«Мы были заслоном на границе родины»
15 февраля – День вывода войск из Афганистана
Мужчины не плачут, а слезы от ветра… Так они устроены, что даже про войну рассказывают без лишних эмоций, «просто служили в Афганистане». А на фотографиях об армейской юности – остовы сгоревших машин, бронетехника, развороченная взрывами. «Мы же тогда совсем пацаны были. Что мы до этого видели, что мы понимали?» - эту фразу почти дословно одинаково произнесли оба наши собеседника, когда в преддверии 31-й годовщины вывода советских войск из Афганистана вместе с заместителем председателя районного совета ветеранов Олегом Коваленко мы встретились с воинами-интернационалистами Николаем Давиденко и Михаилом Охинько.
Командир – значит, умеешь все
На первой странице армейского альбома Николая Давиденко - повестка, на службу он отправился 13 мая 1980 года. 5.30 утра, военкомат и – вперед! Три дня в Краснодаре «на девятке», потом Ашхабад и танковая учебка в Тэджене.
- Полгода нас готовили быть командирами танкового экипажа. Мы должны были быть и механиками, и водителями, и стрелками – командир должен уметь все. Осваивали Т-62. Потом нас отправили в мотострелковый полк, который базировался в городе Елатань. Оттуда – в Кушку. А из Кушки – пешочком до границы. Здесь выдали автоматы, строго приказав «оружие не трогать». Также пешком переправились через границу, там нас погрузили в тентованные «Уралы», повезли к месту прохождения службы – городу Шиндант, - вспоминает Николай Иванович. – Пока ехали, через щели в тенте рассматривали незнакомую нам страну, города, где стояли афганские войска. По их виду, одежде, вооружению мы не могли понять: это дружественная армия или душманы. Перед Гератом наши машины остановились. Командиры объяснили, что сейчас будем проезжать «зеленую зону», если будут стрелять – оружие не трогать, огонь в ответ не открывать, всем ложиться на пол, пока не проедем. Да, пока ехали, было несколько одиночных выстрелов, но мы даже ничего не поняли. И только на
месте, когда командиры убедились, что все бойцы целы, при осмотре машин нашли пробоины в брезенте: оказалось, по нам стреляли.
«Что мы здесь делаем, зачем?»
На месте Николая и двоих его товарищей по учебке определили в разведроту 24-го гвардейского танкового полка 5-й гвардейской мотострелковой дивизии. Так они из танкистов стали разведчиками.
- Служба прошла очень быст-ро, потому что на месте мы не сидели, постоянно были в рейдах. В команде ни о какой дедовщине в таких условиях и речи не могло быть, и служить поэтому было очень комфортно. Сначала у нас была БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина) – тихая, быстрая, но ломалась постоянно. Бывало, на задание мы едем, а обратно нас тянут. Поэтому нам дали БМП, она не ломалась, но двигатель ревел, как трактор, так что нас, разведчиков, слышно было на всю округу. Мы сопровождали колонны, которые шли из Союза, стояли на блокпостах, выезжали на операции. Нашей задачей было собрать информацию, если мы видим большую колонну боевиков, и сообщить о ней, а если караван небольшой - остановить самостоятельно и не словами «стой: стрелять буду!». Бывало, выезжаем на задание засветло, занимаем позицию в горах, наступает ночь, холодает (а там очень большие перепады температур). Сидишь в темноте, продрогнешь и думаешь: что мы здесь делаем, зачем? А за полночь появляются огни каравана – понимаешь, что сидишь не зря… У колонн боевиков, которые приходилось разоружать, были и крупные партии наркотиков, и оружие. Все это могло попасть в Союз, а мы были заслоном на границе Родины…
Из 36 разведчиков погибли шестеро
В армейском альбоме бережно хранится фотография одного из товарищей – Александра Галигузова – и газета с историей его подвига. Во время одного из боевых заданий броней своей БМП он прикрыл подбитую машину товарищей и огнем сдерживал наступление противника. Александру удалось спасти жизни товарищей и удержать душманов до подхода наших танков, но сам он погиб. «Он был старше нас, родом из Донецкой области, в армию пошел после института, - вспоминает Николай Иванович. – Дома у него остались родители, жена и маленькая дочка… Потом я встречался с родителями Александра, и эту газету привез от них».
За время службы Николая Ивановича из его разведроты в 36 человек погибли шестеро. Вспоминать ушедших друзей очень не просто, а напоминают не только газетные статьи и старые фотографии, но и фильмы. И как объяснить внуку, который гордится своим дедушкой (медали «За отвагу» от ДРА просто так не давали), почему, когда идет кино про войну, дед временами смотрит не в телевизор, а в потолок…
Из танкистов – в связисты
Михаил Охинько тоже был в танковой учебке, а прослужил связистом. Как это вышло?
- Я призывался из Ростова, потому что только закончил радиотехнический с красным дипломом. Про диплом на призывной вообще умолчал, подумал: отправят куда-нибудь в штаб, так два года и просидишь. Должны были отправить служить на остров Русский, в десант, а в итоге попал в Прибалтику. В учебке, в Вентспилсе, осваивали Т-62, БРДМ, БРДМ-2, БТРы, а первая машина у нас была САУ 1943 года выпуска. Но дернуло меня отремонтировать телевизор… Перевели на узел связи, дежурным на коммутатор. А потом, чего меня потянуло в «радийку» заглянуть? Оказалось, там ничего сложного – закачал связь с дивизией. Так и стал связистом: их не хватало.
