«Продать игру — жадность. Купить — спасение». 10 лет назад ушел из жизни Арсен Найденов
Одно из последних интервью яркого специалиста, ранее не публиковавшееся в СМИ.
Этот материал собирался не один месяц. Были встречи, многочасовые разговоры. Найденов вспоминал. В итоге на свет появилась книга «Ловец футбольного жемчуга» — его автобиографический монолог.
Коллега Голышак остро назвал Найденова «толпой из одного человека». При этом он и сам нуждался в толпе. Не гнушался поговорить с любым, кому интересен футбол. Не боялся людей, а шел им навстречу, распахнутый и живой, лукавый и наивный, желавший предводительствовать и влюбленный в местоимение «я».
Перед вами отрывки из рассказов Найденова о себе самом, а также воспоминания знавших его людей, близких и не очень.
«Родился я в 41-м в поезде. Отец был на фронте, мать из Киева отправили в эвакуацию в Казахстан, где-то под Полтавой я и появился на свет. В документах записали Алма-Ату. Много лет спустя работал в «Шахтере» из Караганды, и настучал на меня один тренер. Будто я игрока в «Спартак» решил отдать, а я и фамилию его толком не помнил, такой ценный футболист был. Собрали высокий совет, давай меня песочить: «Понаехали и распродаете гордость казахстанского футбола!» — «Кто понаехал?!» Открываю паспорт, показываю место рождения. Председатель республиканского спорткомитета тут же замолк».
«Из воспоминаний о военных днях: прошу у кого-то хлеб и прикасаюсь рукой к раскаленной «буржуйке». Из-за боли, наверное, запомнил. Отец прошел финскую и Великую Отечественную, почти год был заместителем коменданта Лейпцига. Вернулся, стал простым рабочим в Киеве. Мы с мамой к нему перебрались в 44-м.
В киевской жизни был двор. Настоящий, послевоенный, с сапожной мастерской. Играли там в хоккей футбольным мячом, гоняли палками по земле. Я был самый маленький, стоял в воротах. В 11 лет пришел в «Динамо», услышал: «Дуй отсюда, мал еще!». Раньше 13 тогда в футбол не брали, но отправили на теннис. И заиграл, даже второе место на городских соревнованиях занял. Через два года все равно вернулся в футбол, теперь уже не вратарем — нападающим. В той самой мастерской знакомый сапожник набил мне на тапочки кожаные шипы. Отец увидел — взбучку устроил за порчу пацанской обувки. А шипы скоро отвалились.
Прозвище у меня было — «технарик». Играл за юношеский «Буревестник». Против Лобановского как-то вышел, хоть и был на два года младше. Забил, взяли в его команду — ФШМ, чувствовал себя героем».
«Дриблинг всегда был неплохой, а я еще и развивал его. Выходил со стадиона после игры и нырял в толпу, навстречу движению. Уклонялся от столкновений, старался никого не задеть. Ветки головой доставал в прыжке, за трамваями носился. Говорил себе: «Если успею за тем вагоном, буду настоящим футболистом». И как дам рывок! Растил футбол в себе. Правда, и себя в футболе хотел видеть.
Через два года попал в киевский СКА — пришло время служить. Три зимы, три весны, все по-честному. Помог команде прорваться в класс «Б», потом недолго бегал правым хавом в «Спартаке» из Андижана, в 64-м это было. Играли как-то с «Пахтакором», сам Красницкий у них был в составе. Я забил два и понял, что такое признание. Партнеры позвали в ресторан, с вином. В городе узнавали, стригли в парикмахерской бесплатно.
Узбеки уговаривали остаться, но чувствовал — не мое. Я молодой совсем, а там калачи тертые, с амбициями, подставлять меня стали. Администратор вдруг брякнул тренеру, что я анашой баловался, хотя даже не курил в те годы. «Раз так, — сказал, — уезжаю». Они в ответ созывают собрание и дисквалифицируют меня «за нежелание отстаивать честь клуба». Те самые товарищи, что в ресторан водили.
Дисквалификация не пугала, системы контроля тогда особой не было. А может, только на словах припугнули. Стал играть за «Шахтер» из Конотопа, там триста рублей подъемных дали — чем не жизнь? В какой-то игре три положил — позвали в чебоксарскую «Энергию». «Да у меня же, — говорю, — нога больная, мениск». — «Тогда давай тренером!»
