Освоение классики
Международный театральный фестиваль в Санкт-Петербурге, который провёл ТЮЗ им. А.А. Брянцева, в двадцать четвёртый раз собрал театры из самых разных городов России, из ближнего и дальнего зарубежья: Армении, Белоруссии, Сербии, Казахстана, Ирана, Ирака, Турции.
Афиша, как водится, на этом теафоруме была насыщенной, по два-три спектакля в день, помимо того – офф-программа «Студенты, студенты, студенты!», драматургическая лаборатория «Молодёжь. Театр. LAB. – Палитра-2023». А ещё встречи с деятелями театров из разных стран, дискуссии.
Международные фестивали проводить в ситуации европейских санкций, в том числе и в культуре, сегодня рискованно. Так, не доехали до Питера венгры, но зато сербы показали в Северной столице свой психологически выверенный спектакль «Ложь» по пьесе Ф. Зеглера (Белградский драматический театр) с актёром Милошем Биковичем, ставшим у нас звездой российского кино. Фестиваль дал возможность увидеть театры Ирана, Ирака.
На карте театральной России этот фестиваль (известный до сего года как «Радуга» и сменивший своё название на нейтральное) всегда стремился прежде всего ухватить новое, поймать нерв сегодняшнего дня. Оттого здесь стартовали многие молодые режиссёры, драматурги.
В этом году треть афиши составила классика, которую театры осваивали по-разному. Одни режиссёры опускали великие тексты до капустника (увы, но таким разочарованием стал спектакль «Горе от ума» Красноярского драматического театра). Для других произведения великих авторов становились поводом в большей мере себя показать, навязать своё «я», не озабочиваясь, зачем тот же, например, Гоголь написал «Шинель» или «Нос». Зачастую профессия режиссёра у молодых сегодня сводится к способности производить метафоры в большей мере, чем вдумчиво трудиться над чтением. Почему вдруг шинель играет девушка в спектакле Новосибирского молодёжного театра «Глобус»? Нужно совсем не чувствовать автора, чтобы предложить такое решение. Человек у Гоголя «овеществляется» до шинели, что в конце концов и убивает героя. Очеловечение шинели – навязанная тексту классика драма, ложно понятая. Причём тут актриса в белом платье? И почему потеря носа майором Ковалёвым равна потере социального статуса гоголевским героем в спектакле хозяев фестиваля, ТЮЗа им. А.А. Брянцева? Речь-то в повести не об этом, а о смерти, любимой теме Гоголя «мёртвых душ».
Фестиваль показал спектакли, которые в освоении классики шли совершенно разными путями, но достигли главного: автор зазвучал современно, хотя способы превращения текста в спектакль были совершенно различными.
Речь пойдёт о постановках пьесы А.П. Чехова «Дядя Ваня» Псковского драматического театра режиссёром Павлом Зобниным и пьесы «Последняя жертва» А.Н. Островского Воронежского ТЮЗа режиссёром Анатолием Ледуховским.
В первом случае режиссёр не сильно озабочен постановочными решениями, порой ошибочно кажется, что сценограф (Евгений Лемешонок) не особенно трудился. Стол – посередине сцены, разве так можно в театре ХХI века! Оказывается, можно, и не коробят чувство прекрасного пластиковые кресла вокруг стола, какие любят на современных дачах, недорого и не жаль, если сломаются или кто-то стащит. Слева диван-качалка, укрытый пледом. Трудно поверить, что здесь двадцать шесть комнат. Кажется, их сильно меньше. Вообще ничего не убеждает в том, что Иван Петрович Войницкий (Андрей Кузин) – рачительный хозяин. Да и сам дядя Ваня, слегка пополневший чудак, давно за собой не следит. Галстук повязан на клетчатую рубашку как хомут. То и дело кутается в то, что под руку попадёт, как правило в плед. И его племянница Соня (Александра Кашина), про которую в округе говорят «какая некрасивая», из тех, в кого не влюбляются. Она под стать своему дяде. Плотная, коренастая, с утра до вечера занимается хозяйством, не до красоты. Она увлечена доктором Астровым, но повторяет его фразы о лесе, природе, как школьница, выучившая урок. Соня усвоила добропорядочные истины и приняла их как прописные. Её отцу, профессору Серебрякову (Сергей Скобелев), было не до неё, женился на молодой красавице, дочь не жила рядом с самовлюблённым эгоистом отцом, а могла бы погрузиться в университетскую атмосферу. Она выросла под приглядом Вани и переняла весь строй провинциальной жизни своего дяди. У такой Сони нет ни одного шанса привлечь внимание Астрова (Георгий Болонев), который в спектакле наделён сильным мужским обаянием. Вот ведь и Елена Андреевна (Линда Ахметзянова) чуточку увлеклась им. Именно Михаил Львович – доктор, деятельный поэт леса, в спектакле Зобнина отчётливо проводит мысль о том, как безжалостна к судьбам талантливых людей провинция, превращающая сильных и талантливых людей в чудаков, от случая к случаю попивающих водочку. Вместо того чтобы жить, они смирились доживать жизнь.
