Ленский расстрел и царское правительство
Корнелий Шацилло Ленский расстрел и царское правительство
Кровавая трагедия на приисках Ленского золотопромышленного товарищества («Лензото») 4 (17) апреля 1912 г. не раз привлекала к себе внимание историков и отражена в значительной мемуарной, научно-исследовательской и популярной литературе. Обостренное внимание к этому событию вполне понятно.
Даже в царской империи, приученной к самым крайним эксцессам классовой борьбы, расстрел мирного шествия рабочих, в результате которого, по официальным данным, оказалось 202 убитых и 170 раненых, был событием чрезвычайным. Современников поражало полное несоответствие мирного хода строго дисциплинированной забастовки с жестокостью мер, предпринятых для ее подавления.
Интерес к изучению истории Ленских событий особенно возрос после того, как выяснилось, что они явились переломным моментом в ходе революционного подъема 1910—1914 гг., который охватил всю страну. Библиография Ленского расстрела насчитывает десятки специальных работ, в том числе несколько документальных сборников с более или менее обстоятельными вводными статьями. Уже в первых из них и, в частности, в выступлениях некоторых депутатов в Государственной думе, дважды обсуждавшей вопрос о Ленском расстреле, появились указания на то, что это событие было в какой-то мере подготовлено департаментом полиции. Однако строго документально это мнение не доказывалось [1].
Необходимо отметить и то обстоятельство, что главными виновниками Ленской трагедии авторы все же считали не центральные органы царского правительства, а местные власти, находившиеся на откупе у «Лензото».
В 1913 г. группа юристов, производивших «от общественности» расследование Ленского расстрела, издала от имени участника стачки П.В. Баташева сборник документов «Правда о Ленских событиях». Здесь были помещены телеграммы из Петербурга губернатору Бантышу и другие документы, которые проливали некоторый свет на подлинную роль министерства внутренних дел и департамента полиции. Однако в предисловии к сборнику авторы прямо писали: «В событиях 4 апреля Трещенков сыграл главную роль — это был непосредственный виновник расстрела рабочих... Без его участия события 4 апреля не имели бы места. Но, — продолжали они, — он не единственный его виновник. Как бы низко ни стоял этот человек в нравственном отношении, но и у него не хватило бы решимости на расстрел мирной толпы, не найди он подстрекателей в лице одних (Тепан [I], Санжаленко [II]), пособников в лице других (Преображенский, Хитун)» [2].
Как видим, виновники, подстрекатели и пособники расстрела названы здесь совершенно определенно, но круг их ограничен исключительно представителями местной администрации.
Заключение сенатора С.С. Манухина, который официально вел «по высочайшему повелению» «расследование» Ленских событий, имея главной целью неофициальную задачу, лично поставленную ему Николаем II, — любыми мерами «успокоить» рабочих и во что бы то ни стало поставить их на работу, было приблизительно таким же: он предложил за бездействие и превышение власти отдать под суд непосредственного исполнителя расстрела жандармского ротмистра Трещенкова [3].
Причина того, что подлинные организаторы Ленской бойни оставались в тени, понятна: царское правительство тщательно хранило все документы о подлинных виновниках расстрела в тайниках своих архивов.
Документы, изданные при Советской власти, много добавили к уже известному, но главная цель, которая преследовалась этими публикациями, была в показе крайне тяжелого положения рабочих «Лензото», подлейшего произвола и самоуправства его правления. Между тем Чрезвычайная следственная комиссия (ЧСК) Временного правительства специально занималась расследованием участия царских министров в Ленской трагедии. Она выявила день за днем всю сохранившуюся к этому времени служебную переписку министров друг с другом, допросила министра внутренних дел А.А. Макарова, директора департамента полиции С. Белецкого, сенатора С.С. Манухина, губернатора Бантыша, крупных чиновников министерства торговли и промышленности и т.д. Допросы эти производились уже после свержения царизма, чем и объясняется откровенность некоторых показаний. Лишь незначительная часть работы ЧСК опубликована в семи томах «Падения царского режима», подавляющая же часть документов (более десятка объемистых дел только по Ленскому расстрелу) не подвергалась еще внимательному анализу. Подобный анализ в отношении Ленских событий дает возможность документально подтвердить высказывавшееся уже ранее предположение о причастности к Ленскому расстрелу департамента полиции, добавить некоторые новые факты об участии министров внутренних дел, торговли и промышленности в подготовке расстрела и о полной осведомленности председателя совета министров В.Н. Коковцова о ходе самой забастовки и о выработке мер, предпринятых для ее подавления.