Согласился, хотя команды в Чебоксарах практически не было. Из Чувашии пришла официальная телеграмма: «Просим тренера Найденова привезти с собой вратаря, двух защитников, столько же хавбеков и нападающего». Спрашиваю у ребят постарше: «Кто со мной?» Был такой Кононенко, сын участника киевского «матча смерти». «Поезжай, — сказал, — а мы подтянемся, если все нормально».
Денег ни копейки, но я уже загорелся. Занял у соседа дяди Лени, заведующего базой, 25 рублей на дорогу. Приехал, осмотрелся, позвал ребят из молодежной сборной Украины. Поднял команду аж на одно место: с последнего на предпоследнее. В следующем сезоне уже вошли в тройку. Так началась моя тренерская работа. Шел 1965 год».
«Скажи мне кто, что всю жизнь буду скитаться по футбольной провинции, не поверил бы. Но и не стал бы ничего менять. В большом тренерстве существует узкий круг людей, в который не попасть. Все схвачено, всем правят связи, знакомства. У меня блата не было, и что теперь, не работать? Конечно, хотелось большего — не пускали. Но рвался, боролся — уже немало. Просил одного футбольного туза: «Дай поработать в команде с именем». Речь шла о ворошиловградской «Заре». «Дам. Жди». До сих пор жду.
А тогда мне было 23. Опыта и связей ноль, у команды три очка. Футболисты перед матчами жили в раздевалках при стадионе, по десять человек в каждой. Вместо денег двухрублевые талоны на питание. Команда по уровню мастерства — как ее новый тренер. Зато энтузиазма через край. За дело взялся рьяно, спал по четыре часа. Ухватил главное: советский тренер должен быть еще и менеджером, хоть и не знал тогда такого слова. Без материальных условий футболист не раскроется, а будет рваться туда, где условия есть. Именно в Чебоксарах впервые выбил игрокам квартиры, так они за меня поубивать были готовы кого угодно. Но помнил: в футбол играют не условия, а люди. Квартиры с машинами не заменят талант и тренировки. С командой надо работать».
«Наукой тогда молодые тренеры овладевали централизованно: каждый год съезжались в Москву на семинары. В первые два дня внимательно слушали, под вечер выпивали. На третий день хорошо выпивали и разъезжались по домам. Приехал однажды знаменитый Эленио Эррера из «Интера». Читал лекцию: «Мои тренировки длятся всего 40 минут!» Ясное дело, у Эрреры такие зубры, что хоть водки им налей, всех порвут».
«Присматривался, впитывал, пока не научился самому важному тренерскому умению: делать команду. Сам дошел, никто не говорил. А многие нынешние не умеют. Надо оценить, кто у тебя под рукой, уяснить возможности каждого игрока. Потом придумать, кого куда поставить и как использовать. Кажется — пустяк, но именно в этом проявляется тренерская интуиция и профессиональное мастерство.
Конечно, мне помогали с писаниной и документацией, это считалось важным. Сажал помощника Данилыча, тот красивым почерком выписывал конспект тренировки. Другое дело, что следовал я ему не всегда. Иногда от простой работы с мячом больше пользы, ей-богу. Игровая схема тоже не так важна, я менял ее не раз за карьеру. И был, между прочим, первым в Союзе, кто стал активно использовать расстановку с одним форвардом. Только форвардом этим был Гоча Гогричиани».
«Первых результатов добился, не имея тренерского образования. Разные инстанции постоянно долбили за отсутствие «корочек», честно пытался совмещать учебу с работой, но диплом получил только в 39. Помог Валерий Овчинников, работавший в кировском «Динамо». Талантливый тренер, пусть его футбол считали некрасивым, но результат давал всегда. «Приезжай, — сказал, — все устроим». Приехал, сдал госэкзамены, стал дипломированным.
Умение ладить с людьми пришло намного раньше. В той же Чувашии поначалу повел себя с игроками слишком жестко. Через несколько лет мой добрый гений, великий Дед Маслов, втолковал: «Почему ты все время грузишь их на полную катушку? Это же живые люди. Или морду тебе набьют, или саботажем займутся. Имей чутье. Если поймешь, когда сбавить, когда поднажать, ребята зауважают». С тех пор ни в одной команде конфликтов с игроками не возникало. А с Масловым и позже пересекались. Жаль, что на смену душевному Деду, который никогда свитера не снимал, пришла мода а-ля Базилевич — официальность, скрытность, всегда при галстуке, себе на уме».