В знаменитый финал, монолог Сони, режиссёр вставляет текст считалочки, который дядя Ваня, обняв племянницу, как когда-то в её детстве, забавлял маленькую девочку, повторяет сейчас. Серебряковы уехали, они оба остро пережили, что никем не любимы. Две сироты при живых родителях, прижались друг к другу. Им остаются нудные заботы о хозяйстве, счета: «Второго февраля масла постного двадцать фунтов... Шестнадцатого февраля опять масла постного двадцать фунтов... Гречневой крупы...», – безучастно как конторщик ведёт подсчёт Иван Петрович Войницкий. Жизнь истончается, смысл бытия ускользает.
Сцена из спектакля «Последняя жертва» (Воронежский ТЮЗ)
Воронежский ТЮЗ предложил свою современную версию по пьесе русского классика А.Н. Островского «Последняя жертва». Режиссёр Анатолий Ледуховский и художник Андрей Щаев не стали привязывать пьесу к конкретному времени: тут сосуществуют времена минувшие и нынешние. В духе Роберта Уилсона решено пространство купеческого дома вдовы Юлии Тугиной. В белом кабинете фигуры актёров графически подчёркнуты, по-особому пластически выразительны. Словно каждого персонажа художник «оформил», а режиссёр вставил в сценическую коробку. Московское захолустье рифмуется ли с эстетствующей стилистикой в духе американского авангардиста? Возможно ли это? В спектакле воронежцев – да.
Такой подход призван подчеркнуть универсальность сюжета Островского. Тут «уживаются» костюмы разных эпох: платья с многочисленными оборками в духе второй половины века XIX Тугиной (Мария Малишевская) с народными сарафанами Михеевны (Алина Бачурина) и скромными чёрными платьями современного образца Глафиры Фирсовны (Анастасия Гумникова).
Не стали обклеивать стены полосатыми обоями, а превратили их в занавес, который то появляется, и тогда за ним мелькают тени, слышатся голоса, то исчезает, открывая белейшую комнату вдовы Тугиной, ждущей своего непутёвого жениха Дульчина (Антон Надточиев).
Спектакль останавливается в шаге от гротеска. Главная героиня в этой интерпретации театра не идеальна – у неё своя корысть, как у любовника Дульчина, обирающего её. А благодетель семьи Флор Федулыч Прибытков совсем не очарован вдовой друга. Куда больше его волнуют утекающие капиталы Тугиной. Она – часть этого социума. Её трудно назвать героиней не от мира сего. Её жертвы – денежные пожертвования – любовнику не бескорыстны. Она, если не покупает Дульчина, то старается привязать к себе. Когда Тугина, теряя гордость и достоинство, просит взаймы у Прибыткова, то не очень-то веришь её словам, что, мол, ей стыдно. Последним аргументом по выколачиванию денег становится обольщение с раздеванием, когда юбка с оборками падает, и она оголяется, оставаясь в нижнем белье. Крупная, похожая на белую индейку, по словам Михевны, и вправду Юлия выглядит неуклюжей и вульгарной.
Деньги – альфа и омега существования каждого в этом сюжете. Прибыткова – похож на мелкого олигарха с комсомольским прошлым – волнует не столько Тугина. У него отсутствует чувство к ней. Куда более привлекательно Флору Федулычу её не до конца расхищенное наследство от покойного мужа. В конце спектакля не состоится их свадьба. Два тела покойников – Юлии и Дульчина – лягут рядом в белой комнате. А Прибытков найдёт свою вторую половину – ловкую Глафиру Фирсовну, мотор всей интриги, добытчицу информации и энергичную попрошайку. Два циника найдут друг друга и со звонким хохотком покинут сцену.