Кровеносные артерии Державы. Вскрытая Петром аорта страны
Удивительно, конечно же, но на просторах интернета не нашел вообще ни одной картинки, где не люди были бы впряжены в упряжку для подъема против течения барок, а та движущая сила, которая их испокон веков и действительно толкала - лошади. Как такое назвать? Это заговор врагов Русского народа, произведенный для того, чтобы мы все уяснили себе глупость, изображенную на холсте Репиным: "бурлаки на Волге". А что же эти изобретатели упряжки с людьми, толкающими барку, не впрягут их в сани для доставки дров? Слабовато? Ни один кретин тогда в бурлачество не поверит??? Думаю, не поверит. А кони, которые летом толкали барки, что уже на самом деле, зимой вот где были задействованы:
А ну-ка - впрягите сюда людей и мы посмеемся, всласть, вместе с вами...
Итак, насмеявшись вволю, продолжим наш рассказ о бурлачестве, изобретенном врагами Русского человека, своими бреднями попытавшегося втоптать его в грязь.
Вот как, что идет вразрез со впитанной в наши мозги с детства пропагандой, на самом деле осуществляется управление русским крестьянином. То есть управление неким таким «крепостником» некоего такого "раба":
«Каждый крестьянин платит умеренный оброк за землю, которую обрабатывает, и распределение этого налога производится старостами, выбранными из их среды» [11] (с. 330).
То есть крестьяне живут себе поживают русскою общиною, в самых снах своих кошмарных знать не зная и ведать не ведая, что находятся они в это самое время в некоем таком «рабстве крепостничества».
А живут, что выясняется, не просто сносно, но много лучше, нежели в те же самые времена простолюдины Запада. Что весьма красноречиво и сообщает этот самый Сегюр, наш более чем явный ненавистник, в своем рассказе.
А ведь в его время уже крестьяне не слонялись стадами, как несколькими лишь десятилетиями до этого — в годы Петра и его «птенчиков» — временщиков Анны Иоанновны и Елизаветы:
«Нигде не встретишь ни одного нищего…» [11] (с. 337).
Да, время лечит. И изуродованная реформами и «реформатором» Русская Земля за прошедшую после смерти супостата половину столетия в основном успевает зализать кровоточащие раны и оправиться от тайфуна некогда бушевавшей здесь петровской революции.
А вот кем, как теперь выясняется, являлся Радищев — правозащитник XVIII в. — предшественник наших Ковалевых-Сахаровых. Лишь он один, а затем Репины с Некрасовыми, знал ту саму «тысячелетнюю рабу», которую почему-то не заметили ни Дмитриев, ни Сегюр, о которой писал свои взятые из воздуха сочинения:
«…“просветитель невежественной православной Руси”, Радищев, будучи в Германии сблизился с масонскими кругами и по возвращении в Россию в течение пяти лет открыто состоял членом масонской ложи. Радищев не скрывая декларировал свою убежденность в том, что монархия и вера в Бога есть зло» [12] (с. 220–221).
Так что предвзятость автора налицо. Тем более что мы уже рассмотрели свидетельства нескольких иностранцев, побывавших в России во времена крапания им своей гнусной русофобской писанины.
А вот как комментирует отрезок времени восшествия ее на престол сама Екатерина II, к которой и приезжал затем с посольством француз Сегюр:
«Народ по Волге показался ей богатым и весьма сытым: все хлеб едят, и никто не жалуется; по городам цены высокие, а в деревнях прошлогодние немолочные запасы в избытке; крестьяне крепятся продавать хлеб из боязни неурожая» [13] (с. 62).
Так что пусть не в радужных красках показана жизнь русского человека в ту эпоху, но с достаточной точностью и сдержанностью в оценке. В тот момент русский человек еще не жировал, но лишь вставал с колен после страшного погрома. Что и показано в этих двух словах достаточно точно.