Аркадий Галинский, журналист, писатель, комментатор:
«Если в международном футболе нет более скандальной фигуры, чем Марадона, то в наших краях похожую роль как бы пытается исполнять тренер «Жемчужины» Арсен Найденов. Ведь всякий раз мы узнаем о каком-нибудь найденовском кунштюке. Но так же, как не склонен я осуждать Марадону за его выходки, таково примерно мое отношение к необычным поступкам Найденова.
Между прочим, я с Найденовым не знаком, но слежу за ним давно, еще с тех пор, как он выскакивал петушком на футбольное поле (правда, тогда еще под другой фамилией в составе киевского СКА). Как игрок впечатления не производил, да и оборвалась его карьера футболиста довольно рано, но зато, став тренером, Найденов быстро превратился в своеобразную знаменитость. Солидные представители этой профессии его всегда осуждали, да и коллегой, собственно, не признавали, считали делягой, ловкачом. Будучи сравнительно молодым тренером, он понял в советские времена, что ему не даст развернуться типичная еврейская фамилия, и, приняв по закону фамилию жены, стал Найденовым.
Чем же прославился быстро Найденов? Одну за другой он создавал футбольные команды в городах, где, как правило, коллективов мастеров не было и в помине. Добивались их утверждения в этом ранге, конечно, местные вожди, но команды-то создавал Найденов! Иногда корявенькие, но всегда боевые, а порой и не такие уж плохие. В конце концов Найденов из этого города уезжал, но команда мастеров чаще всего в нем оставалась, и футбол входил в жизнь этих мест. Поразительно, но к Найденову, несмотря на неуважение коллег по тренерскому цеху, игроки со всех сторон съезжались охотно, зная, что кусок хлеба с маслом у них будет, но придет он не в результате безделья. Чем лучше Найденов подбирал игроков, тем квалифицированнее играла его команда. Игру он ставил простую, немудрящую — игрок в игрока, да в защите чистильщик. Но порой придумывал и кое-что посложнее, потоньше.
А еще Найденов известен своими скандальными заявлениями в печати и на различных футбольных форумах. То признается, что не будет больше играть договорные матчи, то говорит, что отказался от так называемой работы с судьями. Своей экстравагантностью он напоминает одного нашего небезызвестного политического деятеля с тою лишь существенной разницей, что Найденов что-то всюду создает, созидает, а не разрушает. Строго говоря, Найденов не столько тренер, сколько менеджер, хотя, конечно, умеет проводить тренировки и давать установки на игру. Мне кажется почему-то, что при его селекционных способностях, получи он когда-нибудь в свое распоряжение действительно богатый клуб, Найденов, возможно, добился бы с ним очень многого. Но, увы, жизнь расставляет каждого из нас по своим местам».
(Альманах «Футбольная правда», № 15, 2004 год).
«Меня спрашивают, приходилось ли давать взятки. Думаю, каждому из нас приходилось. По серьезному или пустяковому вопросу — неважно. Но я никогда не общался с нужными людьми посредством денег. Вместо этого заводил дружбу, приглашал в ресторан. Мне шептали: «Ты «бабки» дай, и все решишь!» Но считал иначе: лучше человек окажет мне услугу по дружбе, а не корысти ради. Точно знаю: деньгами никого не удержишь. Придет время, когда они кончатся и все разбегутся. Но помню и другое золотое правило: если уж даешь, давай тем, кому надо давать!
Уже в российское время приходил к важному начальнику просить финансирование. Тот для приличия хмурил брови и выделял, условно, 10 тысяч долларов. На выходе ждал бухгалтер. «Вы же понимаете, Арсен Юльевич, вам только половина, остальное надо вернуть». — «Понимаю, Аллочка, спасибо тебе и Иван Иванычу». А как иначе? Либо так, либо нет команды».
