Ученица Айседоры

После приезда в Россию из Европы, где она трагически потеряла сына и дочь, знаменитая Айседора Дункан создала в Москве 3 декабря 1921 года (скоро сто лет!) Школу пластического танца. Одной из учениц стала 12-летняя Маша Борисова из небольшого подмосковного текстильного посёлка.

Есть сведения, что спустя какое-то время Айседора даже побывала – возможно, вместе с Сергеем Есениным – в гостях у её родителей. Она пыталась убедить их дать согласие на удочерение Маши. Но те с недоумением восприняли эту просьбу.

Среди потомков Борисовой бытует предание, что сам Есенин любовался дарованием юной танцовщицы.

Мария родилась в 1908-м в посёлке Дрезна, в 12 километрах от Орехово-Зуева, в многодетной семье рабочих. Её мать была ткачихой, а отец – электротехником на той же Зиминской фабрике. Родные брат и сестра тоже были ткачами.

Уже через 7–8 лет танцевальные соло стройной и изящной Маши (по свидетельству современников) производили ошеломляющее впечатление. Она будто парила над подмостками. Потому быстро стала звёздочкой в школе Айседоры.

Что представляла собой Школа пластического танца, в учреждении которой участвовал народный комиссар просвещения Анатолий Луначарский? Он, кстати, и пригласил Айседору в Советскую Россию и обещал помочь финансами после того, как правительство США лишило её гражданства за исполнение танца с красным знаменем.

Учащиеся были в основном выходцами из бедных семей в возрасте от четырёх до десяти лет. Школе выделили особняк, прежде принадлежавший знаменитой балерине Большого театра Александре Балашовой. Предполагалось, что учёба в школе будет занимать 7 лет. Вскоре газета «Правда» писала: «Дети, поступившие болезненными и хилыми, робкими, быстро начали крепнуть, смелеть, буквально перерождаться».

Практичная и здравомыслящая (несмотря на всю романтичность и бесшабашность), Айседора организовывала и летний отдых ребят, а их в школе было более четырёхсот. В подмосковном имении дети занимались гимнастикой, подвижными играми, плаванием, изучали английский, французский, немецкий языки. И работали в огороде, запасаясь на зиму картофелем, капустой, морковью. Дункан не собиралась воспитывать белоручек. После потери родных детей она удочерила шесть девочек, а более 40 детей воспитала как своих собственных. Кстати, часть средств, заработанных в турне по Европе и США в 1922–1923 годах, куда они отправились с Есениным, Дункан планировала потратить на поддержку школы, поскольку финансовая помощь от правительства быстро закончилась. Но получилось не так, как хотелось, а звёздный союз танцовщицы и поэта вскоре распался.

Школа, однако, работала. С 1925 по 1929-й Мария числилась в ней уже старшим инструктором, выступила более чем в двух тысячах спектаклей в СССР и Китае. После гибели Айседоры в 1928-м её приёмная дочь Ирма Дункан и Мария Борисова поехали вместе с ещё одиннадцатью лучшими воспитанницами школы на гастроли в США и Канаду. Они длились полтора года, пока из Москвы не последовало требование вернуться.

Одна из газет Нью-Йорка писала о Марии Борисовой: «Кто видел танцовщиц студии Айседоры, тот заметил ослепительную, стройную и прекрасную фигурой темноволосую девушку, которая кажется более гибкой и динамичной, чем остальные из этих юных замечательных танцовщиц, див и русалок в красных рубашечках. Марии Борисовой – 19 лет...»

Тридцатилетняя Ирма Дункан (кстати, родом тоже из бедной многодетной семьи, как и Борисова, только из немецкой) осталась в США, а Мария в 1929-м вернулась в СССР и вскоре совершила многомесячную поездку по стране. Она поразила её не только размерами, разнообразием, но и энтузиазмом людей, которые после танцевальных номеров скандировали: «Ура! Даёшь индустрию!», «Да здравствует ВКП(б)!»

А быт был тяжёл. Например, на концерте в Челябинске часто гас свет, фальшивил почти вконец разбитый рояль, пол сцены был ужасен. Но артисток это не расхолаживало. Газета «Челябинский рабочий» 26 июля 1930 года, рассказывая о концертах ансамбля «революционной танцовщицы мира», новатора и красного борца Айседоры Дункан, отмечала: «В Челябинск приезжает московский ансамбль балетной студии имени Айседоры Дункан под руководством Марии Борисовой. Выступление ансамбля – зрелище новое, волнующее.»