Но где «птенцы» душегубца Петра отсчитывали по полтиннику в год на прокорм умерщвляемой ими русской души, сотню лет спустя, уже практически при полном пансионе, всего за пару месяцев русский человек имел возможность в период созревания хлебов приработать для своего хозяйства три-пять коров. А потому и столь стремительно поднималась с колен наша страна. И все это в эпоху русского императора, столь люто ненавидимого революционерами. Именно в царствование Николая I было в основе своей закончено исправление начатой Петром авантюры, стоившей стольких миллионов человеческих жизней. А в безопасность судоходства лишь придуманной, но отнюдь нисколько не продуманной Петром артерии, начиная с царствования Александра I и заканчивая Николаем I, в течение двадцати трех лет было вбухано 48 586 261 руб. [2] (с. 208).
На такую сумму можно было приобрести 9 500 000 коров! Что и подняло бы благосостояние нашего народа куда как на еще большую величину!
Однако же эти деньги были лишь добавлены в уже вложенные, а точнее выброшенные на все эти бездарные петровские прожекты, что и подточило, безусловно, развитие мощи нашего государства на никем никогда не подсчитываемую величину!
Но лишь вложенная в доразвитие уже сотню лет все никак нескончаемого долгостроя сумма выглядит достаточно астрономически. И тот крепостной крестьянин, который и «Наплюена» со своей земли согнал, и импортномыслящую жирующую на своем хребте прослойку бездельников обезпечил Карловыми Варами — именно он и выплатил от своего «избытка» сумму, столь теперь кажущуюся нереальной своей огромностью! И при всем при том — сам вовсе не облез!
Работники же летней навигации, в подавляющем своем числе, были крепостными. Но где Петр пару месяцев лишь поддерживал временную работоспособность свеженабранных, но уже обреченных в недалеком будущем на голодную смерть своих дармовых работников, там, спустя век, русский человек, помимо существования на всем готовом, зарабатывал за каких-то пару месяцев до пяти коров!
С каждой коровы при разделке получается лишь чистого мяса 300 кг. Цена мяса сейчас — 10 $ за кг. 10 $ × 300 кг × 5 кор. = 15 000 $! Но в дело идут еще и кости, и шкура, и копыта, и внутренности, и т. д. То есть между посадкой и уборкой хлебов русский крепостной крестьянин при Николае «Палкине» имел возможность приработать, по нашим расценкам порядка 15 000 – 17 000 долларов США! То есть каждый летний сезон наш этот «бурлак»-батрак, а точнее — погонщик скота, прирабатывал к своему хозяйству по «иномарке»!
Но не ошиблись ли мы? Ведь если к молодости Петра I корова стоила где-то 1,5 руб., то к 30-м годам XIX не могла ли цена на нее улететь разков эдак в десяточек?
С.А. Рогатко в своей книге по истории продовольствия в России, изданной еще до революции (1914 г.), сообщает, ссылаясь на источник 1832 г., что 4 руб. в конце XVI в. равнялись 20 руб. рассматриваемого нами столь пристально времени — 30-х гг. XIX в. [14] (с. 7). Иными словами, от времен Бориса Годунова до середины правления Николая I наш рубль упал в цене всего лишь в 5 раз. И если мы не ошибаемся, то в его времена на один рубль корову купить было можно. А это скорее всего так. Ведь лишь полувеком ранее, во времена отца Ивана Грозного, Василия III, корова стоила 75 коп. Так что мы вряд ли ошибаемся по части ценообразования рассматриваемых эпох.
Лодочник же времен Екатерины II, причем, получая деньги чисто официально — от государства, прирабатывал за лето сумму ну никак не меньшую, а может даже и большую стоимости иномарки в наши дни.
Вот тебе и крепостной… А кто же тогда мы-то сейчас?..
Но русский крестьянин получил бы и еще куда как большие суммы за свою работу, если бы не пришлось на стройки века, некогда начатые Петром, добавлять еще 9,5 миллионов коров из собственного кармана.
Но это были либо поденщики — самая неквалифицированная рабочая сила, либо плотники и столяры — пусть лучше зарабатывающие, но все же люди, имеющие не слишком редкую профессию в стране дерева и специалистов по его обработке.
