Бари Алибасов-младший: «Отец узнаёт только троих людей — меня, Политова и внучку»

Не перестают накаляться страсти вокруг персоны Бари Алибасова, который, как известно, попал в психиатрическую больницу после очередного отравления. На этот раз алкогольного. Продюсеру поставили неутешительный диагноз: корсаковский психоз. Его сын — Бари Алибасов-младший — уверен, что друзья отца специально отравили его. О состоянии здоровья звездного отца, а также о финансовых проблемах и заявлении в полицию Бари-младший рассказал Znamenitka. Мы застали сына продюсера в аэропорту. - Я только что из психиатрической больницы Алексеева, приехал в Домодедово. — Пояснил Бари по телефону. — Сейчас вылетаю в Калининград для того, чтобы подбирать отцу врачей и попечение рядом с домом. Отца, к сожалению, в больнице сегодня так и не увидел воочию — только по видеосвязи в связи с карантином. У них в больнице Алексеева сделали так, что можно прийти в приемную и пообщаться, как по скайпу, со своими родителями, которые там находятся. Поэтому у меня сегодня была инновационная встреча с отцом по электронной связи внутри больницы. Я, конечно, был поражен. - Как чувствует себя Бари Каримович? - Состояние у него психически стабильно-тяжелое, физически он жив-здоров. Пока врачи в течение трех-четырех недель даже не будут давать прогнозы относительно того, когда он оклемается. Я вот сегодня спросил лечащего врача: «Вы мне хотя бы подскажите информацию о сроках его реабилитации, о возможности прийти в себя: через какое время это произойдет?» Он ответил: «Понятия не имею». Говорят, неделя или месяц. Наверное, все-таки больше неделя, чем месяц. Вот единственная информация, которой я сейчас обладаю. Но действительно, когда он выходил из больницы Брюна (центр наркологии, где Алибасов лежал раньше.- Прим.авт), он вышел с диагнозом корсаковский психоз. И у них таких людей восстанавливалось процента два — это официальная статистика господина Брюна. Корсаковский психоз — это нарушение работы головного мозга вследствие тяжелого алкогольного отравления. Но учитывая, что он все равно начинает вспоминать — какие-то лица, факты, что не свойственно для больных корсаковским психозом, — остается надежда, что он все-таки выкарабкается. Просто у отца есть же еще сопутствующие заболевания, так что вполне возможно, что диагноз будет дополнен чем-то. Сейчас самое главное, что ему дают лекарства, которые восстанавливают мозговую деятельность. И вот сейчас надо посмотреть, насколько может восстановиться память. Память — это главное, что нас волнует. - Мы видели в программе «Пусть говорят», что вас Бари Каримович вроде бы даже узнает? - Ну, относительно. Он узнает только трех человек: меня, Володю Политова и внучку. Кроме этих трех лиц он пока не узнает никого. Я когда показывал ему внучку, казалось, у него что-то прояснялось. Так что мы не теряем надежды и сейчас стараемся делать все, чтобы он мог прийти в себя. Потому что действительно остатки-то памяти у него есть, и мы сейчас смотрим, насколько нейроны могут восстановить связь в его голове. - Вы говорили, что вам предстоит не самое дешевое лечение. Ваш отец лежит в бюджетном учреждении. Значит, что-то все-таки оплачивается за счет государства? - Я очень благодарен государству. Я вот попросил даже нашего пиар-директора приготовить большой пресс-релиз, где пофамильно поблагодарю каждого, кто помог мне с лечением отца. Но вот если по цифрам пройтись… Отец лежал в частной клинике. К ним нет никаких претензий, они лучшие, они потрясающие, они спасли ему жизнь изначально. Но спасение жизни мне обошлось в 398 тысяч в реанимации и после этого — 35 тысяч рублей в день за его содержание и услуги. После этого его перевели на бесплатное лечение в центр наркологии Брюна. К тому же, там специфика работы с веществами шире, потому