Валентина Сладкая, Катька Золотые Спицы и Фру-фру: кто блистал на раннесоветской травести-сцене

Перед уходом в глубокое подполье советская травести-сцена цвела как в последний раз, кого тут только не было: выходцы из дворянских семей выступали в женских образах перед бойцами Красной Армии, матросы участвовали в вечеринках с переодеваниями, а чиновники особых поручений пародировали прима-балерин на частных приемах. О том, как дрэг-сообществу удалось очаровать пеструю публику в столь смутное время, рассказывает искусствовед Ольга Хорошилова в книге «Русские травести в истории, культуре и повседневности». Публикуем фрагмент из нее.

Большинство травести были из артистической среды, получили профессиональное образование и даже успели мелькнуть на сценах императорских театров. Некоторые были самоучками, но довольно способными и получали регулярный ангажемент от балованных «аристократов» и невзыскательных «простых».

Лев Савицкий, Федор Полуянов, Евгений Киселев и Борис Каминский были первыми звездами раннесоветской травести-культуры. Они ловко перевоплощались в женщин, сами придумывали номера, неплохо танцевали.

Савицкий и Полуянов хорошо имитировали женские голоса, их любили «аристократы» и обожали красноармейцы — артисты безбоязненно выступали на сцене военных клубов, имели там большой успех.

Лев Савицкий родился в 1899 году в дворянской семье. Учился в Кадетском корпусе, в 1917 году окончил ускоренно Николаевское инженерное училище и как специалист по автомобильному делу был зачислен в третье отделение 1-й Запасной автомобильной роты в Новом Петергофе. Затем служил в Москве на 2-м Центральном автомобильном складе, а после — в Череповце.

В июле 1919 года перебрался в Петроград, устроился во 2-й Запасной инженерный батальон на должность заведующего классами школы. Все свободное время посвящал танцам, записался даже во 2-ю государственную балетную школу и быстро выучил основные па.

В женском платье впервые выступил в 1916 году, во время Великой войны. Тогда остро почувствовал, что это его, что он рожден для женских платьев, танцев, что его будущее — искусство травестии. И вот в 1919 году, когда он снова оказался в Петрограде, уже ничто не помешало осуществить мечту. Он устроился женским имитатором в труппу 2-го Запасного инженерного батальона, а в свободное от службы и служения музам время подрабатывал на частных вечерах. Придумал себе артистический псевдоним Лю-лю, производное от имени Лев.

Его близкий друг и сценический партнер Евгений Киселев по кличке Фру-фру также происходил из дворян Санкт-Петербургской губернии. Родился в 1890 году, учился в престижной гимназии Карла Мая, которую к тому времени уже окончили Дмитрий Философов и Константин Сомов. Затем поступил в Императорское училище правоведения. Был твердым хорошистом, любил историю и литературу.

Но профессиональным артистом Киселев не стал, Терпсихоре предпочел бюрократию. Окончив училище в 1915 году, поступил в канцелярию Ведомства учреждений императрицы Марии, тихо числился бумагомаракой и вел свободный образ жизни, общаясь с творческой богемой, к которой всегда испытывал слабость.

Глубокие чувства к юношам, возникшие в alma mater, Киселев научился артистично скрывать, да так, что ни начальство, ни родные ничего не подозревали, а его выступления в женском образе почитали галантной забавой в духе новых либеральных времен. После службы Евгений убегал в театр, в котором видел единственный смысл жизни. Посещал маскарады и неизменно привлекал к себе внимание мужчин, желавших танцевать до утра с ним, переодетым барышней.

В начале 1920-х он вместе с Савицким служил в культурно-просветительской комиссии 2-го Запасного инженерного батальона. Считался этуалью заслуженной и безотказной, его всюду звали, он везде успевал. Вместе с Савицким играл женские роли на сцене батальонного театрика и на вечеринках. И втайне ото всех, даже от близких сердечных поверенных, Евгений тяготился своими чувствами, считал их неправильными, противоестественными, постыдными.

Киселев совершенно искренне хотел найти ту, которую сможет полюбить. Во время войны познакомился с симпатичной вдовой, умной, благовоспитанной, скромной и, что самое важное, практичной в житейском смысле; сам он был страшно рассеянным, ничего не смыслил в быту и мечтал о банальном семейном уюте.

Подумал, подумал да и сделал брачное предложение, благородно покаявшись в своих особых чувствах к мужчинам и любви к женским нарядам. Невесту, впрочем, это не смутило. Через год у них появился ребенок, и тогда же в мятущейся душе Киселева зародилось скверное, гнетущее чувство брезгливости. Он вдруг ясно понял, что совершил непоправимую ошибку и брак с женщиной — не для него. Врачу, у которого он обследовался в начале двадцатых годов, признался, что они «собираются развестись и что к мужчинам его влечет по-прежнему».

Вероятно, еще в училище правоведения Киселев познакомился с Борей Каминским, Бобой, позже ставшим близким другом и партнером по сцене. Окончив alma mater в 1915 году, Борис поступил чиновником особых поручений в Министерство земледелия. Служба мертвая, скука страшная. Боба задыхался от бумаг, департамент вскоре бросил и сделался актером-имитатором.