А вот, сколько денег за навигацию в той клятой большевиками царской России получали опытные квалифицированные моряки. На Белом озере, например:
«Местные мещане (горожане) ходили в лоцманах и шкиперах (“шкипарях” как говорили тогда в Белозерске), зарабатывая при этом за навигацию соответственно около 300 и 100–150 рублей ассигнациями» [15] (с. 88).
Это несколько меньше, чем мы сразу подумали — рубль ассигнациями равнялся где-то 30 коп. серебром, но все равно — более чем достаточно: от 35 до 100 руб. серебром. А это от 7 до 20 коров: от 21 до 63 тыс. $.
Так что лоцман или капитан представляли собой очень состоятельных людей. То есть, на нынешние (2020 г.) — от миллиона до трех! Вот тебе и простолюдин в крепостнической России…
А вот каковы вехи выкачивания крови из нашей страны реформацией нашего государства:
«В 1828 году по всей системе… в движении: судов 8 841, плотов 1 378; товаров привезено на 103 534 803 руб. Суда, прибывшие в С.-Петербург, уже не возвращаются к местам своего отправления…, а обыкновенно покупаются лесными торговцами и городскими обывателями на сломку. Это весьма много истребляет строевого леса» [2] (с. 210).
Отборного, заметим, высочайшего качества корабельного строевого леса, который теперь пустят на дрова…
И этот «преобразователь» за украденный на дрова в лютую стужу замерзающими русскими людьми сучок, что рос в его лесу, приговаривал к смертной казни через повешение! Потому и утыкал частоколом виселиц отгораживаемую им под концлагерь территорию! Сам же при всем при этом изобрел целую систему, по которой каждый год предавались огню десяток тысяч новых прекраснейших кораблей, на славу добротно сработанных русскими судостроителями из отборнейшего русского леса!
Это просто какая-то мистическая жертва его б-гу, столь люто ненавидящему наш русский лес!
И никакой даже самый мудрый в нашей стране правитель эту им изобретенную систему переиначить уже не смог бы, потому что для полного исправления Петра этого самого столь чудовищного «творенья» потребовалось бы им возведенный искусственный город-кровосос просто-напросто упразднить…
И вплоть до «пролетарской» революции ничего в этом вопросе так и не изменилось:
«Петербург был и остается до сих пор только последней станцией по дороге русского экспорта…» [16] (37).
Резонен вопрос. А каким же это тогда образом у нас еще до Петра шло сообщение с Западом?
Ответ на поверхности:
«…Вышневолоцкая система необходима только для провоза наших продуктов из внутренних губерний к границе; для обратного же пути существуют сообщения кратчайшие и более приспособленные к цели, каковы Мариинская и Тихвинская…» [2] (с. 210).
То есть путь наш древний «из варяг в греки» работал исключительно на ввоз дешевого сырья с благодатного Запада — в нашу страну, а уж никак не на его, из нашей малоурожайной с рискованным земледелием страны, вывоз! А потому лишь нам и выгодна была эта торговля, но никак не шведам, якобы оседлавшим наши торговые пути. Тут все выглядело достаточно просто: мы могли купить у них что-нибудь нам наиболее необходимое, что составляет главный предмет их экспорта, у которого себестоимость, ввиду природных условий, ниже нашей. Но могли и не купить. Им же самим, при наличии исключительно в нашу сторону идущего торгового пути, упорное держание в своих руках не только гнилых болот Невы, но даже распрекрасных портов Ревеля и Риги никаких выгод не сулило!
Экспорт же наш шел через Архангельск, где тяжелогруженые суда абсолютно без каких-либо усилий по весне свободно шли вниз по Сухоне и Северной Двине. А потому доставка груза в Архангельск даже из Москвы обходилась втрое дешевле, нежели в Петербург.
То есть не для торговли Петром этот искусственный монстр-кровосос был вживлен в тело России, а исключительно для ее последующего разграбления. Таков конечный смысл всех его нововведений. Этот паук, выросший при эпохах «великих» до колоссальных размеров, втягивал в себя все наши богатства, которые весьма благополучно прокучивали в этом же самом городе-монстре получившие полную власть над страной иноязычные, иноверные, чуждые всему русскому инородцы и полуинородцы, составлявшие административно-командный центр созданного Петром спрута.