что в клинике специализировались на наркотиках и алкоголе, а в этом центре знакомы со всеми возможными препаратами, которые в принципе мог человек употреблять. При этом все было бесплатно. Так что если бы не Брюн, если бы не наш друг семьи, который познакомил меня с ним, лечение обошлось бы еще в 600 тысяч рублей. Сейчас папа содержится в государственной психиатрической больнице, его лечение стоит 5 тысяч рублей в день. Когда я его перевезу в Калининград, стоимость лечения будет 350 тысяч рублей в месяц. - Но для вас сейчас проблематично оплачивать? - Я сам человек не бедный, но после карантина у всех с бизнесом проблемы. У меня бизнес тоже переживает не самые лучшие времена. Единственный сейчас вариант, чтобы гарантированно содержать в клинике отца, это сдать его квартиру с золотыми унитазами и на деньги от этой квартиры, которая сейчас оценена агентством примерно в 550 тысяч рублей в месяц, его лечить. - А какое-то следствие в отношении Валерия Юрина и Андрея Назарова будет вестись? Вы не попрощались с этой идеей? - Конечно, будет. Я был с утра в Следственном комитете и прокуратуре. Почему-то следователь до сих пор не рассмотрел наше заявление. Видимо, решил,что это алибасовский пиар: глядишь — отойдет. Но не отойду. У меня сейчас проблема: я до сих пор не могу никак использовать и сдать квартиру отца по той причине, что там не произведены следственные действия: должны быть сняты отпечатки пальцев с сейфа, проведены мероприятия, чтобы доказать, что сейф в комнате и сейф на видео — один и тот же. А самое главное, у меня есть посуда, на которой остатки того, чем меня отравили Назаров и Юрьин, потому что я себя очень плохо чувствовал тогда. И мне все врачи говорили делать срочно экспертизу, так как подобные вещества имеют свойство разлагаться и распадаться, после чего можно уже не определить наличие их в крови. А прошло уже больше двух недель с тех пор как они были у меня в гостях. Я очень переживаю, что прокуратура просто не успеет установить факт отравления. А я думаю, что то, чем пичкали меня — это то же самое, что употребил отец. Потому что, я думаю, эти двое ребят не могли отравить двух разных Алибасовых двумя разными медикаментами. При этом у меня не нашли в организме ничего. Хотя это, скорее всего, были какие-то нейролептики. Просто они распадаются очень быстро, примерно за 12 часов. Это что-то вроде клофелина, клозапина. Но мне сказали, что на посуде эти вещества хранятся дольше, потому что они не выводятся из нее, как из организма. И я надеюсь, наша полиция успеет сделать экспертизу и доказать попытку факта отравления. Причем мы все прекрасно знаем, что нейролептики с алкоголем — это вообще опасно. Так что если докажут, что там были подобные медикаменты, а я практически в этом убежден, то появится еще и дополнительная статья о покушении на мою жизнь, а не просто кража и покушение на жизнь отца. - А сейчас вы до сих пор ощущаете последствия данного отравления? - Сейчас нет. Но я примерно понимаю, каким может быть состояние после отравления — у меня же мама в психиатрической клинике. И как раз нейролептики — это то, на чем она 20 лет живет. Вот у меня похожее состояние и было: туманность общая, язык не вяжется, спать очень сильно хочется. Весь следующий день после отравления состояние, как будто ты в полудреме находишься. - Какое наказание, на ваш взгляд, должны понести ваши обидчики, если докажут их виновность? - Мне плевать на их наказание. Мне самое главное, чтобы они больше к отцу не подошли. Этого было бы достаточно — я не хочу никакой крови. Но было бы справедливо, если бы они продали свое имущество, точно так же, как я сдаю свое сейчас, и оплатили все лечение, которое отцу необходимо. Смерти их я не хочу. А если они не смогут отвечать за свои поступки, я был бы счастлив, если бы они сели.