Настоящее сообщение основано в значительной мере именно на этих документах. Цель его — показать роль и участие царского правительства в Ленском расстреле, который «явился точнейшим отражением всего режима 3-июньской монархии» [4].
***
Золотопромышленность пользовалась широкой поддержкой со стороны царского правительства и занимала в его экономических планах особое место, так как способствовала увеличению золотой наличности и сохранению золотого обращения. Стремясь увеличить добычу золота, правительство еще с XIX в. особо покровительствовало крупным золотопромышленным предприятиям, что привело к сравнительно раннему возникновению здесь таких монополий, как Ленское золотопромышленное товарищество, которое, по словам окружного инженера Витимского горного округа Тульчинского, еще в 1910 г. «превратилось в монопольную могущественнейшую торгово-промышленную организацию, причем почти вся золотопромышленность Витимско-Олекминского района, а также почти вся местная торговля, пароходство по р. Витиму и частично по р. Лене, местный железнодорожный путь и бесконтрольное хищническое лесопользование очутились ныне или в монопольном распоряжении Ленского товарищества, или в ближайшей от него экономической зависимости, и эта зависимость легла самым тяжелым бременем на все население Витимско-Олекминского района» [5].
Скупив все прииски в округе, монопольно используя богатейшие россыпи, Ленское товарищество превратилось в одного из крупнейших в мире производителей золота. Накануне забастовки 1912 г. около трети всего золота, добытого в России, намывалось рабочими Ленского общества. Это золото поставлялось в Государственный банк и служило реальной базой, на которой происходило все более тесное сращивание Ленского общества с государственным аппаратом России. Государственный банк открыл ему чрезвычайно широкий кредит и ввел в состав правления Общества своего директора. Министерство торговли и промышленности разрешало беспошлинный пропуск из-за границы необходимых материалов, оказало ряд других льгот и назначило с согласия общества управляющего приисками. Военное министерство дало отсрочку призывникам в годы русско-японской войны. Министерство внутренних дел поставляло для работы на приисках Общества каторжан, ревностно обеспечивало «порядок» на приисках при малейших признаках недовольства рабочих.
Согласно законам Российской империи золотопромышленные общества были обязаны отчислять от своей прибыли некоторую долю на содержание местной администрации. Это привело к тому, что «почти все государственные учреждения в этом районе, — признавал иркутский генерал-губернатор, — начиная с почты, телеграфа, золотосплавочной лаборатории и кончая тюрьмами, полицией, судьями и даже горным надзором, либо содержатся, либо субсидируются за счет общества». Генерал-губернатор охарактеризовал взаимоотношения местных властей с «Лензото» как «неприглядную зависимость правительственных органов от усмотрения и своевластия частных предпринимателей» [6].
Помимо чисто экономических причин, силу и влияние «Лензото» в округе и столице многократно увеличивал необычный состав его акционеров и руководителей. Чтобы обеспечить особые симпатии правительства, заправилы Ленского общества привлекали к участию в «деле» нужных людей, охотно предоставляя им большие пакеты акций. Акционерами общества в 1912 г. были императрица Мария Федоровна, один из влиятельнейших в прошлом царских государственных деятелей граф С.Ю. Витте, прежний и новый министры торговли и промышленности В.И. Тимирязев и С.И. Тимашев. В состав Петербургского комитета Общества (правление его находилось в Лондоне), кроме В.И. Тимирязева, входили руководитель Русско-Азиатского банка А.И. Путилов и одни из руководителей другого крупнейшего банка — Международного — А.И. Вышнеградский.
