Вырвался из "клетки" СССР и стал тенью: Валентин Никулин – изгнанник по доброй воле. Как жил и умер актёр?

Он мечтал вырваться из "клетки" СССР, а когда оказался на Западе, стал тенью самого себя. Сейчас Валентина Никулина мало кто помнит, а ведь он сыграл в кино почти 150 ролей. Как жил и умер этот актёр?

В 1932 году в одной московской семье родился мальчик. Всё детство он слышал, как спорили о Толстом и Чехове, как звучала музыка. Ничего удивительного, ведь родители – творческие люди. Отец – драматург, мать – пианистка. Но свою судьбу их подросший сын не планировал связывать с искусством.

Валентин Никулин поступил в МГУ. Он стал адвокатом. Этот человек в строгом костюме хорошо знал своё дело, умел слушать и умел убеждать. Но однажды понял – что-то в его жизни не так.

Как-то после особенно тяжёлого процесса он случайно оказался в студенческом театре. Со сцены звучал монолог из "Гамлета". Зал ловил каждое слово. И вдруг адвокат почувствовал дрожь от сопричастности к чему-то большому, великому. Через месяц он подал документы в приёмную комиссию Школы-студии МХАТ.

Поступил. Его однокашником оказался Владимир Высоцкий. Парни не дружили, но Валентин часто наблюдал за Володей – тот говорил, что думал, жил на пределе. И тогда юноша понял, что это и есть настоящая свобода. Только характер у него самого был совсем не такой, как у Высоцкого. Никулин был ироничен, но слишком осторожен, местами мягок.

Молодого артиста пригласили в "Современник". Театр под руководством Олега Ефремова дышал воздухом перемен и бросал вызов. Худрук называл Валентина "взрослым мальчиком", соосновательница "Современника" Галина Волчек говорила об артисте так:

Он был ни на кого не похож — в нём была странная смесь юмора и грусти.

Никулину удалось перевернуть игру и стать частью такого непохожего на его предыдущую адвокатскую жизнь мира. Днём он репетировал, вечером выходил на сцену, по ночам снимался.

Первое появление в кино случилось в 1961 году в фильме "Високосный год". На протяжении почти 40 лет не проходило года, чтобы на экранах не вышло бы 3-5 фильмов с участием Никулина. Он сыграл доктора Гаспара Арнери в "Трёх толстяках", Павла Смердякова в "Братьях Карамазовых", призрака башни в "Иване да Марье", Лебедева в "Сицилианской защите".

Но что-то не давало покоя артисту. В кругу близких друзей он признавался, что живёт "в декорациях социализма". Мечтал вырваться туда, "где можно дышать свободно". Его просили говорить тише и выбирать выражения, но Валентин в ответ бросал горькое:

Я и так уже сижу в клетке.

Он не мог примириться с системой худсоветов, с этими бюрократическими проволочками, медлительностью чиновников. Творчество они согласовывали как цифры в бухгалтерской накладной. Каждый сценарий, каждая идея требовали одобрения, каждый монолог – переписывания, если в них был даже намёк на двусмысленность. Бунтарём Валентин Никулин не был, но внутренне не соглашался с существующим порядком.

В 1991 году, когда разваливался СССР, жена артиста коротко сказала: "Нам пора". Семья собрала вещи и покинула страну. Супруга настояла на переезде в Израиль. Впереди была новая жизнь – без цензуры, без ограничений. Вот она свобода!

Без знания иврита было трудно. Никулин был известен в театральных кругах. На новом месте его взяли в труппу, но первую роль пришлось учить на слух. Он не понимал до конца, о чём говорит со сцены. Зрителям было смешно, а связи с происходящим на сцене артист не видел.

Через несколько месяцев он осознал – работать актёром в Израиле он не сможет. Невозможно перевести на чужой язык интонации, иронии, паузы. Другой воздух, другой зритель, даже запахи театра другие – всё чужое.

Лучик света появился, когда Михаил Козаков организовал антрепризу на русском. В зале эмигранты, репертуар русский, хорошо знакомый. Но люди шли не прикоснуться к искусству, а испытать чувство ностальгии. Никулин чувствовал себя музейным экспонатом.

В Тель-Авиве его не узнавали на улицах, ни одного взгляда в его сторону.

Я сидел, как вывеска, и никто не смотрел,

- рассказывал он друзьям позже.

Валентин Юрьевич вырвался из клетки СССР и стал тенью самого себя. Тогда он чётко осознал: актёр жив, пока зритель его видит. А если не может рассмотреть, то артиста нет, он исчезает.

Жена и дочь отлично устроились в Израиле, адаптировались к новой жизни, а глава семьи так и не смог, хоть и пытался семь лет. И тогда купил билет в один конец, зато в родную Москву.

В "Современнике" всё было другим. Молодые коллеги не знали, кто стоит перед ними. Режиссёры помнили, звали, но только в эпизоды. Снова и снова Никулин играл уставших интеллигентов, которые не могут приспособиться к переменам. Артист соглашался на любую роль, лишь бы заработать.

Ему предложили поставить моноспектакль. Получилось. Без декораций и грима, без оркестра и партнёров. Только маленькая сцена, на которую светил прожектор, чёрный стул и Валентин Никулин, в каждой фразе которого звучала печаль. Зрители плакали, а он наконец вновь почувствовал то самое дыхание зала, ради которого когда-то сменил профессию.

Никулин снова женился. Это событие прошло незамеченным. Старел, болел, но упорно продолжал браться за любую роль. Последним фильмом стала "Sказка O Sчастье" 2005 года.

В том же году актёра не стало. Не было ни длинных некрологов, ни лавины публикаций, ни пышного прощания с мэтром сцены. Ушёл так же, как и жил – тихо, без громких лозунгов и деклараций.