Застоявшийся маховик. Как в Белгородской области пришли к социологии без социологов
— Быть социологом в Белгородской области начала XXI века — непростое бремя. После того, как утихли отголоски истории о претенциозном вторжении Владимира Жириновского в избирательную кампанию по выборам губернатора в 1999 году, здесь полтора десятилетия внешне ничего особенного не происходило. В то время, когда соседние регионы бросало из стороны в сторону, заставляя людей и социальные группы раз за разом приспосабливаться к смене властей, элит и производным от них сотрясениям, белгородская стабильность давала слишком мало поводов для исследований. Особенно — исследований оплачиваемых.
article-11548
Так, впрочем, сложилось, что именно эти застойные времена стали для белгородской социологии рассветными. Одна за другой разворачивались социологические программы, которые готовили качественные исследовательские продукты и энергично воспроизводили собственные кадры.
Закат социальной синергетики и претензий на фундаментальность
Однако прежде чем мы вспомним о командах социологического прорыва 2000-х годов, необходимо упомянуть их предтеч. Институционально социология в России отделилась от философии сравнительно недавно — в 1990-е годы — когда стало возможным получать учёные степени по социологическим специальностям. В Белгородской области ряд социальных философов откликнулись на эти изменения и начали готовить своих учеников к защитам именно по социологии.
Глыба философии политики Владимир Трошихин из БУКЭПа занял нишу исследований управленческой культуры. Социальный философ Ирина Ильяева из БГТУ имени Шухова сконцентрировалась на культуре общения. Там же, в Технологе, получила развитие школа социальной синергетики. Её флагман Геннадий Котельников, будучи непререкаемым авторитетом на кафедре социологии, подчинил исследовательские усилия аспирантов, докторантов и соискателей разработке отдельных приложений социальной синергетики к объяснению социального порядка.
Школа Котельникова выпустила достаточно много серьёзных преподавателей — мастеров фундаментальных обобщений. Пожалуй, это был последний организованный оплот фундаментализма в белгородской социологии: шуховцы занимались развитием синергетической методологии как специфического подхода в познании, разработкой всеобъемлющей концепции мироздания, построенного на принципах самоорганизации. Параллельно с преподавательской деятельностью учёные из БГТУ (статус учёных многие из них приобретали в своём же вузе, где был открыт первый в Белгороде совет по защите социологических диссертаций) осваивали рынок заказных социологических исследований, спрос на которые в 1990-е годы начинал формироваться в органах регионального управления и политически влиятельных кругах. Интересно было бы знать, какое развитие получила эта школа, однако в 2006 году Геннадия Котельникова не стало. Инерционный путь его социологической программы был скорее короток, чем наоборот, ибо теория социальной синергетики, известная с 1970-х годов XX века, потихоньку начинала устаревать.
Подходы, развитые учениками Трошихина, Ильяевой, Котельникова, не должны были и не нашли применения в повседневной жизни белгородцев. Равно как и практически не было среди их учеников видных практикоориентированных эмпириков. Их задачей было, прежде всего, приращение научного знания. Однако один из основных посылов теории Котельникова о том, что сила синергетики не только в объяснении функционирования системы, но в возможности влияния на её функционирование, был весьма хорошо усвоен следующими поколениями — поколениями подраставших прикладных белгородских социологов.
Управленческий консалтинг под вывеской школы социальных технологий
Наиболее мощная социологическая программа нулевых была развёрнута в НИУ «БелГУ». Ставшего в 2002 году ректором экс-шуховца, доктора социологических наук Леонида Дятченко в вузе уже ожидала сформированная и по сути транспонированная из БГТУ его соратником Николаем Данакиным кафедра социальных технологий. Кафедра была заточена под тематику, которую упомянутые соавторы разрабатывали ещё в начале 1990-х годов. Интеллигент Данакин в этой паре всегда считался больше учёным, бретёр Дятченко — больше практиком. В своё время они удачно дополняли друг друга, и кто знает, куда развернулась бы школа социальных технологий, если бы Данакин продолжил работать со своим старым знакомым и в НИУ «БелГУ». Однако этого не случилось.