Все это привело к тому, что еще задолго до 1912 г. центральные власти безоговорочно поддерживали «Лензото» во всех его делах и прежде всего в борьбе с рабочими, в усилении крайней эксплуатации трудящихся масс. В этом отношении очень показателен следующий факт. В 1909 г. в Бодайбо прибыл новый окружной инженер — Тульчинский. Ознакомившись с положением дел в округе, он написал в Горный департамент о «безобразно тяжелом» положении рабочих «Лензото», о нарушении Обществом требований горного надзора и просил департамент оказать ему помощь в борьбе за выполнение «Лензото» элементарных законоположений.
В ответ инженер получил выговор из Петербурга. В одобренном министром торговли и промышленности письме Тульчинскому указывалось: «...деятельность Ваша по осуществлению горного надзора на промыслах Ленского товарищества ставит названное товарищество… в тяжелые условия»; «...г. министр (один из акционеров «Лензото». — К.Ш.), — писалось в письме далее, — придает особое значение созданию горным надзором для Ленского товарищества таких условий, при которых деятельность этого … предприятия не только не тормозилась, а, наоборот, нормально развивалась и преуспевала» [7]. «Вам надлежит, — инструктировали далее Тульчинского, — не игнорировать интересов предприятия» и обратить особое внимание «на необходимость усиления горного надзора по отношению к мелким, соседним с Ленским товариществом золотопромышленным предприятиям» [8]. Инженер настолько растерялся, что решил лично поехать в Петербург «для выяснения главнейшего вопроса: существует или должна ли существовать для Ленского товарищества законность» [9]. Незадолго до начала забастовки, в январе 1912 г., он добился приема у министра. При встрече С.И. Тимашев «начал рассерженным тоном говорить о том, что стоит только у нас организоваться промышленному предприятию, как всякий считает долгом к нему придираться и формальностями тормозить дело, вместо того, чтобы оказывать ему всемерное содействие», а когда Тульчинский стал оправдываться и приводить факты вопиющего нарушения всех и всяких законов и требований горного надзора, «министр, — замечает инженер, — прервал меня, рассерженный», и Тульчинский умолк [10].
Чувствуя такую солидную поддержку, «Лензото» совершенно перестало считаться с местными властями, с требованиями и без того куцего рабочего законодательства.
Положение рабочих на приисках Ленского общества достаточно полно описано в литературе. Мы ограничимся только одним, но весьма красочным и авторитетным свидетельством иркутского губернатора: «Край этот действительно был заброшен и отдан правительством в полное владение Ленскому товариществу... Когда-то золото добывалось трудом каторжников; в период забастовки условия труда и быта рабочих мало чем отличались от тех порядков, которые существовали во времена работ каторжников» [11].
Вечно тянуться такое положение не могло. Рано или поздно недовольство рабочих должно было проявить себя. 28 февраля 1912 г. забастовали рабочие Андреевского прииска. Вскоре к ним присоединились рабочие почти всех приисков Ленского товарищества.
Общий ход забастовки в литературе описан весьма подробно, и не описание его является нашей целью. Мы ограничимся только одним сюжетом: действием царского правительства (председателя Совета министров, министров торговли и промышленности, внутренних дел и директора департамента полиции) по подавлению стачки.
***
В ходе стачки явственно выделяются два этапа. На первом этапе между центральной властью в Петербурге и местной администрацией были весьма существенные расхождения в тактике борьбы с забастовкой. Губернские власти лучше знали подлинное положение дела, были хорошо осведомлены о порядках, установленных на приисках Ленского товарищества. Именно им предстояло непосредственно вести борьбу с забастовщиками, и они считали себя вправе выбирать ту меру, которая, по их мнению, должна была привести к скорейшей ликвидации стачки. На их решение в меньшей степени могло влиять Петербургское правление Общества, удаленное на тысячи километров от приисков, но весьма близкое к министерским кабинетам. Они были менее осведомлены о составе титулованных и сановных акционеров, которые не утруждали себя сношением с губернскими чиновниками и адресовались прямо к министрам, а зачастую и к главе правительства.
