Большой террор и судьбы. Последние две недели Марины Цветаевой

"Шишкин и Цветаева тут уже были. А ты?" — плакат, зазывающий летом 2023 года москвичей в татарстанский город Елабугу, наделал много шуму. Пользователи, например, предложили прорекламировать схожим образом гостиницу "Англетер" в Петербурге и гору Голгофа в Иерусалиме. Москвичка Марина Цветаева пробыла в Елабуге всего две недели — и осталась лежать в елабужской земле (или, как напишет позже Арсений Тарковский, глине) навсегда. Что заставило ее покончить с собой — страх, безысходность, нищета, аресты близких и навязчивое внимание со стороны НКВД? По возвращении в советскую Россию всего этого оказалось в достатке.   "Idel.Реалии" продолжают цикл статей, посвященный жертвам Большого террора — как известным, так и рядовым советским гражданам, попавшим в жернова репрессивной машины. Мы столкнулись с тем, что память о сталинских репрессиях целенаправленно стирается из сознания россиян. Цель проекта — успеть запечатлеть воспоминания, которые ещё живы, не дав исчезнуть им окончательно.   17 августа 1941 года 48-летняя Марина Цветаева и ее 16-летний сын Георгий Эфрон (Мур) сошли на елабужскую пристань с палубы прибывшего из Казани парохода. 31 августа елабужанка Анастасия Бродельщикова, к которой Цветаеву и ее сына определили на постой, нашла свою постоялицу в сенях своего дома по адресу Ворошилова, 10 висящей в петле. В девяностые годы биографы Марины Цветаевой смогли детально реконструировать события тех двух недель. Но не менее важно, что им предшествовало. "ЕСЛИ ЗА МНОЙ ПРИДУТ — Я ПОВЕШУСЬ" Марина Цветаева с сыном вернулась в советскую Россию из Франции летом 1939 года вслед за дочерью Ариадной (Алей) Эфрон и мужем Сергеем Эфроном. "Таможня была бесконечная, — писала Цветаева. — Вытрясли до дна весь багаж, [проверяя] каждую мелочь, уложенную как пробка штопором… Мурины рисунки имели большой успех. Отбирали не спросясь, без церемоний и пояснений". Ариадна Эфрон уехала в Россию из Франции в 1937 году. Сергей Эфрон — несколькими месяцами позже, после того, как был разоблачен как агент советских спецслужб. В эмиграции семья столкнулась с крайней бедностью, практически — нищетой. По возвращении оказалось, что есть вещи хуже. Летом 1939 года арестовали Ариадну Эфрон. Сергея Эфрона арестовали в октябре. Марину Цветаеву не арестовывали. Но не давали ни печататься, ни работать. "Я всю жизнь писала от избытка чувств. Сейчас у меня избыток каких чувств? Обиды. Горечи. Одиночества. Страха. В какую тетрадь писать такие стихи??.. Как я сейчас могу, когда мои <…> Разве это я живу?" — это запись из дневника Цветаевой за 1940-й год. К невозможности найти источник дохода, скитанию по разным углам, страху за арестованных близких добавился страх за себя и сына. Филолог, цветаевед Ирма Кудрова в книге "Гибель Марины Цветаевой" пишет, что в 1940-м году в Подмосковье она как бы невзначай сказала своей знакомой: "Если за мной придут — я повешусь". А в рабочей тетради осталась запись "Страх. Всего". Летом 1941 года добавился ужас войны. "Я думала, что я храбрая, — сказала однажды Цветаева другой своей знакомой. — А, оказывается, я страшная трусиха, панически боюсь налетов". Марина Цветаева с сыном уехали из Москвы 8 августа пароходом. В Казани пересели на пароход до Елабуги, который по пути сделал остановку в Чистополе. Большая часть московских писателей и поэтов эвакуировалась раньше — в июле — и осела в Чистополе. Тем, кто уезжал позже, остаться в Чистополе не разрешили; считалось, что город перенаселен, и московский Литфонд отправлял новые эшелоны дальше, в Елабугу. "В Елабуге, — пишет Ирма Кудрова, — Цветаева опустит в почтовый ящик открыточку, адресованную в Союз