На вакантную роль учёного в 2005 году был назначен Валентин Бабинцев, сразу же запустивший на кафедре машину управленческого консалтинга. БелГУшники консультировали всех и вся в администрации области: обосновывали идеологему повышения качества жизни; давали ежегодную оценку системе профилактики наркомании; указывали органам по делам молодежи на то, как надо реализовывать в регионе молодёжную политику; объясняли особенности электорального ... Да что только и кому только не объясняли!
В этой команде мы работали преимущественно в парадигме структурного функционализма, объясняющего социальные действия через обусловленность функциями. Как это происходило на практике?
Мы хорошо понимали, какие функции должно выполнять, например, управление молодёжной политики (УМП) — это доступная всем информация, которая прописана в программных документах, положении об управлении и его тактических планах. Синтезировав данные из этих источников, мы получали идеальную модель того, каким должно быть УМП.
Следом мы исследовали реальную ситуацию — социологическими методами доказывали, что из идеальной модели исполняется, а что — нет. В примере с молодёжкой, допустим, мы, основываясь на данных, полученных из опросов белгородцев в возрасте 14-29 лет, — которые в большинстве своём были не в курсе, что такое УМП, — мы раз за разом указывали на то, что власти массовому охвату своими мероприятиями (идеально) предпочитают задействовать в них узкий нишевый сегмент проверенных лояльных молодых людей (реально).
Третья ступень — выработка рекомендаций. Здесь мы из социологов превращались в социальных технологов (вот где вдоволь использовалась терминология школы Дятченко), которым, в отличие от первых, есть дело до совершенствования социальных процессов. Помните о допущении синергетиков, которые говорили, что можно не только объяснять, но и влиять? Так вот, мы со всем азартом старались проектировать управленческие действия, которые позволят (как мы свято верили) тому или иному органу власти приблизиться к идеальному состоянию исполнения назначенной функции.
Команда кафедры социальных технологий первой начала использовать современные на тот момент программы обработки социологических данных, грамотно организовывала логистику: маршруты полстеров (специалистов по проведению полевых опросов населения), труд операторов (специалистов по вводу данных в модули специальных автоматизированных программ), контролёров, из-за чего ей не было равных в скорости проведения исследований.
Кульминацией работы золотого состава бабинцевской команды стало исполнение трёх крупных федеральных и одного масштабного регионального исследовательских проектов. К первым относятся социологическое обеспечение реализации нацпроекта «Образование» (огромный министерский проект с широчайшим охватом по всей Белгородской области: мы заезжали чуть ли не в каждую вторую школу, колледж, лицей; разговаривали с обучающимися, педагогами, родителями, работодателями. По объёму информации и трудозатратам это беспрецедентный и до сих пор не превзойденный никем в регионе проект), исследование кадрового обеспечения государственной молодёжной политики (для Росмолодежи), исследование вопросов профилактики экстремизма (по заказу Минрегиона с охватом по всему ЦФО). А вот значимый региональный проект — это обследование по методике «Роза качества» — ежегодный замер удовлетворённости населения от реализации органами власти Белгородской области своих функций.
От консалтинга — к критике бюрократизма. Бабинцев освобождённый
Сложно противостоять искушению привести в качестве метафоры заката школы социальных технологий стратегию формирования солидарного сообщества на Белгородчине. В попытке придумать что-то соотносимое с устаревавшей идеей качества жизни лучшие социологи НИУ «БелГУ» в 2010 году скрестили ежа с ужом (или Дюркгейма с Луманом), обосновав для органов региональной власти концепцию, согласно которой объектом управленческих действий должна была стать система межличностных и межгрупповых отношений. Солидарность в сообществе должны были маркировать осознание индивидами общности интересов, ценностей и жизненных смыслов, взаимная поддержка, лояльность и сотрудничество в достижении позитивных общественно значимых целей.