О том, что со времен Петра из нашей страны только выкачивались ее богатства, имеется подтверждение еще хотя бы в том, что даже век спустя десять тысяч судов ежегодно выкидывались за ненадобностью. Вместо того чтобы быть нагруженными уже теперь импортными товарами и через Тихвинскую или Мариинскую системы, при попутном в здешних местах северо-западном ветре, быть отправленными вглубь России. И исключительно благодаря односторонности потоков груза одна треть русского торгового флота ежегодно безжалостно уничтожалась — шла в огонь в качестве дров, столь дефицитных на гнилых болотах, где был учрежден этот город-кровосос.
Но и это еще не все «прелести» устроенного нам «преобразователем» «преобразования». Ведь Дмитриев в своем повествовании сообщает лишь о Вышне-Волоцкой системе, ни словом не упомянув о уже существующей в то время и второй такой же еще более судопожирающей артерии. Странно, но факт: высокопоставленный чиновник, подробно описав свое путешествие вдоль Вышне-Волоцкой системы, об использовании еще и системы Мариинской в том же направлении — просто не знал.
А наш естественный путь с запада на восток, Мариинская система, что теперь выясняется, в угоду все того же мертворожденного города-вампира, вследствие явной все же нехватки вскрытого Петром крантика в лице Вышне-Волоцкой системы переправки наших богатств за кордон, был уже при своем сооружении переориентирован в сторону, обратную естественной:
«…в июле 1810 года Мариинская водная система была торжественно открыта. Мариинской она была названа потому, что деньги на ее строительство отпускались по личному распоряжению супруги императора Павла I — императрицы Марии Федоровны…» [15] (с. 87).
И деньги ею выделялись, между прочим, ну уж совершенно несопоставимые с отпускаемыми на подобные же нужды Петром. Ведь если «преобразователь» выдавал по 3 тыс. рублей для строительства канала, где работало 6 000 человек, то при Павле I, когда цены мало чем и отличались от цен при Петре:
«…ежегодно выдавалось по 400 тысяч рублей…» [15] (с. 87).
А вот какая в сравнении с выплатами своим рабам Петра просто астрономическая сумма была выплачена казной при строительстве Белозерского обводного канала:
«Белозерское городское общество для постройки канала получило от казны ссуду в сумме 4,5 миллиона рублей ассигнациями…» [15] (с. 92).
И какие сумасшедшие деньги зарабатывали рабочие еще и здесь — осталось за кадром. Но, судя по общей сумме, а в особенности в сравнении со средствами, отпускаемыми Петром, достаточно не малые.
И когда строительство ее завершилось:
«По ней широким потоком пошли грузы с нижней и средней Волги к Петербургу» [15] (с. 87).
И вот до какой широты был развернут этот не имеющий в истории аналогов односторонний путь по вытряхиванию за кордон достояния Державы:
«Пропускная способность канала планировалась до 60 000 судов за навигацию» [15] (с. 92).
И вот в чем выражалась неслыханная односторонность теперь и этого пути, разграбляющего нашу страну:
«Служило судно 1–2 рейса. В конце навигации его продавали на дрова в С.-Петербурге, на вырученные деньги судоводители покупали сани и возвращались домой по санному пути» [15] (с.92).
Так что еще и Мариинская система, в помощь Вышневолоцкой, угробляющей в год по 10 000 судов, была уже изначально запланирована на уничтожение в печах города-убийцы от 30 000 до 45 000 русских речных судов ежегодно!!!
Что тут скажешь?
