Женский космос

1

Острослов и драматургический гений Бернард Шоу, услышав русские песни в исполнение Антонины Неждановой, воскликнул: «Я понимаю теперь, зачем мне природа дала дожить до таких лет…»

Алхимический бархат и такое же, почти волшебное злато совмещались в голосовых возможностях певицы, давая ощущение прикосновения к небу…

Искусство бельканто – сложное, требующее и развитой души и соответствующего интеллекта – уникально, ибо связано с вибрациями мира: с биением сердца вселенной.

Константин Станиславский приветствовал Нежданову торжественно: словами, мера которых показывала восторг великого реформатора сцены.

…она происходила из села, из семьи сельских учителей, подтверждая собой метафизический тезис о дыхание духа…

Вольное дыхание Неждановой отражало тайны космоса.

В детстве пела в церковных хорах, позже обучалась игре на фортепьяно.

Пела на любительских вечерах, в благотворительных концертах; училась в консерватории.

…нежная и несчастная Джильда из «Риголетто»: могущественный, оттеночно нюансированный, бесконечный голос Неждановой – высшего накала достигавшей в русских операх: в «Жизни за царя», в «Царской невесте»…

Людмила и царица ночи из «Волшебной ночи» совершенно непохожи, хотя величественны каждая в своей мере.

Лучевая сила неждановского голоса благотворно воздействовала на души поколений.

Нежная Снегурочка и эпохальная Эльза из «Лоэнгрина»: совмещение несовместимого, демонстрация бесконечных возможностей.

Ее голос был прозрачен, верность интонации сочеталась с непревзойдённой техникой колоратуры.

Все регистры звучали, и виртуозность исполнения играла гранями.

Играет и ныне – даже в записях ощущается величие Антонины Неждановой.

2

«Унесенные ветром» будут бушевать в пространстве времен, собирая читателей сначала, потом зрителей; и Вивьен Ли, воплотившая на экране великолепную Скарлетт, настолько отвечала зрительским чаяниям, что восторгам не было предела…

Восторги вообще сопровождали ее жизнь: жизнь блистательной актрисы – с совершенным лицом, с улыбкой, от которой исходили лучики очарования.

Бланш Дюбуа – которую переедет «Трамвай желание» –совершенно противоположна Скарлетт: тут излом, сплошной психологический зигзаг – неудавшейся жизни, отчаяния, берущего за горло, и разве спасёт вечно льющий у Теннеси Уильямса алкоголь?

Но роль, введенная в реальность Ли, завораживала, требуя и сострадания, и уважения: всего, сразу, заставляя сопоставлять со своим опытом, полученным от гирлянд лет, и… просто плакать.

…Вивьен Ли родилась в Индии: отец был кавалерийским офицером: то, что воспринимается европейцем экзотикой, окружало ее с ранних лет.

Но училась уже в Европе, и об актерстве мечтала с детства, а родители, чувствуя потенциал дочери (а может, просто любя) оказывали ей поддержку.

Отец, помогающий поступить в Королевскую Академию Драматических искусств; мать, нежно сопровождавшая дочь улыбкою… словом…

Тепло любви исходило от многих ролей Ли: ибо много его получено было в детстве-юности.

Первый спектакль – «Маска добродетели» – получил хорошие отзывы, дальше последовали интервью, проявилась известность.

Лоуренс Оливье, встреча с которым определила жизнь: жизнь – словно поднимавшую и поднимавшую актрису вверх: выше, выше…

Софиты, лучи славы, бесконечность пьянящего успеха…

…своеобразная Анна Каренина: не русская совершенно, но выразительная по-своему: и не могла быть русской: иной мир, трактующий отечественные бездны, понимает их слишком по-своему.

«Корабль дураков» – последняя работа в кино – узлы и углы драматических изломов.

…и продолжает бушевать сильная Скарлетт, и снова пьет и плачет романтическая, сильно проигравшая в жизни Бланш Дюбуа – ожидая новые и новые поколения зрителей, чтобы войти в их сердца навсегда.

3

Сладкая реальность…

Весна вливается в нее новыми вариантами цветения, и, хоть повторяются они из года в год, есть особая неповторимость в настоящей сладости, поэтому:

И снова на улицах наших лукавый

Апрель-цветоносец поет,

И веет зеленой весенней отравой,

Которая слаще, чем мед.

           (пер. А.Ахматовой)

Однако, Елисавета Багряну строила свое поэтическое пространство на контрастах, поскольку, действительность слишком амбивалентна:

Но в комнате этой и душно и тесно

За крепко закрытым окном,

А то, что скажу я, так было чудесно.

Что мнится не явью, а сном.