Органы власти восприняли эти задачи как инородные, в лучшем случае попытались их вплести в свои привычные рутинные практики (Бабинцев же рассчитывал, что обосновываемая его командой идея, напротив, возвысит чиновников над рутиной). Население, в свою очередь, привыкшее к идеологемам про «здесь и сейчас» («Мы живём в самом чистом городе», «У нас самые лучшие дороги и так далее), не смогло принять и разделить идею о лучшем завтра («Мы стремимся к солидарному обществу»). Впоследствии Бабинцев даст несколько интервью и напишет ряд статей, в которых объяснит, почему идея не прижилась: почитать можно тут, тут и тут.
Валентин Бабинцев, перешедший в 2016 году с заведования кафедрой на профессорскую должность, отошёл от практики воспроизводства вокруг себя команды структурных функционалистов — консалтеров. Консалтинг заменяют публичные обобщения, обращённые к научному сообществу. В его статьях, начиная с 2012 года, красной линией проходит критика бюрократизма. Профессор препарирует бюрократическую культуру хоть органов государственной власти, хоть высших учебных заведений, и предъявляет читателям те их характеристики, которые, по его убеждению, препятствуют модернизации (повышению эффективности, совершенствованию и всему прочему, до чего, как мы определили, социологу может дела нет, но есть — социальному технологу, коим Валентин Павлович продолжает оставаться).
Освобождённый от контрактов, необходимости онаучивания мюнхгаузеновских затей Бабинцев заслужил право исследовать всё, что хочет: будь то бюрократические субкультуры или гражданское общество. Удивляет одно: почему само гражданское общество манкирует этим независимым учёным?
Мы воочию наблюдали, как каждый из полутора десятка приглашённых небожителей, среди которых Владимир Добреньков, Анатолий Дмитриев, Александр Субетто, Валерий Мансуров, Жан Тощенко, Владимир Чупров, Вячеслав Щербина, Юрий Сурмин выражали своё почтение исследовательскому таланту и компетентности Валентина Бабинцева в области социологии управления. Как вы предлагаете соглашаться с неглижированием его мнением теперь? Если нам не о чем спросить сегодня — в моменты изменений, перестроек управленческих связей — Бабинцева, то интеллигентным выходом будет просто перестать делать вид, что мы всерьёз интересуемся этими изменениями!
Городские исследования: прерванный полёт
Когда в руководство приходит социолог, как мы уже знаем из кейса «Дятченко-БелГУ», ждите появления новой социологической программы. Так произошло и в администрации Белгорода, когда в 2011 году мэром стал Сергей Боженов, а его заместителем Александр Гармашев. Оба — хоть не практикующие исследователи, но кандидаты социологических наук, ощущавшие потребность научно-аналитического сопровождения процессов принятия решений. Удовлетворению этой потребности была призвана служить реинкарнация Института муниципального развития и социальных технологий, куда мы, молодые бабинцевские ученики, пришли единой командой под лидерством нашего товарища, тоже структурного функционалиста, Виктора Воронова.
article-10280
Поставив себе задачу по-веберовски служить объективности, клеймить в себе политес и раболепие перед администрацией города, мы организовали и провели несколько десятков социологических исследований. Почтительно подражая Евробарометру, ежеквартально изучали колебания социального самочувствия населения города Белгорода.
Исследованиями и многостраничными кирпичам-отчётами отвечали на вопросы, которые органы местного самоуправления задавали нам в те годы. Насколько востребованы услуги частных детских садов? Каковы условия удовлетворенности населения услугами ЖКХ? Насколько готовы жители города к участию в территориальном общественном самоуправлении? Каково отношение населения к работе общественного транспорта (это был 2013 год: первый заход на модернизацию дорожной сети)? Как отнесутся горожане к переносу памятника Ленину и установке стелы на Соборной площади?
