поминайте узников
сегодня - день рождения (1903) мученицы Татьяны Гримблит, святой покровительницы арестантского грева. Хотя вод конец ей пытались пришить и сознательное умертвление пациентов больницы, где она работала фельдшеркой (кстати, примерно тогда же убийство учёного с целью не допустить открытия научного оживления мертвецов шили и Луке (Войно-Ясенецкому)), но в итоге в обвинительном остались только вера в Бога и помощь заключённым. Церковь её чтит за поддержку арестованных священников-монахов, но она-то ими не ограничивалась, а просто собирала пожертвования в церкви, докладывала из своей зарплаты, закупалась продуктами, шла к тюрьме, узнавала, кто из арестантов не получает передач и передавала ему. Расстреляли её в 1937-м, то есть в 34 года.
Работала, кстати, в системе ЮЮ - воспитательнецей в детской колонии. А ещё она писала стихи - не слишком талантливые, но трогательные.
сегодня - день убийства в тюрьме Салмана Радуева. Казалось бы, все слова сто раз сказаны, но нет. В Финляндии живёт Месира Радуева, журналистка из россии, платонически влюблённая в него (она и фамилию эту взяла как жена; насколько я понимаю, "историческая" вдова Радуева, Лидия, не в восторге от такого, но мусульманам же не запрещено иметь двух жён, хоть бы и посмертно). Так вот, Месира тоже пишет стихи про Салмана, где снова и снова находит слова любви и скорби:
Совпаденья, даты , числа для меня невыносимы.
Годы мчатся, жизнь проходит - но проходит больше мимо.
В Дагестане, на Урале - осень, листья как пожары,
Ты не умер, это просто - полуночные кошмары.
Я глаза закрою, снова - в небе пусто, в поле голо,
Оботру твой лоб рукою, чтобы смыть тюремный холод.
Руки в шрамах от браслетов подержу в своих ладонях.
Вот и всё - по крайней мере, там никто тебя не тронет.
Всё забуду, но оставлю лишь улыбку, голос нежный,
Грубость полосатой робы сменит саван белоснежный.
Оберну в тугие ткани, чтоб не видеть твоей боли.
Ты не думай, я не плачу, просто жжёт в глазах от соли.
На лице в кровоподтёках снег давно уже не тает.
Ты свободен, ну а яму - я сама себе копаю.
Своё сердце, как подарок, положу в твою могилу.
Двадцать лет прошло, а память даже время не убило.
Я на этих красных листьях подыхаю от печали.
Что мне делать, подскажи мне - из своей волшебной дали.
Знаю, что паришь, как птица, ты над суетой земною.
Я открою настежь двери - может, ты придешь за мною?
+++
+++
Снова ноябрь наступает - и вот
Перед глазами тот гибельный год,
Снег, обрамлённый колючкою двор,
Город враждебный и наш приговор.
Мне не забыть этих прутьев стальных,
Как ты стоял, улыбаясь сквозь них.
Мне бы коснуться рукою - руки,
Мне бы к тебе - только прутья крепки.
Всё ведь кончается - кончился суд,
День угасает. Тебя не спасут.
Солнце зашло, и в бессильных руках
Пряничный замок рассыпался в прах.
В прах растоптали отчизну твою.
Слезы я скрою и страх утаю,
Спрячу под сердцем улыбку и взгляд,
Как драгоценность, как найденный клад.
Смотрит сквозь прутья осенняя ночь.
Больше тебе не могу я помочь.
Не на постели - полу ледяном
Смерть укрывает спасительным сном.
Память отныне - багаж мой земной.
Где бы ты ни был - ты рядом со мной.
+++
+++
Если пройти до конца этот путь
Всё же сумею -
Мне бы прижаться к тебе и уснуть -
Вместе теплее.
В землю промерзшую лечь навсегда
В общей могиле,
Чтобы и люди, и города
Нас позабыли.
Мне ж не забыть - даже перед концом -
Тюрьмы и войны,
Тело в сплошных синяках - но лицо
Странно спокойно.
В клетке железной улыбку твою
Разве забуду?
Ныне я в чистом, старушьем раю
Мою посуду,
Ставлю приборы на стол, будто ждать
Смею напрасно.
Дверь открываю - там осень опять,
Жёлтая с красным.
Сколько их, лет безнадёжных, прошло,
С ведома Бога?
Листья летят, шелестят о стекло,
Шепчут мне: "Много..."
Я остаюсь, чтобы память сберечь,
Только жалею:
Рядом с тобой в эту землю бы лечь -
Было б теплее.
etc
+++
смешно, что фамилиё злодея, планировавшего очередное покушение на Асмаева - Шайтанов, но история, конечно, печальная много раз.
+++
внезапно:
термин RaHoWa заимствован у покойного уроженца Запорожской области Бена Классена, в 1973 году основавшего в США Церковь Создателя (позже – Движение создания). Отвергая язычество, христианство и другие религии, классенисты обожествляют белую расу. Едва ли в Европе наберется сотня правоверных последователей Классена, соблюдающих фруктовую диету и принимающих солнечные ванны, как он завещал. Но термин "рахова" давно вошел в лексикон неонацистов – не только на Западе, но и в бывшем СССР.