Всеволод Найденов, сын:
«В детстве отца почти не видел, можно сказать, воспитан матерью. Он был постоянно на футболе, в разъездах, на тренировках. Часто меняли место жительства. Отец уезжал первым, мы догоняли потом. Мать родила меня в Башкирии, она сама оттуда. Решила, лучше дома, потому что отец в любой момент мог оказаться неизвестно где.
https://www.instagram.com/p/BWiSvpohDgK/Все его знакомые, которые появлялись у нас дома, были связаны с футболом. Мои игрушки — вымпелы, мячи. Отец приносил какой-нибудь «бэушный», в советское время — очень круто. Из-за этого со мной дружили все пацаны, от пяти лет до семнадцати. «А Сева выйдет? А мяч вынесет?» Меня на футбол брал, маму никогда. Запрещал, не хотел. Но она и не вмешивалась. Тянула на себе весь быт, отец в этом был слабый. Переезды, контейнеры — все на ней. Мебель переставляла, ремонтами занималась, за участком следила. Не помню, чтобы отец когда-то гвоздь в стену забил, вообще ноль в этом деле. Персик сорвать мог, посадить нет. Не говоря уж про то, чтобы из еды что-то приготовить.
Когда жили в Новороссийске, я записался на дзюдо. Отец капал на мозги: «Борьба не спорт, а не пойми что, футбол другое дело!» Послушался, конечно, пришел в футбольную секцию, но там все быстро прояснилось. Не дано, не футболист. Природа на детях отдыхает.
Отцом он был не жестким, скорее наоборот. Я не подарок, мать лупцевала будь здоров, а он ни разу за всю жизнь. Вроде бы стукнул его однажды по носу паровозиком спящего, и отец вспылил. Но сам не помню, мать рассказывала. Матерком мог приложить, но уже когда я повзрослел. В школу впервые пришел в старших классах. Мать уехала в Башкирию, я раздобыл у друзей эротические рассказы. Сейчас такие, наверное, в учебниках печатают, а тогда — запрещенка! Читали с пацанами, рядом кэгэбэшники в футбол играли. Один хвать меня за ухо, чтиво про баню отобрал, сдал в милицию. Те перепугались: комитетчик привел антисоветчика! Отец меня вызволял, заминал, чтобы мать не узнала.
В другой раз я на демонстрации повздорил с учителем физкультуры, уже перестройка была. Отец вольных взглядов придерживался, «Голос Америки» слушал, я ему проволоку-антенну в окно вытаскивал, чтобы приемник ловил. Второй раз пришел в школу и вступился за меня. Одна на него пошла: «Да я секретарь партийной организации!» — «Мне все равно, в коммунистах не состоял, слушать чушь не собираюсь!» Вот дед был партийный, они на этой почве с отцом иногда схлестывались.
Сказать, что жили богато, не могу. У нас, например, никогда не было машины. Появилась уже в Сочи, в конце 90-х, красная «Лада», Александр Гармашов подарил. Водила мать, отец не умел и не хотел. Квартиры нам предоставляли от клубов, переезжали — сдавали. Правда, в конце года он выбивал для своих команд загранпоездку. Привозил какие-то вещи, жвачку, это считалось престижным. На сборы в Сочи нас брал весной. Но чтобы лишние деньги водились — не было такого. Не бедствовали и не шиковали.
https://www.instagram.com/p/BWg-XphhM8t/В Новороссийске и Сочи море отца не интересовало, не его тема. Только футбол. За преферансом мог с друзьями посидеть, по копейке вист. В казино заглядывал, на автоматах поигрывал, азартным был. Это уже в российское время. А советский строй не любил и даже подумывал эмигрировать в ФРГ, к двоюродному брату. Мать воспротивилась. Считала, как многие в те годы, что уехать — родину предать».
«После Чебоксар позвали работать в Бухару. Местный «Факел» шел последним из двадцати четырех команд в зоне второй лиги. Встретил узбекский босс, повел знакомить с игроками и тренером, которого собирались снимать. Звали его Станислав Стадник — известный в прошлом футболист «Пахтакора». Подходим, он на ступеньках сидит. «Знакомься, Стасик, это Арсен». Стасик — бух! — и завалился пьяный.
За полгода вывел «Факел» на 12-е место и умчался работать к башкирам в Кумертау. В переводе — «Угольная гора». А через два года класс «Б» расформировали. Жаль, память осталась добрая. И не только футбольная. В Башкирии во второй и последний раз женился, с супругой, Ниной Степановной, иду по жизни пятый десяток».
«Раньше кузница футбола была в провинции, а не в объевшейся Москве. Народ пер на стадион с «бормотухой» и семечками — свободного места не сыскать! Пока в 80-х и 90-х не изменился тип государственного руководителя. Пришли молодые ребята — чистой воды карьеристы. За футбол их партия не хвалила, по ушам не давала. На кой он им сдался? Я никогда не был коммунистом, но уважал их хотя бы за то, что дело делали. Пусть семьдесят процентов обещаний, но выполняли. А эти… Твое бы не отняли, какие обещания!»