             (пер. А.Ахматовой)

Текучая реальность, ее зыбкость, ее… до некоторой степени условность – становилась тем объектом, который пристрастно рассматривала Багряну, и, пропуская через фильтры собственного дарования то, что можно пропустить, творила свои поэтические перлы.

 …«Мудрость», сформулированная в одноименном стихотворение, играет специфически поэтическими оттенками, отчасти завораживая, отчасти утверждая величие поэтической песни:

Ты к ней иди, меня же – прокляни,

Я и любить, как нужно, не умею...

Меня полет снежинок опьянит,

Я новой песней всю печаль рассею.

             (пер. А.Ахматовой)

Впрочем, ключевым здесь кажется эпитет «новой»: ибо песня и должна быть нова, и Багряну, совмещая мудрость и лиризм, доказывала это.

…окончив среднюю школу в Софии, Багряну в течение года работала сельской учительницей, и, очевидно, непосредственный опыт жизни болгарской деревни и сельских женщин, обогатил её мировосприятие.

Багряну была новатором: пестрый космос женских переживаний, все оттенки женской психологии вводились ею в поэтическое повествование щедро и ярко.

Звездочки загорались…

Прожилки тьмы слоились: но свет опровергал их.

…возникают глобальные мотивы: и за полотнищами вихря мелькают вопросы вечные: столь же таинственные, сколь и не имеющие ответов:

Могучий вихрь – тревоги грозный знак.

Какие эта ночь таит виденья, –

И тополя зачем взметнулись так!..

О, что за крики, вопли и моленья!

Умолкнет и опять застонет мрак.

Не рвется ль чья-нибудь душа из мира?

Зачем нам лес грозит, как злобный враг,

И Орион сверкает, как секира?

                    (пер. А.Ахматовой)

Совершенная форма ее стихов гармонизирует сознание: сколь бы ни рвались условные и реальные вихри.

…ее пейзаж психологичен:

Лес как в сказке стоит, но еще золотей и румяней.

Птицы смолкли давно, даже ветер в листах не шумит.

Бодро путь тот бежит, но и он растворится в тумане,

По нему вереница теней одиноко и мрачно скользит.

                  (пер. А.Ахматовой)

Международные классические традиции прорастают в стих: то тень Ленау мелькнет, то вечно скорбный Леопарди благосклонно улыбнется…

И музыка Багряну была того рода, что побеждает любые времена, предлагая поэзию именно, как меру гармонии, способную улучшать мир.

4

«Чайка» и «Царь Федор Иоаннович» – что между ними общего?

На репетициях легендарного театра происходили первые встречи Чехова и Ольги Книппер, завершившиеся своеобразным супружеством…

Голос, благородство, задушевность – Книппер чаровала: и в жизни, и в недрах театральной игры.

…родившись в семье инженер-технолога, закончив частную гимназию, она жила барышней: довольно длительное время отец запрещал заниматься ей театром; однако природное дарование и судьба победили отцовскую волю.

Поступить в студию к Александру Ленскому ей не удалось; но – была принята в Московское императорское театральное училища, из какого, впрочем, отчислили…

Трудно порой разглядеть подлинность дарования.

…первая из актрис, сумевшая передать особенности «чеховских» женщин, Книппер обладала той мерой обаяния, в которой, словно растворялись Маша, и Аркадина, и Сарра: оставаясь при этом – каждая индивидуальностью.

Раневская не понимает, что происходит, не принимает данности, оставаясь в прекрасном мире собственных иллюзий.

Ничего не изменится…

Все давно изменилось: вишневый сад срубают, жизнь набирает непонятные обороты.

Растерянyость, элегичность, нежность: всё вместе; и великолепная Раневская Книппер уходит в галерею театральной классики.

…а вот – Гертруда: напряженная, не ведающая чего ждать в следующий момент…

Книппер были доступны разноплановые роли: заострённость трагизма оттенялась лиричностью, и тонкие голосовые модуляции позволяли передавать самое тонкое, душевное…

И роли она создавала – не тленные, как тексты…

5

Некогда широко пропагандировалась в СССР, не меньше, вероятно, чем в Восточной Германии; после крушения советской империи, была забыта…

Впрочем, однозначно утверждать сложно: что значит забыта?

Книги ее можно найти, а широкого резонанса литература больше не имеет вообще…

…структуры ее текста были не просты, что особенно наглядно явствует из романа «Седьмой крест», где действующих персонажей так много, и взаимоотношения их достаточно сложны: посверкивают многими, туго сплетаемыми, нитями…

Концентрационный лагерь и не предоставит простого материала; и люди –загнанные звери – не лучший вариант человека.

Без вины…

Метафизическая вина, о которой говорят богословы, Зегерс не рассматривалась; ей рассматривалось поведение людей в особых условиях: пепел предательства, стучащий в сердца и посыпающий главы; люди, не приютившие у себя беглеца, могут ли быть осуждены?