К тому моменту именно так называлась бывшая Школа пластического танца. Вскоре ансамбль переходит в административное ведение Центрального парка культуры и отдыха им. М. Горького. Появляется новое название – «Концертная студия Дункан», идут подготовки ярких концертных программ в стиле Дункан, которые ставит Мария Борисова. Лишённая помещения для регулярных занятий, студия не сдавалась, постоянно гастролировала, воспитывала новых танцовщиц. В 1930-е Борисова с коллективом много раз выступала и перед земляками – в Орехово-Зуеве (в знаменитом Зимнем театре, построенном меценатами Морозовыми), и в родной Дрезне. Возможно, что в эти годы М. Борисова ещё сотрудничала с оргруководителем студии Ильёй Шнейдером, хотя их брачный союз в начале 1930-х был расторгнут. Кстати, первой женой Шнейдера была Ирма Дункан – в жизни, как всегда, многое переплеталось, особенно когда речь шла о творческой среде.

В самом начале сороковых студию перевели в Москонцерт, где она действовала до 1949-го. Тогда творческий коллектив расформировали в формате нового политического веяния: «борьбы с низкопоклонством перед Западом», как «болезненным, декадентским искусством, завезённым в нашу страну из Америки». Илью Шнейдера как руководителя арестовали и посадили по ст. 58-10 УК РСФСР. Марию Борисову не тронули. Быть может, за неё заступился новый муж – фронтовик-орденоносец и политработник, или она просто успела к тому времени уволиться из студии? Доподлинно неизвестно.

Время шло. В 1963-м, в разгар хрущёвской оттепели, группа бывших учениц Айседоры Дункан, в том числе Борисова, обратилась с письмом к министру культуры Екатерине Фурцевой. Просили оказать помощь в восстановлении в Москве Студии танца А. Дункан. Ответ был таков: «Искусство пластического танца, как художественное направление, представляемое А. Дункан и её последователями, имело прогрессивное значение в первые годы советской власти. С этого времени пластический танец утратил самостоятельное значение для советского зрителя. Подчинить обучение современных танцовщиц изучению пластики было бы неправильным. Отдел музыкальных учреждений Министерства культуры СССР не считает целесообразным организацию студии пластического танца».

К тому времени ушли из жизни некоторые выдающиеся солистки студии, такие как Александра Аксёнова, которой также когда-то восхищался Есенин. И хотя были полны сил другие последовательницы великой танцовщицы – Мария Борисова, Мария Мысовская, Елена Терентьева, Валентина Бойе, Юлия Вашенцева, Елизавета Белова, Тамара Семёнова, Вера Головина, отрицательный ответ из правительства отбил у них охоту напоминать о себе. Тем и закончилась последняя попытка спасти уникальное и хрупкое искусство, привезённое в Россию Айседорой Дункан.

Мария Борисова к тому времени уже много лет жила в столице, работала консультантом в Большом театре. Не раз в 1950–1980-е годы вместе с воспитанниками приезжала и в родную Дрезну, где выступала перед земляками в местном Доме культуры имени Волкова.

Непросто складывалась её личная жизнь. Хотелось бы подробнее рассказать об упомянутом первом муже, с которым она прожила недолго. Илья Ильич Шнейдер (1891–1980) был разносторонним человеком. Именно его в 1921-м Анатолий Луначарский направил на работу секретарём и переводчиком Дункан. Он не только сопровождал Айседору и коллектив в поездках, но и писал либретто программ. В 1922– 1946 годах занимался организационным руководством школы, а затем театра-студии имени Дункан. Расставшись с Марией, Шнейдер женился на актрисе Наталье Балдиной.

После ареста весной 1949-го его допрашивал на Лубянке сам министр госбезопасности СССР Виктор Абакумов. 23 декабря 1950-го постановлением Особого совещания при МГБ Шнейдеру присудили за антисоветчину 10 лет ИТЛ. В лагере он написал книгу воспоминаний «На реке жизни». 19 мая 1956-го он был реабилитирован. Вскоре вышла его новая книга воспоминаний «Встречи с Есениным». Почему у него не сложилась жизнь с Марией Борисовой?

Спросить уже не у кого, живых свидетелей не осталось.

Хотя... если учесть детали биографий начинающей танцовщицы Борисовой, вышедшей из провинциального посёлка, и коренного москвича Шнейдера, прошедшего к моменту их знакомства, как говорится, огонь и воду, выполнявшего одно время даже спецпоручения наркома иностранных дел Чичерина. то вообще стоит ли сильно удивляться странному союзу «трепетной лани» и «светского льва».

