть окопы в Гороховецких лагерях. Там он и сгорел. Отпустили деда домой умирать, но до Мурашкина он не доехал, умер в 1942 году у родной сестры в Дзержинске, не дожив до пятидесяти. Только через много лет удалось младшему сыну Альбину найти место его последнего упокоения. Старое, заброшенное кладбище и чужая могила...
_Игорь Гражданинов, Нижегородская область
Полгода назад в Большемурашкинском районном музее открылась мемориальная выставка моего отца Гражданинова Рафаэля Семеновича. Фронтовик, прошедший от Москвы через Белоруссию до Прибалтики, он после войны стал педагогом и художником. Перед открытием я подошел к мемориалу с именами большемурашкинцев, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. И обнаружил там фамилию моего деда...
Так мы встретились.