Страх владеет всеми: и осудить могли бы лишь те, кто повел себя в этом случае иначе.

Зегерс произвела яркое художественное исследование человека; и, собственно, пафос отрицания фашизма сделал из неё писательницу – с огнём и перцем, противостоящую, не желающую мириться с тем, что произошло.

Ее брало гестапо, ее книги сжигали, она уходит в вынужденную эмиграцию…

Сила огня бушевала в ней…

Ее известность была логична.

Она осталась, впрочем – определенная известность: «Седьмой крест» давит сознание и ныне…

6

Жизнеутверждающий, романтичный, приподнятый характер ее поэзии способствовал широкому национальному признанию: Десанка Максимович для сербов, как Ахматова и Цветаева – в одном лице.

Но – вдруг:

Не смейте меня призывать –

Ни криком с холма,

Где волки воют,

Ни звоном церковным,

Ни поминальной запиской…

Не смейте меня беспокоить

В моем покое великом.

Не смейте меня спрашивать

Ни о бескрайних

Новых мирах,

Ни о том, какой звезды очередь –

Обратиться в прах.

            (пер. А.Балтина)

Становится страшно – от метафизического напора, от немыслимой космической силы, и человеческой малости, вечно стремящейся обратиться к ней, немыслимой, чтобы понять хоть что-то…

Поэзия Максимович работала на контрастах: как контрастными были и формы, в которые отливались слова: строгие чеканные сонеты чередовались с вольно распущенными цветами верлибров.

Глубина проникновения в человеческое устройство часто окрашивала поэзию Максимович, в краткости умевшей давать широкие панорамы:

Навстречу мне идет герой надменный,

Весь в облаке холодного покоя.

На это глянет…после на другое…

На чем бы взгляд остановить манерный?

Собой доволен – это несомненно,

Быть может, видит время золотое?

Богат, небось – вот всё, чего он стоит:

Считает, верно, славу неизменной.

            (пер. А.Балтина)

Внешне – ее жизнь бессобытийна и академична: она много училась – Белградский университет сменила Сорбонна, где поэт защищает диссертацию о Жанне Д`Арк; затем – публикации, публикации, всенародное признание, приходящее после Второй мировой…

Максимович, зная русский, переводила русскую поэзию…

Мелодия и ритм, вытекающие из напевной природы сербского языка, составляют основу её поэзии: различные мелодии варьируются, используя всё богатство национального звукоряда; богатая, живописно-пластическая речь, лишена какой бы то ни было усложнённости; иногда возникают культурологические аллюзии:

Ворон каркнул – никогда!

И сычи за ним – о, да!

Повторило пепелище,

И заросшее кладбище,

И осенняя вода

Миллион раз повторила

Шумом ливня: никогда.

              (пер. А. Балтина)

Ей при жизни поставили памятник: она негодовала, но ее убедили, что это памятник поэзии с лицом Десанки Максимович.

Ей выпала редкая радость богатого прижизненного признания.

Но и смерть ничего не изменила: она по-прежнему любима своим народом, и известна в мире.

7

Автопортрет Брейгеля мощно и жестко сделан: настолько, что ассоциативные обезьяны (мозг похож на них), резко, зигзагами живых молний вписываются в пространство: используя недра стихотворения Шимборской «Две обезьяны Брейгеля»:

Таков мой вечный экзаменационный сон:

в окне сидят две обезьяны, скованные цепью,

а за окном

плещется море и порхает небо.

Сдаю историю людей.

Плету и заикаюсь.

Глядит с иронией одна из обезьян,

другая как бы спит в оцепененье,

когда же на вопрос молчу, замявшись, я,

она подсказывает мне

 тихим позвякиваньем цепи.

               (пер. Н.Астафьева)

Поэзия Виславы Шимборской строится сгустками ассоциаций: они сплетаются в орнаменты, играя оттенками мысли, они переливаются сочными красками, касаясь онтологии ощущений: шероховатых, гладких, сложно организованных.

…она сочиняли стихи с детства: смешные, шуточные, и отец давал дочери монетку – за стихотворение…

Во сне

я рисую как Вермеер ван Дельфт.

Бегло говорю по-гречески,

и не только с живыми

И вожу машину,

которая мне послушна.

Я способна

написать великие поэмы.

Я слышу голоса

не хуже настоящих святых.

Вы удивились бы —

я изумительно играю на рояле.

            (пер. В.Коркия)

Верлибр логичен: с серебряных ветвей его осыпаются драгоценные звёзды мысли.

Или – иглы инея: поэтического инея, колющего сознание не многих: однако, число их все-таки достаточно – для возникновения широкой известность: нужной, в конце концов, ради того, чтобы качественное стало распространено.