Поэтому на первом этапе стачки местные власти решительно признали ее мирный экономический характер [12], а главным виновником единодушно считали администрацию Ленского общества. «Я категорически утверждаю, — доносил в департамент полиции губернатор, — что в забастовке прежде всего и более всего виновато само “Лензото”, поэтому скорейшее прекращение забастовки зависит исключительно от их доброй воли» [13]. Через день он опять телеграфировал: «Прошу доложить министру, что вина создавшихся обстоятельств всецело должна быть отнесена на счет Ленского золотопромышленного товарищества, бесконтрольно эксплуатирующего Витимско-Олекминский золотопромышленный район, при полнейшем игнорировании насущных нужд рабочих и требований обязательных постановлений горнозаводских присутствий» [14].
16—18 марта вопрос о забастовке и мерах борьбы с нею рассматривался в Иркутске на заседаниях горнозаводского присутствия (местный орган министерства торговли и промышленности). В результате трехдневного обстоятельного обсуждения присутствие признало Ленское товарищество виновным в целом ряде нарушений контрактов с рабочими. Для ликвидации забастовки, по мнению присутствия, необходимо было немногое — выполнение правлением законов и подписанных им контрактов, а также удовлетворение справедливого требования рабочих об увеличении их нищенского жалования.
Но с первых же дней забастовки наметился и другой способ борьбы с нею. Он определялся правлением Ленского товарищества, диктовался им министерству торговли и промышленности, а последнее передавало выработанные сообща с правлением «Лензото» меры техническому исполнителю — департаменту полиции министерства внутренних дел.
Уже через несколько дней после начала забастовки управляющий приисками Ленского товарищества Тепан телеграфировал в правление о «крайней необходимости ознакомить петербургскую и иркутскую администрации положением дела. Уступки рабочим недопустимы. Безусловно необходимо усиление местной команды, срочная командировка [солдат из] Киренска на почтовых лошадях» [15].
Акционер «Лензото» С.И. Тимашев (министр торговли и промышленности) сразу же и безоговорочно встал на сторону правления, против местных чиновников министерства. На телеграмме от окружного инженера Александрова, сообщавшего 3 марта 1912 г. о начале забастовки, которая «протекает мирно, характера экономического» [16], министр наложил резолюцию: «Весьма срочно. Прошу сделать безотлагательно сношение по телеграфу с командующим войсками о высылке воинских частей, согласно телеграмме правления, которую я вчера передал в департамент» [17].
Не поддержал Тимашев своих чиновников и в другом — в желании заставить «Лензото» пойти хотя бы на минимальные уступки рабочим. На одном из документов с подобным предложением он наложил редкую по цинизму резолюцию: «Я не совсем одобряю эту меру, — она только усилит упорство и притязательность рабочих. По прежним моим отношениям к Лензото я знаю, что там рабочие не только не бедствуют, но необычайно избалованы. Наблюдается прямо роскошь, их деморализующая» (курсив мой. — К.Ш.) [18].
Правление «Лензото», вкупе с царскими министрами, в борьбе с забастовщиками стало на испытанный путь репрессий, используя для этого специфические условии таежной глухомани: от приисков до ближайшего населенного пункта — десятки и сотни километров. На приисках все — от жилья до продуктов в лавочке — принадлежало «Лензото»: не будут работать — выгоним на мороз, перестанем выдавать продукты; начнут возмущаться — на этот случай предусмотрительно присланы войска для предупреждения «беспорядков, могущих привести в расстройство крупнейшее золотопромышленное предприятие» [19].