«Фрунзенская «Алга», первая союзная лига. Позвал меня туда тренер Артем Фальян. Многому у него научился, подсмотрел в том числе изнанку жизни. Однажды Фальян попросил передать судьям тысячу рублей. «Откуда, — думаю, — такие деньги, сроду в руках не держал». Но Фальяна считаю одним из самых сильных тренеров, с которыми сводила судьба. Часто пользовался его футбольными наработками. Например, когда нападающие разбегаются из центра во фланги, а зона остается пустой для быстрых полузащитников — это от Фальяна. Год в Киргизии стал сильной школой».
«Говорят, мужик должен построить дом. А я построил санную трассу. В 72-м отправили в Братск с условием: «Твоя задача сделать так, чтобы руководство Братской ГЭС само захотело построить трассу. Заинтересуй их возможностью появления в городе футбольной команды. С этим поможем, в остальном импровизируй. Уговоришь и доведешь до ума строительство — получишь клуб второй лиги».
Уговорил. ГЭС выделила три миллиона рублей, закипела работа. Пять месяцев просидел в Сибири. Зимой! Они строили, я следил. Сдали в срок, но в городе я не остался — получил предложение от «Вулкана» из Петропавловска-Камчатского. А Братску действительно разрешили создать команду «Сибиряк». В те годы многие хотели — не многим позволялось».
«На Камчатке добился одной из самых больших удач в карьере: «Вулкан» выиграл Кубок РСФСР. В 70-е этот турнир считался сильным и престижным. Участвовали 150 клубов, по пути к финалу мы прошли «Уралмаш» и «Рубин», в главном матче обыграли в Пскове «Машиностроитель». Дома встретили, как покорителей космоса. Но были и будни. На Камчатке впервые узнал, что такое договорняк. Лева Бурчалкин, царствие ему небесное, тренировал владивостокский «Луч». Приехал ко мне: «Давай ничейку сгоняем». — «Зачем, если моей команде платят только за победу? Я тебя и дома грохну, и в гостях!» Грохнул оба раза».
«Народ на Камчатке нас обожал, по 10-12 тысяч на каждый матч приходило. Моряки с рейда звонили, спрашивали счет. Партийные деятели запросто могли прервать заседание обкома и отправиться на стадион. Платили щедро. Между прочим, я звал в «Вулкан» талантливого красноярского игрока Олега Романцева. Отказался, о чем впоследствии вряд ли жалел».
«В определенный момент появились люди из контрольно-ревизионного управления. Скрывать не стану, подбил камчасткое начальство на доплаты игрокам: по 150 нелегальных рублей за победу. Кто-то настучал, комиссия выявила «левые» доходы. Из Москвы пришла телеграмма: «Вулкан» распустить, всех пожизненно дисквалифицировать. И меня тоже.
На печку не улегся, поехал в Пермь, взял с собой восемь камчатских игроков. Всех восстановил в правах — себя не реабилитировал. Спустя время знакомый замначальника управления Спорткомитета СССР составил ходатайство, его долго заворачивали, потом сжалились».
«Люблю повторять: у меня есть мнение, и я с ним согласен. Любому могу сказать в глаза, что думаю. Заходил, к примеру, в федерацию: «За что вас тут держат? Наши деньги проедаете, да еще с понтами! Посадить вместо вас дедушку Калинина, чтобы печати ставил, — ничего не изменится!»
Я был первым в Союзе, кто разрешил игрокам привезти на сборы жен. С самой Камчатки! Николай Старостин увидел как-то: «До чего дошел Арсен!» — «А что такого? Футболист при жене пить не будет, на сторону не пойдет. Начнет дурака валять, скажу: «Забирай жену и вали отсюда!» Старостин задумался. Подозвал администратора: «В следующую поездку берем жен!»
«На одиннадцатом этаже сочинской «Камелии» часто собирались тренеры. Сидели как-то Фальян, Маслов, Рафа Фельдштейн, знаменитый администратор киевского «Динамо», Мотя Юдкевич, администратор «Зенита», и я. Оркестр так шумел, что говорить невозможно. Фальян посылает Юдкевича: «Мотя, узнай, сколько они получают за вечер». Тот возвращается: «75 рублей!» — «Отдай им сто, пусть уйдут».