Это и действительно какое-то древнее мистическое жертвоприношение. И все это лишь для того, чтобы измысленный Петром монстр за своей никчемностью раньше положенного времени не издох…
А вот чем кардинально отличались от Петра наши страной управители, выплачивающие миллионы за те работы, где их предшественник выдавал тысячи, и те на лету разворовываемые его «птенчиками». Ненавидимый петрообожателями «Палкин», например, в 1834 г. после пожара в селе Едрове, где случилось ему по тем временам быть проездом, совершил следующий поступок:
«…тогда же обратив внимание на это бедствие, высочайше повелел принять меры к немедленной помощи, вследствие того розданы в ссуду погоревшим 121 ямщику и 2 купцам из ямщиков, каждому по 300 р. на 10 лет без процентов, и сверх того безвозвратно 13 вдовам по 50 рублей каждой. Приятно и усладительно находить по лицу всей Русской Земли живые памятники благотворительности и милосердия государя нашего. Божество, неусыпно пекущееся о благополучии чад своих! Ты на пепле селения услышишь не вопли и рыдания, но тысячи радостных голосов, прославляющих твое милосердие! Ты узришь седых старцев и сирых вдов, окруженных многочисленными семьями, от глубины сердца просящих у Всевышнего благословения тебе и августейшему Дому твоему — и эта пламенная жертва искренности возлетит ко Престолу Царя Царей и будет услышана для счастья нашего, как слышат небеса все теплые молитвы наши!..» [2] (с. 220).
«Палкин» благотворительствовал, как теперь выясняется, в ни до него, ни после невиданных размерах. По шестьдесят коров ста двадцати трем человекам одновременно, совершенно безкорыстно, безпроцентно каждому на целых десять лет пожаловано монархом! А это стадо в 7 380 голов! Мало того. Тринадцати безутешным вдовам, чьи мужья стали жертвами пожара, по всей видимости, не просто так, но в борьбе с разбушевавшейся стихией, человеколюбивый монарх, проявив милосердие прежде всего к оставшимся сиротами детям, одарил каждую безвозвратной ссудой, равной стоимости десяти коров!
Ничуть не менее щедры были и первые московские государи:
«Накануне или в самые дни великих праздников… государь скрытно, только в сопровождении небольшого отряда доверенных слуг, выходил из дворца в городские тюрьмы и богадельни, где и раздавал из собственных рук милостыню всем заключенным преступникам и пленным иноземцам, а в богадельнях — дряхлым, увечным, малолетним сиротам и всякого рода беднякам, каждому не меньше полтины, а многим по рублю, иным же по два, по три и по пять рублей — деньги огромные по тому времени…
Так жил Василий Третий по обычаям своих предков; также жили московские государи и после него — в XVI и в XVII веке» [17] (с. 309–310).
Так что же это были за деньги?
«…лошадь стоила рубль, корова — три четвертака…» [17] (с. 290–291).
А вот и о Николае II узнаем, что его благотворительность была ничуть не меньшей:
«…давка на Ходынском поле, где собралось около полумиллиона человек в ожидании памятных подарков от государя по случаю венчания на царство, — насчитывают ныне до 1000 с лишним умерших на месте и скончавшихся в ближайшие дни, множество раненых. На следующее утро государь и государыня были на панихиде по сим умершим и позже посещали раненых в больницах, было выдано по 1000 рублей в золотом исчислении на каждую семью умерших или пострадавших, для детей их был создан приют» [18] (с. 472).
По ценам конца XIX в. на такую сумму каждому пострадавшему можно было приобрести порядка 30 коров! И ведь это на каждого пострадавшего!
А вот интересно, что сообщает свидетель практически такой же давки, произошедшей во времена похорон Сталина.
Альфред Мирек:
«Толпа точно также, но не за подарками, а из любопытства прорываясь вперед, будет давить передние ряды. Я был свидетелем этого. Также подберут, но уже три тысячи трупов… Но по тысяче рублей никому не дадут…» [19] (с. 32).
Мало того, попавших в больницы уже домой не отпустят, а отправят в лагеря…
Так-то вот оборачивались подобные трагедии уже при большевиках. Они не любили никого миловать — людей они могли только убивать, причем, десятками миллионов.
Вот она чем отличается — народная власть от антинародной: отношению к людям. Причем, если на похоронах Сталина давка людей произошла чисто стихийно, то на Ходынском поле, как затем выяснило расследование, людей подавили не без «помощи» все тех же марксистов, рвущихся в тот период к власти:
«Комиссия установила, что главным виновником трагедии был граф Воронцов-Дашков… Именно он отвечал за устройство коронационных торжеств на Ходынском поле, обо всех рытвинах и канавах которого прекрасно знал, так как являлся крупнейшим коннозаводчиком Императорского двора и не раз организовывал и лично руководил всеми занятиями с лошадьми на специально предназначенном для этого Ходынском поле. Он был потомственным тайным членом масонского общества, которое в тот период всеми силами старалось дискредитировать монархию в России» [19] (с. 35).