В осуществлении выработанного плана полнейшее содействие решил оказать департамент полиции. Директор его доносил в министерство внутренних дел почти за месяц до расстрела, что им «предписано принять решительные меры к подавлению всякого рода беспорядков, не исключая и пользования воинскими командами и полицейской стражей» [20].
Но выполнить этот пахнущий кровью план без участия местных властей было нельзя. А они, местные власти, боясь ответственности, не хотели идти на столь открытую провокацию. Управляющий приисками Тепан телеграфировал в правление «Лензото», что «удалить зачинщиков из тайги невозможно ввиду возможности беспорядков» [21]. Необходимо, считал Тепан, прислать войска и только тогда уже начать выселение рабочих. На следующий день, получив сообщение о том, что по требованию правления на прииски спешным порядком высылаются войска, управляющий переменил свое решение и сообщил: «...по прибытии команды начну высылку бастующих» [22].
Однако на пути осуществления этого плана возникло неожиданное препятствие: губернатор стал решительно возражать против его исполнения. Он отказался утвердить решения мирового судьи о выселении из бараков забастовщиков, хорошо понимая, к чему приведет эта мера. «Исполнение требований Ленского товарищества, — телеграфировал он в Петербург, — благодаря исключительным местным условиям, не может не вызвать крупных беспорядков, размеров коих и последствий для жизни всего приленского края даже трудно предвидеть» [23]. Министр внутренних дел был вынужден согласиться с мнением губернатора.
Местные власти сорвали и другую попытку «Лензото» спровоцировать волнения. Правление Ленского товарищества решило прекратить выдачу продуктов из своих магазинов тем должникам, которые не выходили на работы. Поскольку забастовка тянулась уже не первую неделю, а накоплений у рабочих не было никаких, то в должниках могла оказаться добрая половина забастовщиков. Считая, что эта мера неизбежно вызовет голодные бунты, губернатор обязал правление «продолжать отпуск (продуктов. — К.Ш.) на прежних основаниях до разрешения вопроса о возмещении этих расходов казной» [24], ибо «вызывать бунт на почве голода между должниками Лензото я… не могу» [25].
Казалось бы, что правление Ленского товарищества вынуждено будет пойти на уступки, тем более, что Иркутское горное присутствие, в течение трех дней детально разбирая вопрос о причинах забастовки, признало именно правление ответственным за ее возникновение. Обвинив «Лензото» в нарушении обязательств, принятых по контрактам с рабочими, горное присутствие считало, что рабочие имеют законное право на получение заработной платы не только за дни забастовки (это было одним из требований рабочих), но даже вплоть до 10 сентября 1912 г. (когда истекал срок контрактов, нарушенных «Лензото») [26].
Однако правление Ленского товарищества ни в коем случае не желало идти на уступки: положение дел на приисках сложилось так, что правление было заинтересовано не в сглаживании конфликта, а, наоборот, в обострении борьбы с рабочими.
В течение многих лет правление руководствовалось одним стремлением — выдавать как можно больше дивиденда. Добыча золота велась откровенно хищническим способом — интенсивно разрабатывались богатейшие золотоносные жилы, а подготовительных работ никаких не велось. Окружной инженер еще в 1911 г. конфиденциально предупреждал министерство торговли и промышленности о «неизбежном упадке в делах предприятия» через два, максимум три сезона. От краха, писал он, «не спасут Ленское товарищество никакие послабления в отношении применения к нему существующих узаконений» [27].
Правление «Лензото» и само чувствовало приближение черных дней для Общества. Именно поэтому, выдавая в течение нескольких лет баснословные дивиденды в 50—60 %, оно в январе 1912 г. обратилось в Государственный банк с просьбой о ссуде в 2,5 млн. рублей [28]. Эта ссуда, по мысли «Лензото», могла бы еще в течение нескольких лет удержать дивиденды на прежнем уровне и принести немалый барыш от спекуляции на акциях. Однако Государственный банк на сей раз в выдаче ссуды отказал.