В 1985-м Прибалтийский военный округ должен был послать свой спецбатальон в Афганистан на замену забайкальцам. Нас собрали в Черняховске (под Калининградом), технику загнали на платформы, нас – в теплушки. И так мы через весь Советский Союз месяц добирались до границы. Потом еще месяц стояли в Кушке на акклиматизации. В Афганистан заходили как «автомобилисты», и у каждого из нас было по две-три воинские специальности. В Туругунде дождались танковое подкрепление, пошли в Шиндант, где и служили. Оттуда ездили в Хумри, Герат, Лашкаргах, Кандагар…
В пыли, на ощупь, под обстрелом
Мы в колонне обеспечивали связь. Когда колонна выходила из «нулевой точки», впереди обязательно шли тральщики (танки с навесным оборудованием для подрыва мин), за ними – вся колонна. А в той местности почва – толстый слой пыли, похожей на цемент. Она моментально поднималась в воздух и после второй машины видимость становилась нулевой. Ехали, что называется, на ощупь: просто держались в колее, и так до самого места назначения…
- Это сгоревшая машина нашего земляка, Вовы Мураша, он был из-под Ростова… А это все, что осталось от танка, - рассказывает Михаил Александрович, показывая фотографии. - Парни ехали на броне, люк был открыт, и прямо в люк попал снаряд. От танка ничего не осталось… А эта сгоревшая машина – моя… Я после этого был в госпитале (в госпитале за время службы Михаил Охинько был трижды, но эти случаи в беседе упоминаются так, между прочим). Тогда я впервые увидел Александра Розенбаума. Он приезжал к солдатам с концертами, его очень любили. И всех нас он приглашал, когда вернемся в Союз, на концерты, а на случай, если билета не достанется, давал «пароль», чтоб так пропустили…
После того, как нашу колонну разбили по пути к Кандагару, километров на пятнадцать по обе стороны дороги всплошную поставили разбитую технику. Такой своеобразный коридор сделали, чтоб колонны хоть немного обезопасить от обстрелов.
Голодный, зато трижды комсомолец
А это фотография из комсомольского билета. Так получилось, в комсомол меня принимали трижды.
- Это как же?
- Первый раз - еще когда учился. Но когда в армию пошел, комсомольский билет дома забыл. И в учебке меня сфотографировали и торжественно выдали еще один билет. Третий я получил в Афганистане. Стояли мы долго в горах «на точке», запасы закончились. На второй неделе видим – вертолет. Ну, думаем, сейчас нам паек выдадут, поедим наконец! «Вертушка» приземлилась, выходит из нее замполит и вручает нам… комсомольские билеты, а поесть – ничего. Представляете, как мы ему были «рады».
«Хотели ребят отравить, а получилось - его»
Была у нас одна операция: надо было оказать помощь одной местной «коммунне». Они так бедствовали и голодали, что к тому моменту, когда мы к ним добрались, съели уже все, что бегало. У одного из местных я на тушенку выменял щенка местной породы (что-то похожее на наших «кавказцев» и алабаев). Мы его вырастили, был он огромный, преданнее и умнее собаки не было. Всех, кто жил в нашей казарме, он знал «в лицо и поименно». Когда мы отдыхали, он ложился в проходе, мордой к двери, и уже ни один человек не мог пройти. Иногда его у нас просили караульные. Он не лаял, голос подавал крайне редко, если видел кого-то движущегося в темноте, просто хватал, душил моментально. Просто утром по периметру мы находили тушки шакалов, лисиц и понимали: наш сторож был на посту… Хороший пес был, жалко, что отравили его. Хотели ребят отравить, а получилось, что его. Он был абсолютно всеядный, все, чем мы с ним могли поделиться, принимал с благодарностью, арбузы любил. Вот пацаны выменяли арбуз, половину – сразу ему (пол-арбуза он съедал в два укуса), а арбуз оказался отравленным…
«И нам все было нипочем…»
Судьба там много сюрпризов преподносила. В Афганистане я встретился с дальним родственником, с которым дома даже знаком не был. Он попал к нам служить, разговорились и выяснили – родня. А был случай, когда, зайдя в духан (ларек местный), я встретил парня, с которым вместе в краснодарской студенческой общаге встречали новый 1985 год. Он тогда был иностранным студентом, учащимся в СССР. Закончил учебу, вернулся домой, а там война. Куда деваться? А я отучился и солдатом в Афганистан попал. Так получилось, судьба развела «по разные стороны баррикад», но встрече этой мы были рады, долго потом вместе сидели, студенческие годы вспоминали. Сослуживцы даже прибегали в духан узнать, все ли со мной в порядке…
В декабре 1987 года Михаил Охинько демобилизовался. И о службе в пыльной пустыне, где опасность была за каждым камнем и опасаться надо было не только снарядов, но и забытых в Советском Союзе болезней, где ожог можно было получить, чуть прикоснувшись к металлу, а градусник удивлял отметкой «+76» - обо всем этом осталось только вспоминать. «Мы тогда молодые были, выносливые, и нам все было нипочем», - говорит он сейчас. О службе вспоминается больше хорошее, и друзья, что разъехались по просторам Союза, и те, кто навсегда остался молодым, День памяти которых отмечается 15 февраля.
Записала М. Любченко.