Михаил Радченко, помощник Найденова, первый тренер Андрея Моха:
«В «Жемчужину» Арсен позвал в 91-м. Тренером. До этого я работал с детьми в адлерском «Торпедо», лучшей сочинской команде советских времен. Не хотел идти, сын уговорил: «Там жизнь бурлит вокруг Арсена».
Найденова всегда уважал как личность и организатора. Но назвать его бесконфликтным человеком не могу. Однажды посылает в разведку: «Нам контрольный матч с харьковским «Металлистом» играть, съезди, Данилыч, посмотри, что они из себя представляют». Поехал, взял их беготню на карандаш. Возвращаюсь: «Готов рассказать». — «Давай потом». Через день напоминаю. «Перед игрой расскажешь». Настает день игры, Найденов дает установку. И прямо на ней говорит: «Разъясни ребятам, кого бояться надо и как вообще «Металлист» играет». Достаю записи, открываю рот, вдруг слышу: «Ну его к лешему, не говори ничего, сами разберутся». На меня будто ушат воды вылили, да еще при команде. Ушел, не дожидаясь конца установки, сел в машину и уехал. Месяца полтора меня не было в команде. Звонили, сказал сыну: «Не поднимай трубку». Потом футболисты приехали за мной, ради них вернулся. Через пару лет сообщил Юльичу: «Чувствую, лучше мне водителем побыть». И стал крутить баранку».
«1980-й, Кубок СССР. Тогда до 1/8 финала турнир разыгрывали по зонам, нашу собрали в Крыму. Подходит перед матчем инспектор Николай Балакин, мой первый тренер, между прочим.
— Арсен, у тебя хорошая команда. Только нестриженая.
— Что?
— Не надо бровями шевелить. Моральный облик строителя коммунизма требует, чтобы советские футболисты имели аккуратную прическу. Думай, как обеспечишь, иначе игра не состоится.
Стало не до смеха. Нашел зазубренные ножницы, вручил администратору. Обкорнали всех под спичечный коробок. А что делать?»
«Без работы редко сидел, но когда такое случалось, приходилось тяжко. Из-за нищеты. Искал монетки, из телефонов-автоматов звонил родителям, чтоб денег на дорогу выслали. Приезжал в Киев, на трамвай не хватало! Купишь билет, напишешь на нем номер маршрута и вагона, проедешь, но не выкидываешь. В следующий раз садишься, достаешь старые билеты, ищешь — есть такой! Серия совпадает, можно контролеру показывать. Жена терпела, шила что-то, продавала. Она у меня стойкая в этом вопросе».
«Был в Киеве друг-баскетболист — Коля Баглей. Раз в месяц разводился, потом снова женился и меня свидетелем в загс таскал. После штампа тащили в ресторан. Сидим, кушаем, я смотрю, в какой руке вилку надо держать, в какой нож, культуру постигаю».
«Кто меня знает, не даст соврать — никогда не был богат. Пустил корни в Сочи, вырастил детей, обзавелся домом, — тогда появилась возможность что-то откладывать. А до этого — какое там! Дом, кстати, мне один полковник по дружбе отстроил, фанат футбола. Не взял за строительство ни копейки! Называл «объектом номер один», лично курировал, я его потом на чемпионат мира в США вывез с тренерской группой. Зато горжусь тем, что не просил подачек. Большой спортивный начальник, узнав об этом, сказал: «Ну и м…к». А я все равно считаю, что не в деньгах счастье».
«В карагандинском «Шахтере» четвертый секретарь обкома партии Нурсултан Назарбаев устроил собеседование. Вопрос за вопросом, да с подковыркой, с пристрастием. На все ответил.
— Где работалось тяжелее всего?
— Здесь.
— Почему?
— Нигде так сильно не пытали расспросами.
Назарбаеву я понравился, сказал: «Берем!» Через месяц его сделали вторым секретарем обкома, по тем временам очень большое начальство. Чувствовалось, что для него не предел. Сдружились, отдыхали вместе, по субботам ходили в баньку. Назарбаев приносил коньяк, пару банок икры, крабов. Мы ему от команды — кроссовки «ботас» и спортивный костюм самаркандского завода. Большой дефицит в те годы.