Тогда заправилы Ленского товарищества решили искусственно создать такие условия, которые, не подрывая доверия к акциям Общества, оправдывали бы уменьшение дивиденда какими-либо «естественными» причинами. По некоторым сведениям, правление заранее вынашивало планы: затопить выработки или спровоцировать длительную забастовку [29]. О том же сообщал сенатору Манухину и такой прекрасно информированный человек, как начальник Иркутского губернского жандармского управления. Он считал, что увеличения заработной платы рабочим всего на 10 % было бы достаточно, чтобы избежать забастовки. В губернии, писал он, широко были распространены слухи о том, что правлением «Лензото» забастовка «будто бы проведена умышленно... для того, чтобы уменьшение добычи золота в настоящем году объяснить продолжением забастовки, а не истощением приисков» [30]. Такого же мнения был и иркутский губернатор. «Из сопоставления сообщений о тех мерах, — доносил он генерал-губернатору 5 мая 1912 г., — которые предпринимались приисковым Управлением, невольно выясняется их строго последовательная планомерность, направленная в сторону раздражения рабочих “срывом” мирного ее (забастовки. — К.Ш.) течения, с определенной целью, последствия которой были бы учтены не в пользу интересов забастовавших» [31].
Противодействие местных властей планам правления и явно выраженное ими желание уладить конфликт мирным путем срывали расчеты «Лензото» и заставили его развить бурную деятельность в Петербурге, чтобы, воздействуя на самых высоких чиновников империи, принудить губернские власти безоговорочно встать на свою сторону. В результате неоднократных просьб правления о более решительных мерах по отношению к забастовщикам, 14 марта 1912 г. сам председатель Совета министров В.Н. Коковцов послал находившемуся в Петербурге иркутскому генерал-губернатору Князеву письмо, в котором просил «не отказать в необходимых с Вашей стороны распоряжениях к прекращению упомянутой забастовки, а также к охранению порядка на приисках Ленского золотопромышленного товарищества, и о последующем почтить меня уведомлением» [32]. Как видно из пометки генерал-губернатора на документе, он имел по поводу этого письма личный доклад у Коковцова.
Столь же внимательно к жалобам «Лензото» на местную администрацию отнесся министр торговли и промышленности. Вскоре после заседания Иркутского горного присутствия (которое, как уже выше говорилось, возложило всю ответственность за забастовку на правление Ленского товарищества) было созвано специальное собрание правления «Лензото» с некоторыми крупными акционерами [33]. На этом собрании было подтверждено прежнее решение: ни на какие уступки рабочим не идти.
В тот же день состоялось особое совещание в министерстве торговли и промышленности под личным председательством С.И. Тимашева. Кроме чиновников министерства торговля и промышленности, на нем присутствовали представители «Лензото». Это заседание состоялось 21 марта 1912 г. О принятых им решениях мы узнаем из письма министра торговли и промышленности в министерство внутренних дел [34]. Письмо это начинается с признания особого значения для государства Ленского товарищества, которое является самым крупным золотопромышленным предприятием страны. Именно поэтому, писал Тимашев, «продолжающаяся упорная забастовка рабочих... не может не обращать на себя внимание правительства» [35]. «Анализируя» требования рабочих, министр разделил их на две категории: экономические, обоснованность которых со стороны забастовщиков отнюдь не является доказанной, и «социалистические» — «удовлетворение таковых прямо недопустимо по общегосударственным соображениям, так как всякая уступка в этом отношении могла бы придать бодрость социалистической агитации и отразиться на ряде других промышленных предприятий империи» [36].