Шнейдер, как свидетельствуют современники, был изумительным рассказчиком, мог заговорить кого угодно, особенно симпатичных дам. Он был знаком со многими знаменитостями – от итальянской певицы, красавицы Лины Кавальери до Ленина. Илья Ильич был знающим человеком, часами работал в кремлёвской библиотеке. Однажды раздался телефонный звонок, и мужчина, чуть картавя, твёрдо попросил принести ему некоторые книги. Шнейдер ответил, что эти книги запрещены к выдаче товарищем таким-то. Последовала пауза, затем голос раздался снова: «Принесите мне эти книги. Это Ленин говорит».

У некоторых исследователей жизни и творчества Есенина и Дункан я прочитал о «проделках Шнейдера»: к примеру, именно он подправил в паспорте Айседоры год рождения, сильно уменьшив её возраст. А пока Есенин с Дункан колесили по Европе и Америке, Шнейдер женился на приёмной дочери Дункан Ирме. Илья Ильич о скандальной истории с паспортом рассказал в мемуарах «Встречи с Есениным. Воспоминания» (М., «Советская Россия», 1965):

«Накануне Айседора смущённо подошла ко мне, держа в руках свой французский паспорт.

– Не можете ли вы тут немножко исправить? – ещё более смущаясь, попросила она.

Я не понял. Тогда она коснулась пальцем цифры с годом своего рождения. Я рассмеялся – передо мной стояла Айседора, такая красивая, стройная, похудевшая и помолодевшая, намного лучше той Айседоры Дункан, которую я впервые, около года назад, увидел в квартире Гельцер.

Но она стояла передо мной, смущённо улыбаясь и закрывая пальцем цифру с годом своего рождения, выписанную чёрной тушью.

– Ну, тушь у меня есть... – сказал я, делая вид, что не замечаю её смущения. – Но, по-моему, это вам и не нужно.

– Это для Езенин, – ответила она. – Мы с ним не чувствуем этих пятнадцати лет разницы, но она тут написана... и мы завтра дадим паспорта в чужие руки... Ему, может быть, будет неприятно... Паспорт же мне вскоре будет не нужен. Я получу другой. Я исправил цифру».

И ещё. Я внимательно прочитал все опубликованные письма М. Борисовой и И. Шнейдера, обращённые к Луначарскому, уже после приезда Борисовой из США (как сама писала, добиралась оттуда до Москвы одна 15 дней на пароходе). В этих письмах Шнейдер обращает внимание народного комиссара на то, как патриотично поступила М. Борисова (называет её в письме женой) и как непатриотично выглядела Ирма Дункан (как помним, она была предыдущей женой), в отношении неблагонадёжности которой Илья Ильич уже предупреждал Луначарского раньше (так следует из письма).

Успел ли прочитать письма Луначарский? Ведь осенью 1929 года он, как известно, был смещён с поста наркома просвещения. Возможно, Мария в какой-то момент всё же проницательно поняла, что лучше ей расстаться со Шнейдером, чьи заслуги перед школой в обращении к Луначарскому она, кстати, высоко оценила, называя Илью Ильича в тексте своим мужем.

На мой взгляд, судя по стилистике всех писем, их автором был один человек. Конечно, не танцовщица Борисова, а опытный, искушённый журналист Шнейдер. Он вёл какие-то свои игры – таким было время...

Второй муж Марии Андрей Андреевич Вербенко (1908–1998) – кадровый военный РККА. Танцовщице он наверняка показался более надёжным, чем секретарь и переводчик Айседоры. У них родился сын, Мария жила семьёй.

Вербенко начал Великую Отечественную войну 1 июля 1941-го – комиссаром 201-го отдельного гвардейского миномётного дивизиона, батальонным комиссаром, а затем продолжил её в должности начальника политотдела 3-й зенитно-пулемётной дивизии, был кавалером нескольких боевых орденов.

Интересно, что последним местом работы Вербенко было престижное в СССР Агентство печати «Новости» (АПН). Там, кстати, в 1963–1969 годах работала редактором одного из отделов дочь Леонида Брежнева Галина Леонидовна Милаева (окончившая в 1962-м заочно филфак Орехово-Зуевского пединститута). Как заместитель председателя правления АПН, Вербенко подписал приказ о её переводе с 1 декабря 1966 года на более оплачиваемую работу с окладом 150 рублей в месяц. Может, одно с другим не связано, но с весны 1966-го Леонид Ильич был уже первым человеком в СССР – Генеральным секретарём ЦК КПСС.

