Не искал проторенных дорог
Поэт — он больше жертва, чем поэт, а кто не жертва — стихотворец просто…
Признаюсь: поэзия в меня «заходит» тяжело. Но так и должно быть — это не проза, где слова живут в свободном сложении. В лирике такой фокус не пройдет. Здесь творческий процесс представляет собой высшую математику, и каждое слово должно быть плотно подогнано к другому. Ради крепости производимого впечатления не должно быть ничего лишнего. Только когда попробуешь сам — поймешь всю сложность, а со стороны: ну чего он там насочинял?! К поэзии нужно суметь прикоснуться и обрести точку опоры для ее восприятия. Для меня одним из таких откровений стал Михаил Сениэль.
Уроженец чувашской деревни Урмандеево, что в Аксубаевском районе Республики Татарстан. Выпускник Чистопольского медицинского училища, Казанского государственного университета, Высших литературных курсов при Литературном институте имени М. Горького. Сборник «Листья на ветру» — своего рода антология написанного им за разные годы и десятилетия, своего рода итог.
Михаил Сениэль — автор минорный. Что-то в нем есть от Михаила Лермонтова и Сергея Есенина. В своей искренности человек всегда будет на кого-то похож. Это врут, даже если одними и теми же словами, по-разному, а правдивость — как по Льву Толстому о счастливых семьях. Неудивительно, что в советской литературной действительности Михаил Сениэль оказался «не тем парнем», не вписался в каноны своей эпохи, выпал за ее рамки, не нашел (да и не искал) себя на проторенной дороге. В каком-то смысле он диссидент (но в хорошем смысле этого слова).
Здесь, как у очень немногих, чувствуется авторское «я». Вернее, свое «я» есть у каждого поэта, но у десятков и сотен оно скрыто, отрешено, и только у единиц — напряженное, сосредоточенное и, главное, открытое. Они пишут о себе, о своих чувствах и впечатлениях, своем видении, а читаешь — почти под каждым словом и сам готов подписаться. Вот редко какой поэт так в тебя «заходит»! Буквально по пальцам таких! Их мироощущение и мое в момент чтения сливаются, становятся взаимопроникающими и взаимодополняющими. И тогда вот эти самые строчки — твои! Пусть написаны другим, но ты прикладываешь их к себе, примеряешь на себя. Вот в этом, на мой взгляд, предназначение поэта — войти в читателя как плоть от плоти и кровь от крови.
Михаил Сениэль — такого рода. Его ностальгические строки-воспоминания и думы о матери воспринимаются как свои: «Мать — седая душа…», «Меняется мать, старится жестоко. // И тем дышу я, что ее люблю я», «Не нужно божьего благословенья, // мы твоего хотим как откровенья, мать, // оно одно душе отрада и спасенье, а заодно и божья благодать».
Философские размышления о семейных отношениях, о несостоявшейся (вернее, состоявшейся, но дальше нереализованной) первой любви… Он выплескивает свои эмоции, выносит на суд чужих глаз и то, о чем другие промолчат: «Сорок восемь часов // Жаркое пламя любви // Делила с другим // Мною любимая женщина. // Может, и больше…» И здесь не эпатажность, не желание хайпануть (как модно нынче говорить), а боль, высказанная боль… На фоне таких во многом пессимистических впечатлений яркой звездой вспыхивает его откровение: «Сверкнула молнией Людмила // На миг один, пронзая грудь, // потом всю жизнь мне образ милый // путь освещал, тернистый путь». В этом — весь он.
Много в его творческом наследии строк о родине — большой и малой. Идущие из глубины души и сердца строчки пронизаны любовью, передаваемой через восхищение той малостью, мимо которой другой просто пройдет. Справедливо отметил Атнер Хузангай, что «для выражения своего чувства к родине М. Сениэль находит простые и незатасканные слова… <…> Приметы родины могут быть самыми разными. Это и щебет ласточки… Это густая белая кипень черемухи по весне. Это дымящийся синью горизонт…». И на фоне идеалистической картины родной земли как безжалостен он может быть к своим землякам: «Тебе я не люб, соплеменник. // Чуваш чуваша не уважит, // охает его непременно. // Не дружные люди — чуваши».
Жестокий это срез с действительности, констатация факта. А еще поэт не стесняется открыто и прямо обвинить: «Эй, вы, русскоязычные чуваши! // Вы, презирая свой родной народ, // не сможете убить его, все ваши // потуги и напрасны, и не впрок». И живет поэт надеждой: «Ужель и на руинах народ мой выживет? // Ужели не исчезнет во тьме времен? // В краю ста тысяч песен, ста тысяч вышивок // надеяться хочу я и верить… в сон».
Много у него рассуждений о себе, как поэте, о поэзии как таковой: «Не говорите мне, что я талант, // когда в огне горю, когда в ударе, // таланты, бездари так не творят…», «Я искренне сказал, не ради похвальбы, // О том, что я поэт, и что — не скоро // Замеченным и признанным мне быть…» Есть здесь и предчувствия: «…и будущего нет… // Ведь наглухо закрыта мне дорога // в литературу — в страсть мою и свет, // ведь я изгой, отвергнутый с порога…» Замечательно тонко сказано о себе и себе подобных: «Поэт — он больше жертва, чем поэт, // А кто не жертва — стихо-творец просто…»
Его стихотворения — еще и характерный срез «заднего двора» писательской среды той эпохи, персонализированное видение взаимоотношений в местном литературном мире. Кто-то ведет дневники, другой делится мнением в переписке, третий надиктовывает воспоминания — все это интимное, скрытое от чужих глаз. А Михаил Сениэль вынес свои впечатления, свои отношения в поэзию! Как думал о ком-то — так и писал. И это, скажем прямо, не то, что следует читать на ночь… Достаточно открыть книгу и прочитать «Земляк», «Гонят», «Зависть», «Те, кто из вас немножко «гений» и т. д.
Сколько в его творческом наследии подобных характеристик. И как эпилог такой философии: «И, великий поэт, чтобы выжить, // Собираю бутылки всю ночь…» — это он тоже о себе. А загляните напоследок на страницу со стихотворением «Спасибо»!
Много у нас лирических поэтов. Есть среди них и наделенные, и обделенные славой. Есть яркие, есть незаметные. Кто из них останется с читателем? — вопрос риторический. Если душа простого человека — потемки, то что же собой представляет душа поэта? Душа поэта — оставшиеся жить и после его смерти строчки стихотворений. И в этом смысле счастлив тот поэт, чьи книги читают и перечитывают, заново тем самым листая страницы его Книги Жизни. И хочется, чтобы «Листья на ветру» по-прежнему трепетали, будя в нас ответное чувство. Главное, чтобы не было безразличия.
Федор Козлов
ОТ РЕДАКЦИИ
Рубрику «Время читать» ведет наш постоянный автор, заместитель директора Государственного исторического архива Чувашии Федор Козлов, рассказывая об интересных и полезных книгах. В рамках этой рубрики проводится конкурс на знание этих книг — вам надо ответить на несколько вопросов. Присылайте свои ответы в адрес редакции или на электронную почту:
sch-viktorina@yandex.ru
Очередные вопросы викторины:
1. Назовите эпитеты и сравнения, которые поэт использует для образа матери.
2. С каким апостолом сравнивал он себя?
3. Закончите фразу, которой Михаил Сениэль определил свое будущее: «Слова мои — …»