Виновность правления «Лензото» в возникновении стачки в письме не только ставится под сомнение, но явно отвергается. «Между тем иркутская губернская администрация стала решительно на сторону рабочих... одностороннее осуждение товарищества представляется по меньшей мере преждевременным, — продолжал С.И. Тимашев, — и с указанной точки зрения вызывает серьезные опасения». Министр явно одобряет решение «Лензото» не увеличивать заработной платы и сорвать забастовку угрозой выселения с приисков трехсот «зачинщиков». Между тем местные власти не только не оказывают правлению никакой поддержки в его борьбе со стачечниками, но даже затрудняют ее. Правление общества, жаловался Тимашев, «крайне озабочено постановлением губернатора, приостановившего выселение». Хотя и в деликатной форме, но весьма настойчиво Тимашев требовал «поручить губернатору сношением с местными начальниками ближе выяснить, в какой мере следует опасаться последствий в исполнении судебных решений» о выселении [37].
В министерстве внутренних дел полностью поддержали все основные положения совещания у Тимашева. Уже через день товарищ министра внутренних дел сообщал Тимашеву о первых результатах по осуществлению решения совещания 21 марта. Прежде всего он известил о том, что в Бодайбо послан жандармский ротмистр Трещенков [38], которому на время забастовки подчинена вся горная полиция. Губернатору дано строгое указание, что по отношению к агитаторам «он должен применять репрессивные меры... Я уведомил начальника губернии, — продолжал далее Золотарев, — что пропитание забастовщиков не может быть возложено на казну и отныне не входит в задачи администрации» [39].
Зная дальнейший ход событий и ту роль, которую сыграли перечисленные меры, выработанные министерством внутренних дел по просьбе министра торговли и промышленности, мы можем понять и значение совещания у Тимашева 21 марта 1912 г. Именно это совещание знаменовало собой конец первого этапа забастовки и переход ко второму, на котором центральные власти, сломив недолгие колебания местных властей, довели Ленскую стачку до трагической развязки. Борьба со стачкой на втором этапе перестала быть делом местных властей, делом только департамента полиции или даже одного какого-нибудь министра. Все правительство, до председателя Совета министров включительно, держало теперь курс на решительное подавление забастовки, каждый министр действовал с полного ведома и одобрения другого, и все вместе толкали своих местных представителей к принятию «решительных», «энергичных» мер, «вплоть до применения оружия». «В дополнение к личному докладу по телефону, — писал за министра внутренних дел Золотарев председателю Совета министров Коковцову, — долгом считаю сообщить Вашему высокопревосходительству, что... все поступившие в министерство внутренних дел сведения о ходе дел на Ленских золотопромышленных приисках, равно и исходившее от назначенного министерства распоряжения согласно Вашим указаниям (курсив мой. — К.Ш.) неукоснительно и немедленно сообщались лично мною и исполняющим должность директора департамента полиции министру торговли и промышленности по телефону и письменно...» [40]. В курсе событий был и министр внутренних дел А.А. Макаров, находившийся в то время в Ялте. Он по телеграфу получал от своего заместителя все сведения и лично принимал наиболее важные и ответственные решения.
Единодушные действия правительства объясняются просто: царизм был крайне заинтересован в «нормальной» деятельности крупнейшего золотопромышленного общества, ибо надо было платить проценты иностранным кредиторам, готовясь к борьбе за передел мира перевооружать армию и флот, содержать многочисленный государственный аппарат для подавления революционной борьбы своего народа. Все это требовало золота. «Государственные» соображения побуждали правительство немедленно прекратить забастовку, заставить одну из споривших сторон уступить. Выше мы показали, почему этой стороной не могло быть правление «Лензото». Как обычно в России, спор разрешался за счет рабочих. «Высшие» интересы требовали любой ценой вернуть их в шахты. То, что при этом, весьма вероятно, придется применить оружие и перебить десяток-другой «бунтовщиков», мало кого беспокоило: делалось это на Руси не в первый и не в последний раз!
В соответствии с согласованным планом оба министра (торговли и промышленности, и внутренних дел) и стали инструктировать иркутских чиновников. Первым разразилось упреками в адрес своих губернских чиновников министерство торговли и промышленности. Отчитывая начальника Горного округа за то, что он высказался за повышение заработной платы рабочим и возложил ответственность за забастовку на Ленское товарищество, директор Горного департамента писал, что требованиям рабочих «необходим решительный отпор, которого горное начальство до сих пор не дало. Повышение заработной платы есть дело соглашения товарищества с рабочими, и решение этого вопроса не входит в компетенцию Горного управления» [41].