Так что подготовили и провели данную акцию революционеры, списав Ходынскую трагедию со своих коллег масонов, подготовивших в России государственный переворот, на Монарха, вступившего в тот момент на престол. Так что виноваты в обеих этих трагедиях они. Но отвечать и оплачивать утраты потерпевшим они не пожелали.
Совсем другое дело Николай II, совершенно огульно поименованный ими «кровавым». Он не устраивал ни массовых убийств, ни убийств одиночных. Причем, даже тех из них, которых справедливость требовала лишить жизни, чтобы они, наконец, прекратили насильственно прерывать жизни других людей:
«За время своего двадцатидвухлетнего царствования, когда революционеры, террористы убили сотни и ранили тысячи людей, Николай II не подписал ни одного смертного приговора, напротив, многим осужденным даже военными судами, смертную казнь заменял каторгой» [18] (с. 463).
Петр же, наоборот, как и большевики: оставил сиротами, сгноив их отцов на безконечных своих стройках всех тех русских людей, которые по своей доверчивости и непротивлению именно к царской власти попали к нему в лапы. Когти этого предапокалипсического зверя никого из них живыми уже не выпустили. Один лишь Петербург, не говоря обо всех иных «стройках века», «съедал» сотню тысяч русских людей ежегодно! Но вся эта грандиозная машина была предназначена лишь для одного: предания смерти как можно большего количества отцов православных семейств. Лишь после этих массовых убийств появлялась уникальнейшая возможность произвести полную перековку Русского Православия в создаваемую им систему экуменического предапостасийного вероисповедания. Тех же, кто противился ему, не желая замерзать в лютые морозы в безжизненной пустыне на месте возводимого на костях строителей города, он безжалостно вешал и выставлял изувеченные трупы строптивцам в назидание! Мол, замерзайте себе тихо без ропота — не то хуже будет!
Но хуже уже и не бывает. А потому замерзающие в лютую стужу русские люди шли за хворостом, и их хватали и вешали…
В Москве рубили головы стрельцам, пытали, колесовали, вырывали ноздри и языки…
И скольких жен этот лютый палач, кем-то и по сию пору превозносимый до самых до небес, оставил вдовами?! А сколько малолетних русских детей оставил он сиротами?!
И выделил ли он хоть грошик, чтобы с голоду не сгинуть хоть одному из них?! Не только не выделил, но и издал закон, чтобы с каждого новорожденного драть три шкуры, как со взрослого мужика!
И как наша нация после всего этого вообще не вымерла — вот что остается до конца не познанной загадкой!
Ведь:
«Население России за время правления Петра I сократилось вполовину…» [20] (с. 372).
И чтобы уяснить себе всю значимость этой зловещей цифры, следует сравнить ее с итоговой цифрой потерь времен Второй мировой войной, раны от которой не зажили и по сию пору. В Великую Отечественную войну, напомним, даже при оккупации врагом территорий, на которых проживало до войны до 40% населения страны, число жителей нашей страны сократилось на 10%. Но все ужасы последствий оккупации мы прекрасно помним и по сию пору. Так что же такое потеря 50% населения?!
Здесь стоит теперь лишь удивляться, как мы после такого погрома вообще не оказались стерты с лица планеты. Здесь, так же заметим, что драконовская мера по тотальному уничтожению «лишних ртов», когда с новорожденного стали драть налог как со взрослого, живи наши предки в другой стране, могла бы закончится полной этнической катастрофой. Русский этнос просто обязан был прекратить свое существование как народ.
Так каким же все-таки образом нам удалось выжить даже после нововведений воцарившегося у нас в ту пору супостата?
Библиографию см. по:
Слово. Том 23. Серия 8. Книга 4. Реки вспять