Поэтика исповеди многое определяла в симфонических и сонатных построениях Шимборской.

Рефлексия играла не меньшую роль.

Ее поэзия живописна: впрочем, и графика Шимборской точна, и тонка сделана…

 Рисунок тушью подразумевает тотальную чёткость, отступление от которой чревато.

Покуда толком ничего не ясно,

поскольку нет сигналов долетевших,

пока Земля опять же не такая,

как ближние и дальние планеты,

покуда нет ни слуху и ни духу

о прочих травах, предпочтенных ветром,

о деревах других в коронах кроны,

другом зверье, как наше, несомненном

             (пер. А.Эппеля)    

Так закручивается ветер ностальгии по другому пространству, должному быть отличному от нашего…

Пространство Шимборской глубоко и насыщено: бытовые образы вплетаются в бытийные, и колышутся кроны метафизических древес, играя суммами словесно-музыкальных листьев.

8

Глубокая тайна мерцает за ее стихами…

Она мерцает даже тогда, когда речь идет о чердаке, об обыденности: которой нет – ибо свечение поэзии Марии Петровых противоречит заурядности, срединности, требуя и читателя такого же: способного к тончайшим душевным вибрациям:

А на чердак – попытайся один!

Здесь тишина всеобъемлющей пыли,

Сумрак, осевший среди паутин,

Там, где когда-то его позабыли.

От раскаленных горячечных крыш

Сладко и тошно душе до отказа.

Спит на стропилах летучая мышь,

Дремлет средь хлама садовая ваза.

Ваза разбита: но вижу на ней,

Не отводя восхищенного взгляда, –

Шествие полуодетых людей

С тяжкими гроздьями винограда.

Гул глубокого голоса

…и гроздья винограда, кажется, ложатся в ладонь…

Шмель, издающий великолепные звуки, становится мимолётном персонажем стихотворения, осмысливающего природу поэтического дара: его неожиданность для самого поэта:

А ритмы, а рифмы неведомо откуда

Мне под руку лезут, и нету отбоя.

Звенит в голове от шмелиного гуда.

Как спьяну могу говорить про любое.

О чем же? О жизни, что длилась напрасно?

Не надо. Об этом уже надоело.

Уже надоело? Ну вот и прекрасно,

Я тоже о ней говорить не хотела.

В поэзии Петровых жила скорбь – густая, медоточивая…

…сильнее всякого литературоведения:

Ахматовой и Пастернака,

Цветаевой и Мандельштама

Неразлучимы имена.

Четыре путеводных знака —

Их горний свет горит упрямо,

Их связь таинственно ясна.

И она близка им, и ее звезда горит схоже.

…легко, но и пышно строится пейзаж: он становится фантастическим, будучи реальным, он мерцает волшебством, хотя жив обыденностью:

Бело-синий город Севастополь,

Белокрылый город в синеве...

Моря ослепительная опыль

В скверах оседала на траве.

И наследие Петровых настолько просвечено красотой, что, кажется, пространство должно меняться в лучшую сторону…

9

Земля становилась условной –воздух и полет делались реальностью: той, что завораживала, давая образы восторга, и – более того: ощущение прикосновения к тайне космоса, дарующего подобный гений…

Танцевала Уланова…

Она творила танец: виртуозный и нежный, глобальный и связанный с мистическими элементами бытия.

…она происходила из семьи артистов балета: мир танца раскрылся для нее с девяти лет: когда началась учеба.

Уже первые выступления заинтересовали критиков: Уланова исполняла Одетту: классический перл балета: и виртуозная огранка движений чаровала, даже пьянила, как великолепное вино искусства.

Сияла «Раймонда»…

Феноменальная Сольвейг словно распускалась цветами воздушности, собирая в образе своём и некоторую суровость.

Партии Улановой становились откровениями театрального мира.

Все элементы хореографии связывались незримыми нитями совершенного мастерства; и – словно пропадала сцена, и действо, волшебное и захватывающее, творилось в воздушном пространстве.

Конкретное обобщалось, жизненное поэтизировалось, обыденное отступало.

Души замирали: души зрителей росли, получая такой заряд прекрасного, рядом с которым безобразия людского бытования на земле бледнели как будто.

Линии классического танца были строги и чисты, как лепестки роз.

Необыкновенную грацию и музыкальность Уланова придавала самым простым музыкальным действам.

Самые сложные, технически изощрённые танцевальные движения преподносились непринуждённо и естественно.

Творилась алхимия: превращение всего низового в возвышенное, совершенное…

«Шопениана»…

«Спящая красавица»…

«Щелкунчик».

 Красота завораживала…

…словно – в великолепном полёте и растворилась в неизвестных пределах, поведав танцем своим столько всего живущим на земле.

Александр БАЛТИН