После революции рискнул остаться в Петрограде, записался красноармейцем и начал выступать на сцене клуба 10-го Запасного стрелкового полка. Подрабатывал, как Савицкий и Киселев, на вечерах у «аристократов», которые называли его Француженкой за умение элегантно, с дамским шиком приодеться и хорошее знание французского языка.

Еще одной петроградской травести-звездой был Федор Полуянов. Родился в 1893 году в семье разночинцев, во время Первой мировой жил с матерью в Петрограде, по вечерам выступал в женских нарядах в синематографах и кабаре. Почти каждый вечер он навещал своего близкого друга, Никиту Горбачева, снимавшего комнату в квартире Михаила Бычкова, того самого Мамули.

По особым взглядам, которыми Федор и Никита украдкой обменивались, по нежному их обращению, шуточкам и манерным ужимкам Бычков догадался, что постояльцы не просто близкие друзья, но вида не показывал и в отношения не вмешивался. Любовная идиллия была короткой: в конце 1916 года Горбачева забрали на фронт, и вскоре он погиб.

В холостяцкой комнатке остался осиротелый архив: фотографии, десяток писем и проникновенные дневники, которые Бычков внимательно изучил. Большая их часть была посвящена Феде Полуянову и глубоким, сердечным чувствам, которые Горбачев испытывал, но не мог выразить, доверяя лишь дневнику. Михаил Павлович показал его Полуянову и предложил поговорить по душам.

Хрупкий танцовщик расплакался. Рассказал, как на самом деле любил Горбачева, но не мог быть с ним рядом, обстоятельства были сильнее… С того грустного вечера Бычков и Полуянов сдружились. Михаил Павлович превратился в лорда-протектора молодого артиста, сводил с нужными людьми, помогал с ангажементом. Иногда приглашал к себе на литературные журфиксы и музыкальные понедельники.

<…>

Революция почти никак не повлияла на ритм жизни бычковского салона: в Зоологический переулок все еще приходили инакочувствующие, часто бывал Полуянов — станцевать что-нибудь или просто выпить чаю, выговориться. В 1918–1919 годах он устроился артистом Культпросвета 2-го Запасного инженерного батальона, в котором числились Савицкий и Киселев.

В середине двадцатых перешел в театр «Кривое зеркало», стал хорошо известен петроградской публике комическими миниатюрами и отныне официально числился в труппе «мастером хореографической пародии». Выступал обычно под своим именем, псевдонимом Икар-2 пользовался, лишь когда изображал (очень удачно) упорхнувших на Запад русских балерин. Именем этим он делал изящный реверанс Икару, травести-актеру Николаю Барабанову, унесшемуся вслед за муслиновыми этуалями прочь из советской республики.

Федор продолжал развлекать петроградских «аристократов» на частных вечерах, оттачивал сценическое мастерство, проверял на просвещенной вежливой публике свежие шутки и показывал кое-что посмелее, исключительно для своих, понимающих зрителей. В этих дружеских компаниях он выступал под псевдонимом Фи-фи.

Среди первых «красных» травести были и выходцы из низов, которые, впрочем, знали толк в искусствах, грациозно танцевали и заливались девичьими трелями не хуже дворянских отпрысков. Романсы удавались Григорию Васильеву, бойцу 10-го батальона артиллерии воздушной обороны Петрограда. Он умел носить платья, хорошо имитировал женские голоса, за что получил прозвище Вяльцева.

Георгий Халоппанен, тридцатичетырехлетний женатый снабженец, не пел. Он просто рядился в женщин, иногда являлся в бархатном драматично красном платье из пушкинских времен и странном яростно рыжем парике. Георгий все время раскрывал затертый лорнетик и оглядывал понравившихся гостей. Выглядело это комично, и гости, хохоча, выскальзывали из поля зрения «пиковой дамы».

Он всей душой полюбил кондитерскую моду Прекрасной эпохи и быстро научился ее носить. Во время Первой мировой выступал в платьях, исполнял жгучие цыганские романсы. После революции продолжал успешную концертно-кондитерскую деятельность под говорящим именем Валентина Сладкая.

Военмор Иосиф Дубинский, служивший в штабе Балтийского флота, по-военному скрупулезно, серьезно и сосредоточенно выбирал себе женские костюмы: осматривал швы, охлопывал ткань, оценивая ее качество и носкость. Силуэты, оттенки, отделку строго сверял с европейскими каталогами, аксессуары подбирал всегда с большим вкусом. За прекрасное знание модной матчасти и «умение хорошо и красиво одеться» военмор Дубинский получил от приятелей кличку Парижанка.

Дениса Нестеренко именовали Диной. Этот молодой юркий приказчик мануфактурной лавки действительно был похож на девушку и иногда участвовал в камерных травести-номерах. Впрочем, главное его артистическое достижение — роль невесты на свадьбе, инсценированной 18 декабря 1920 года на квартире у Георгия Андреева, начальника отдела личного состава Петроградского торгового порта. Сам хозяин квартиры убедительно сыграл роль жениха.