Как-то поступили в Караганду по республиканскому распределению три японских мебельных гарнитура. Роскошных, но дико дорогих — по 25 тысяч рублей. Назарбаев один шахтеру-стахановцу выделил, другой водителю грузовика, третий мне. А денег не было. Нурсултан расстроился: «Тех, у кого есть деньги, сажать надо. А ты работаешь на совесть». — «Работать и зарабатывать — не одно и то же». Остался я без гарнитура.
Когда Назарбаева забрали на повышение, звал с собой в Алама-Ату, тренировать «Кайрат». «Позже найду должность в казахстанском постпредстве в Москве, квартиру получишь в столице. Ты ведь хотел там жить». Хотел, но позвали в Новороссийск. И жена сказала: «Что мы сидим в этом Казахстане? Зимой холодно, летом жарко. Поехали к морю». К морю, так к морю».
«У Вячеслава Колоскова был на меня зуб. Может, шепнули что, не знаю. Издал негласное указание: убрать Найденова из «Цемента». Без причины, убрать и все. По профсоюзной линии поехал в Ашхабад, принял «Колхозчи». Играли здорово, бились за первую тройку. Выше подняться не могли, в нашей зоне второй лиги было девять грузинских команд. Брали столько очков, сколько хотели, главным образом покупали с помощью армян и азербайджанцев.
Играем как-то с Октемберяном, судят сочинцы Мясоедов, Никифоров и Гончар (в 90-е он станет вице-президентом «Жемчужины»). Накануне выпили запас водки на три судейских бригады, жара 45 градусов. Мясоедов ставит армянам пенальти в самом конце, они как налетят на него! Достает желтую карточку — разрывают в клочья. Он за красной — та же история.
После игры сидим в номере, выпиваем. Приходит армянский гонец с двумя бутылками коньяка.
— Товарищ судья, вы только не пишите в федерацию про скандал, ладно?
— Ладно, давай коньяк.
Армянин ушел.
— Правда писать не будешь?
— Не буду. Уже написал».
«В 1988-м мой «Цемент» играл за выход с кутаисским «Торпедо». В гостях удержали 0:0. Перед ответной игрой спрятался от грузин, знал, что подкатят с предложением. И вдруг тишина. Подзываю парня из команды.
— Сдача будет?
— Будет.
— Кто сдает?
— Все.
Понял, что деньги для футболистов важнее первой лиги».
Хазрет Дышеков, нападающий «Цемента» 80-90-х годов:
— У Найденова установки были не длиннее пяти минут: «Мы все — пальцы одной руки, кто не с нами, тот против нас. Вперед!» Но психолог великий. Собрался я как-то уходить. Он говорит: «Сынок, помнишь, каким ты был поначалу ужасным футболистом? Но я же тебя не выгнал. Теперь я получаюсь ужасный тренер, а ты прекрасный футболист — и потому уходишь?» И как после таких слов уйти?»
(«СЭ», 8 октября 1993 года.)
«В 1990-м я чуть было не оказался в роттердамской «Спарте». Познакомился в Новороссийске с женщиной: русская, замужем за голландцем, главным редактором одного из спортивных изданий. Приехала в Россию навестить отца, и ее поселили в мой гостиничный номер, пока я отсутствовал. Банальное недоразумение. В итоге пригласила в гости. Тем более мужу было интересно пообщаться со спецом из России.
Поехал в Роттердам, голландец свел с владельцем и техническим директором «Спарты». Посмотрел пару их тренировок.
— Не совсем верно даете нагрузки, — говорю. — Слишком большие паузы. Колени и голеностопы в сезоне полетят, помяните мое слово.
— У нас так и было в прошлом году.
В общем, предложили стать консультантом с окладом 125 тысяч гульденов в год. Прислали вызов, но «Цемент» не отпустил. Поругался в ними, уехал в Кемерово».
«В Сочи все начиналось с парикмахера. Ираклий Церекидзе стриг людей в гостинице «Жемчужина», обладал кипучей энергией. Стал первым начальником команды. Спустя несколько лет был убит. Умчался с тренировки, вернулся на базу, лег на мою кровать. У меня как раз прокурор Сочи сидел, сосед по дому. Спрашиваем: «Ираклий, что с тобой?» — «Ерунда, ударился». Присмотрелись, у него голова распухла. Вызвали скорую, но не спасли — внутреннее кровоизлияние. Те, кто бил, вряд ли знали, что у него редкая болезнь: кровь не сворачивалась».