В журнале «Искусство кино» (№ 1, 2015) в публикации «Конспект воспоминаний» киносценарист Павел Константинович Финн пишет: «Валенки я презирал, они мне казались неприличной обувью бедных – а сам-то! – из простых. А вот бурки, маленькие бурочки. На ком я видел их? На старшем Вербенко? На младшем Вербенко? Андрей Андреевич Вербенко, крестивший Алёшку Габриловича (А.Е. Габрилович – кинорежиссёр, сын выдающегося кинодраматурга Евгения Габриловича. – Ред.). Он был тогда полковником, замполитом, кажется, дивизии.

Нина Яковлевна, Алёшкина мама, великая женщина, ставшая Зиночкой – Шикульской (Эва Шикульска – польская актриса. – Ред.), в «Объяснении в любви» (фильм Ильи Авербаха по книге Евгения Габриловича. – Ред.), вызвала Андрея Андреевича с фронта, и он крестил Алёшку. Потом он стал директором Московского ликёро-водочного завода. Однокомнатная квартира Вербенко ниже этажом на одной площадке с Габриловичами. Раки из Ростова в ванне. Вина без этикеток, чёрные и словно пыльные – такими, конечно, их делало воображение, раздразнённое чтением Дюма, – бутылки с белыми наклейками, на которых было написано чёрными чернилами что-то. Пакеты и свёртки. Футболисты и боксёры. Вратарь Саная, великий тяжеловес Королёв. Пистолет «Вальтер», который тайно показывает нам Вовка (Владимир Андреевич Вербенко – сын Марии Борисовой и Андрея Вербенко. – Прим. авт.).

Марья Филипповна, жена замполита и директора ликёро-водочного, училась в московской школе Айседоры Дункан и была среди её юных босоножек.

Потом, когда Вербенко дали квартиру на Калужской, в их квартиру поселили безрукую женщину, ногами вышившую бисером подарок Сталину. Я видел этот подарок в музее на Волхонке.»

Вовка с «Вальтером» (сын Вербенко), который родился 6 декабря 1938 года, окончил МГИМО, работал послом в Индонезии, был женат, правда, недолго, на популярной в 1960-е актрисе Людмиле Марченко (1940-1997), похоронен на Ваганьковском кладбище. Самой же любимой ученицы Дункан, Марии Борисовой, не стало в начале 1990-х, похоронена на Даниловском кладбище...

А как сложилась судьба приёмной дочери Айседоры Ирмы Дункан, урождённой Эрих-Гримм?

После отъезда Айседоры в Европу в 1924-м Ирма осталась за неё руководить школой танца. Тогда-то и стала женой Ильи Шнейдера. Но после смерти Айседоры Ирма развелась с мужем, который «переметнулся» к более молодой Марии Борисовой.

В 1929-м, вскоре после отъезда Марии, Ирма открыла танцевальную школу в Нью-Йорке, которой руководила многие годы. Также занималась живописью и литературой, была супругой юриста Шермана Роджерса. Но танец всегда оставался с ней. Она написала книги, посвящённые технике танцев Айседоры, методике их преподавания. В 1977-м Ирма Дункан скончалась в Калифорнии в возрасте 80 лет.

Полные биографии самых известных учениц и последовательниц Айседоры – Ирмы и Марии – до сих пор не написаны, биографию своей землячки я не один год собирал по крохам в разных источниках и по сдержанным воспоминаниям её родных, проживающих в Дрезне и Орехово-Зуеве.

Однажды возникло желание увековечить имя замечательной женщины.

По моему предложению, поддержанному родными танцовщицы, 16 мая 2019 года в рамках Года театра и 90-летия Московской области на здании Детской школы искусств Дрезны (ул. Зимина, 6), неподалёку от места, где проживала с родителями в 19081921 годах Маша Борисова, открыли мемориальную доску. Среди тех, кто собрал средства на проект, – мои друзья и родные Марии Филипповны. На открытии выступил заслуженный работник культуры Московской области, лауреат международных конкурсов Игорь Коротков. Он предложил назвать её именем местную молодёжную хореографическую студию и установить на одной из площадей монумент в память о ней. Танцовщиц у нас не часто жалуют вниманием. Голоса даже далёких лет остаются в записи, а движения, пластику трудно сохранить.