писателей Татарии. В открытке — просьба помочь перебраться в Казань из Елабуги; Союз писателей Татарии мог бы использовать ее как переводчицу. При этом Марина Ивановна упоминает, что у нее есть рекомендательное письмо директора Гослитиздата П. И. Чагина. Даже два его письма — и в Союз писателей, и в Татарское издательство!" Эффекта эти просьбы и рекомендательные письма не возымели. Ирма Кудрова ездила в Елабугу в начале девяностых и разговаривала с теми, кто еще хорошо помнил лето 1941 года. От елабужских стариков, вспоминает Кудрова, она слышала в том числе такое: "опозорила город… ", "другие приезжие жили, и ничего, а тут Елабуга виновата — не помогли…" ЧТО ТОЛКНУЛО К СУИЦИДУ? ТРИ ГЛАВНЫЕ ВЕРСИИ У биографов Марины Цветаевой есть три главные версии того, что стало последней каплей. Первая содержится в "Воспоминаниях" сестры Марины Цветаевой Анастасии — Марина Цветаева ушла из жизни, облегчая жизнь своего сына, которого как гиря тянула вниз ее репутация "белогвардейки". Вторая — ее придерживается биограф и современник Марины Цветаевой Мария Белкина — душевное нездоровье, мучившее ее в последние недели и месяцы. "Она там уже, в Москве, потеряла волю, — писала Мария Белкина в книге "Скрещение судеб", — не могла ни на что решиться, поддавалась влиянию любого, она не была уже самоуправляема… И внешне она уже изменилась там, в Москве, когда я ее увидела в дни бомбежек; она осунулась, постарела, была, как я уже говорила, крайне растерянной, и глаза блуждали, и папироса в руке подрагивала…" Третья — давление елабужского НКВД с целью склонить к "сотрудничеству". Прямых доказательств третьей версии, отмечает Ирма Кудрова, нет. Ее выдвинул журналист и агент НКВД Кирилл Хенкин в книге "Охотник вверх ногами" (книга вышла в ФРГ в 1980 году). Якобы, писал Хенкин, сразу по приезде Марины Цветаевой в Елабугу ее вызвал к себе местный уполномоченный НКВД и предложил "помогать": "Провинциальный чекист рассудил, вероятно, так: женщина приехала из Парижа — значит, в Елабуге ей плохо. Раз плохо, к ней будут льнуть недовольные. Начнутся разговоры, которые позволят всегда "выявить врагов", то есть состряпать дело. А, может быть, пришло в Елабугу "дело" семьи Эфрон с указанием на увязанность ее с "органами". Не знаю <…> Ей предложили доносительство". Ирма Кудрова ставит этот рассказ под сомнение хотя бы потому, что Хенкин далее пишет, что Цветаева поехала в Чистополь искать защиты у Николая Асеева и Алексея Фадеева и что они ничем ей не помогли — но, подчеркивает Кудрова, достоверно известно, что второго в Чистополе в это время не было. Кроме того, биографам Цветаевой не удалось найти ее досье, составленное НКВД. Впрочем, как раз в этом нет ничего удивительного — Кудрова пишет, что сотрудники елабужского КГБ ссылались на то, что архивы военного времени следует искать в Казани, в Казани — что в Москве, в Москве — что в Казани. Тем не менее, считает исследовательница, если смотреть на косвенные доказательства — версия о давлении елабужского НКВД представляется более чем вероятной. "В ЕЛАБУГЕ Я БОЮСЬ" В дневнике Георгия Эфрона записано, что 20 августа Марина Цветаева была в елабужском горсовете — работы там для нее нет, кроме места переводчицы с немецкого в НКВД. Но, отмечает Ирма Кудрова, опросившая множество свидетелей тех лет, в том числе елабужан — сотрудники горкома работу в НКВД предложить не могли. Зато Кудрова нашла женщину, работавшую переводчиком в елабужском лагере для военнопленных. Переводчица рассказала, что ее направили на эту работу специальным распоряжением НКВД Татарии. Другая елабужанка — учительница — рассказала, как ее склоняли к тому, чтобы стучать на коллегу — поволжского немца. Еще одно доказательство — зафиксировано, как хозяйка дома, где поселились Цветаева с сыном, жаловалась знакомым на постояльцев. "Пайка у них нет, — объяснила она, — да еще приходят эти, с Набережной (то есть из НКВД, в Елабуге управление НКВД располагалось на улице Набережной — примечание Ирмы Кудровой), бумаги ее смотрят, когда ее нет, и меня спрашивают, кто ходит к ней да о чем говорят… Одно беспокойство… Я и сказала, чтобы они другую комнату искали". Кудрова попутно объясняет, при чем здесь паек: оказывается, принято было, чтобы постояльцы приглашали хозяев к ежевечернему чаю и угощали. Почему Цветаевой и ее сыну не дали пайка, установить не удалось. Работу переводчицы Цветаева не достала (что может означать — не согласилась на "сотрудничество"). Как и никакую другую. В 20-х числах августа она едет в Чистополь. Встречается с московскими литераторами. Хлопочет о позволении переехать сюда и прописаться. Ей разрешают. Из воспоминаний Лидии Чуковской, бывшей в эвакуации в Чистополе: "Я напомнила ей, что ведь и в Чистополе ей вместе с сыном придется жить не в центре и не в каменном доме, а в деревенской избе. Без водопровода. Без электричества. Совсем как в Елабуге". — Но тут есть люди, — непонятно и раздраженно повторила Цветаева. — А в Елабуге я боюсь <…> Все равно (это уже о перспективах жизни в Чистополе — "Idel.Реалии"). Если и найду комнату, мне не дадут работать. Мне не на что будет жить". Кудрова обращает внимание на фразу "не дадут работать", не исключая, что речь шла о мести со стороны НКВД. И еще на эти слова — "в Елабуге я боюсь". 28 августа Георгий записывает, что Марина Цветаева вернулась в Елабугу. На следующий день пишет о том, что решение принято — завтра, то есть 30-го, они переезжают в Чистополь. Однако 30 августа Цветаева идет в пригород Елабуги, в овощной совхоз, где, как ей сказали, можно договориться о работе. Она предлагает председателю вести переписку, оформлять бумаги. Председатель говорит, что "у нас все грамотные". "ЛИЦО У НЕЁ БЫЛО ТАКОЕ... БУДТО СОЖЖЁННОЕ" Все три версии "последней капли" не противоречат друг другу. Скорее, наоборот — дополняют. Из дневника Георгия Эфрона: "Я вспоминаю М. И. в дни эвакуации из Москвы, ее предсмертные дни в Татарии. Она совсем потеряла голову, потеряла волю. Она была одно страдание. Я тогда совсем не понимал ее и злился за ее внезапное превращение". Многие московские знакомые Марины Цветаевой, эвакуированные в Чистополь, и жители Елабуги вспоминали, насколько плохо, старо, странно она выглядела. "Лицо у нее такое было… будто сожженное… замученное", — рассказывала одна елабужанка. Другие обратили внимание на повязанный по-монашьи платок и на то, что Цветаева начала носить очки. Третьи — на отсутствующие, как бы механические интонации голоса. Однако Лидия Чуковская вспоминает другое — когда Цветаева говорила, от нее исходила энергия "как бы даже вопреки смыслу произносимых ею слов". 31 августа Марина Цветаева осталась в доме одна. Несколько дней сильно болели ноги. Георгий с хозяйкой ушли расчищать место под аэродром. Хозяин с внуком пошли на рыбалку. Хозяйка вернулась первой и нашла постоялицу в петле. Марина Цветаева оставила несколько предсмертных записок. В том числе сыну. "Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик". Ни папы, ни Али Георгий не увидел. Он погиб в 1944 году на фронте. Сергей Эфрон был расстрелян в октябре 1941-го. Ариадна Эфрон вернулась из лагерей и ссылки только в 1955-м. Марину Цветаеву отпели в Елабуге в Покровском соборе в 1990-м. Самоубийц в православии не отпевают. Ее смерть при отпевании назвали "убийством от режима". Подписывайтесь на наш канал в Telegram. Что делать, если у вас заблокирован сайт "Idel.Реалии", читайте здесь.