Вскоре нагоняй получил и окружной инженер Тульчинский. «Министр находит, [что] данные Вам летом указания (см. о них выше. — К.Ш.) Вами совершенно не усвоены... Предложенная Вами выдача удостоверений о нарушении договора не входит в круг обязанностей горного надзора. Установление факта нарушений есть дело суда» [42].
В ответ на выговоры из Петербурга начальник Иркутского горного управления стал оправдывать свое отношение к забастовщикам малочисленностью войск, мирным ходом самой забастовки и, ставя все точки над «i», заявил, что, по его мнению, «вооруженное столкновение и нежелательно». Хотя «Лензото» и требует применения военной силы, обвиняя местные власти в бездействии, «обвинять, конечно, гораздо легче, чем применять крутые меры, могущие вызвать беспорядки, последствия которых и предсказать трудно» [43].
Окружной инженер Тульчинский, получив 29 марта нагоняй из Петербурга, на другой же день, 30 марта, переговоры с рабочими прекратил [44].
Град обвинений посыпался и в адрес губернатора Бантыша. 21 марта от него потребовали изменить отношение к забастовке и, в частности, одобрить выселение «зачинщиков» [45]. Через день, 22 марта, вновь подтвердили требование высылки «агитаторов» и советовали отменить решение, согласно которому «Лензото» должно было выдавать продукты задолжавшим рабочим [46]. 23 марта на основании сообщения правления «Лензото» о чинимых якобы со стороны рабочих насилиях министерство внутренних дел сообщило Бантышу о том, что не находит «возможным при наличии таких явлений признавать течение забастовки мирным» [47], опять потребовало выселить «зачинщиков» и выдвинуло новое требование «безотлагательно дать ротмистру Трещенкову (которому к этому времени была отдана в подчинение вся полиция. — К.Ш.) определенные директивы для локализации забастовки» [48].
На следующий день, 24 марта, заменявший министра внутренних дел Золотарев и директор департамента Белецкий опять напомнили губернатору: «Благоволите иметь в виду, что все проявления правительственной власти по поддержанию порядка... должны быть твердыми, определенными, не допускающими колебаний» [49].
Однако губернатор продолжал колебаться. Посылая 25 марта ответ в министерство внутренних дел, Бантыш писал, что «привык в критические моменты не стесняться в средствах», и ссылался на свою «доблестную» деятельность по подавлению революции в Донбассе в 1906—1907 гг. «Но в угоду Ленскому золотопромышленному товариществу я не могу попирать закон» и выселять ни в чем не провинившихся рабочих, тем более, продолжил он, что это «физически не исполнимо... Я не могу поставить вне закона, согласно требований Ленского товарищества, рабочих, участвующих в мирной забастовке» [50].
Петербургским властям стало совершенно ясно, что без одобрения губернатором Бантышем мер, выработанных для подавления ленской стачки, произвести расправу над забастовщиками будет чрезвычайно трудно. Пришлось посвятить Бантыша в некоторые тайны, которые не могли быть доверены даже жандармскому шифру. Инициатива в этом опять принадлежала министру торговли и промышленность. 24 марта он сообщил министру внутренних дел, что к губернатору в Иркутск послан член правления Ленского золотопромышленного товарищества Саладилов «для действительного освещения тех фактов, которые могут быть иркутскому губернатору еще неизвестны» (курсив мой. — К.Ш.) [51]. Тотчас же директор департамента полиции сообщил губернатору о командировке к нему Саладилова, добавив, что он командирован с ведома министра торговли «для более подробного освещения Вашему превосходительству обстоятельств по поводу ленской забастовки» [52].
Какие разговоры вел Саладилов с Бант