Никифора Дудзинского знали под эффектной кличкой Катька Золотые Спицы. Он родился в 1878 году в обедневшей дворянской семье. Учился в кронштадтской гимназии и на юридическом факультете Императорского петербургского университета. Был завсегдатаем Знаменских бань, посещал Собачий садик и другие петроградские голубые «плешки». Несмотря на свое эффектное прозвище, переодевался дамой редко, шутки ради.

В книге Владимира Руадзе «К суду!..» ему посвящена небольшая глава, и почти все, что в ней написано, сходится со сведениями из архивных документов. Автор точен даже в деталях: одна из кличек Дудзинского — Ника (производное от его имени Никифор). Руадзе не поленился объяснить происхождение и второй клички. Вопреки своему инакочувствию, Дудзинский исправно служил альфонсом у одной богатой престарелой петербургской княгини М.

Та была от него без ума: выполняла все прихоти, одевала, обувала, возила в фешенебельные рестораны, развлекала в театрах — в общем, вела себя как немощный старик, увлеченный продажной девкой. Никифор сорил княжескими деньгами, играл в карты. По Невскому проспекту катался не иначе, как в дорогой пролетке с золотыми спицами в колесах, именно этот признак высокой цены и высокого положения Дудзинский, по словам Руадзе, и превратил в псевдоним.

Любовники занимали целый этаж на Спасской улице, княжеские апартаменты соединялись с квартирой Ники потайной дверью. Вечером старушка, упокоенная поцелуями амура, мирно отходила ко сну, и тогда начиналось самое веселье: амур крепко-накрепко закрывал тайную дверку и впускал к себе друзей, веселых, хмельных, напомаженных, переодетых в женское. Оргия заканчивалась под утро. Уставшие и опустошенные, гости нехотя покидали пещеру прекрасного порока, условившись о времени новой встречи.

Но мир не без добрых людей: глуховатой княгине разъяснили, как именно проводит время ее шаловливый эрот, и его низвергли с олимпийской горы наслаждений прямиком в ад, на грязную петербургскую улицу. Какое-то время Дудзинский побирался, продавая себя за копейки, но ему вновь улыбнулась удача: он нашел щедрого невзыскательного купца и переехал к нему на квартиру, не порвав, впрочем, своих связей с гомосексуальным миром, оставаясь, как пишет Руадзе, «одной из звезд полусвета, в своем роде единственной».

После революции Ника устроился преподавателем в первую национальную белорусскую школу и в свободное время предавался любви столь же страстно, как и прежде.

В салон Ивана (Жанетты) Скобелева (улица Боровая, 17) приходили простейшие из «простых» — к ним хозяин питал самые нежные чувства. Бывали здесь чернорабочие, солдатня, матросы, кладовщики, слесари. Иногда устраивали вечеринки с переодеваниями. Скобелев задавал тон. Несмотря на то что окончил он всего лишь три класса школы и в советских документах числился рабочим, Жанетта интересовался искусством, служил в театре «Темп» и, судя по протоколам допросов, был человеком грамотным и просвещенным.

Понятно также, что салон Скобелева был всего лишь небольшой, не слишком уютной коммунальной комнатой, куда хозяин зазывал «пролетарскую молодежь присутствием женщин, выпивками, танцами под баян».

Пожалуй, самым ярким травести из «простых» был Иван Греков, крепыш, здоровяк, матрос-хлебопек 2-го Балтийского флотского экипажа. И по совместительству — женский имперсонатор Фи-фи. Он окончил четыре класса гимназии, посещал балетные классы, в восемь лет уже выступал в балете и «в разных шантанах».

Лет в шестнадцать почувствовал неодолимое влечение к мужчинам и узнал, что такое любовь, не смеющая назвать себя. Понимая, что эта тяга болезненна и противоестественна (так ему говорили врачи и приятели), Греков пытался влюбляться в барышень, но ничего не получалось: девушкам он очень нравился, а они ему — нет. От невозможности открыть свои чувства он «уходил от этой любви в лес и там плакал».

Как-то раз Иван пошел на костюмированную вечеринку в Калашниковскую биржу, где познакомился с красноармейцем Григорием Васильевым (Вяльцевой). Тот ввел матроса в круг любителей травестии и помог получить ангажемент.

Греков был нарасхват — частные квартиры, журфиксы у Бычкова, богемные кафе, даже красноармейский клуб, в котором он выступал в женском образе. Бойцам РККА номера нравились. Но некоторые хорошие знакомые отзывались о Грекове негативно: «Много кривляется, производит впечатление очень странного человека».

Сам артист, несмотря на бурные вечерне-ночные развлечения, в любви и жизни разочаровался: «Разными связями я перестал интересоваться еще полгода назад. Ко всему стал относиться апатически. В настоящее время увлекаюсь лишь [модными] туалетами».