Ни нам, ни последующим составам института (которым было сложнее — они работали при руководителях, намного более далёких от социологии), к сожалению, не хватило времени и кадров, чтобы усилить городскую социологию новыми подходами к исследованиям. Отточив технологию опросов, мы должны были следующим этапом развить наблюдения и эксперименты. Нам нужен был специалист в области феноменологической социологии — человек, который изучает не предшествующий социальному действию смысл, а тот смысл, который производит социальное действие. Феноменологи, фрейм-аналитики, символические интеракционисты предпочитают опросным методам (которые фиксируют лишь декларации, в лучшем случае намерения совершить действие) наблюдение (которое фиксирует действие как таковое). Увы, в Белгороде не готовили (стократ увы, до сих пор не готовят) таких специалистов, их нужно было искать вовне. Найти не успели: боженовский проект завершился в 2014 году.
Пришедшие на вакантные места руководители города собрали институт заново, однако по старым лекалам, пригласив с кафедры социальных технологий очередную партию структурных функционалистов. Проблема только в том, что как раз в это время (2014, 2015 и последующие годы) в нашем «стабильном» регионе начали происходить явные внешние изменения. Теперь они были не только в головах белгородцев — изменялось само жизнеустройство. На актуальные вопросы должны были отвечать уже фрейм-аналитики.
Как изменился образ жизни белгородца, который теперь не имеет возможности выехать в Харьков? Какие практики заменяют горожанину эти поездки? Сколько времени тратит белгородец, ожидая автобус в пригороде? Как это влияет на его поведение? Каков характер посещений городских управ? Как снижение уровня жизни влияет на публичную активность горожан? Как отличается потребительское поведение горожан в разных районах города? Какие факторы и условия на это влияют? Каковы закономерности поведения социальных групп в ходе массовых мероприятий?
Когда несколько лет спустя, в 2019 году, мы беседовали с Андреасом Хартунгом — специалистом по городским исследованиям — о том, что изучают коллеги в Германии, он практически те же темы и обозначил. Правда подметил: они там, в основном, опираются на Чикагскую школу, феноменологическую социологию и фрейм-анализ (пополняйте глоссарий, менеджеры институтов и консалтинговых агентств).
Про что белгородское социологическое образование?
Образование, которое получают наши социологи, очевидно, должно отвечать повестке дня. Когда в 2005 году Валентин Бабинцев погружал выпускников государственного и муниципального управления в теорию социального действия, разговаривая с нами языком Вебера и Парсонса, выстраивая в соответствующей логике структуру образовательных программ и выпускных работ, он делал это сообразно целям и задачам, которые ставили перед ним время и он сам.
Результатом этих действий стало то, что он привёл и влюбил в социологию десятки людей, которые изначально на социологов не учились. Ещё раз: он был не обязан этого делать; у завкафедрой, выпускающей будущих чиновников, другие задачи: разработка программы обучения, подбор кадров, организация образовательного процесса, практик, содействие трудоустройству; но Бабинцев был выше и шире этих прописных задач. Он дал возможность выпускникам выбирать: идти на госслужбу либо реализовать себя в социальной науке, её изучающей.Те, кто выбирал вторую опцию, и становились под его началом социологами управления.
В процессе этого становления заведующий кафедрой буквально за руку водил нас по всей траектории: мы переучивались в аспирантуре на его кафедре, защищались по социологическим специальностям в его (курируемом им, если быть педантом) совете и нарабатывали опыт прикладных исследований в его команде.
Невозможно повторить, транспонировать опыт Бабинцева, ибо он — плоть от плоти своего времени.
Может быть, пришло время ученикам организовываться самим (привет синергетикам!)? Но насколько они к этому подготовлены? Выстраиваем ли мы на кафедрах для них возможность выбора такой опции? И нужно ли теперь кафедрам и времени, в котором они существуют, чтобы выпускники становились социологами не де-юре, а де-факто?
В 2015 году автор этих строк написал свою первую колонку на «Фонаре». Тогда мы познакомились с главредом Андреем Масловым, из беседы с которым я узнал, как не хватает белгородским средствам массовой информации экспертов-аналитиков. Что изменилось с тех пор? Уверен, теперь этот запрос выражен ещё сильнее, иначе как бы могло стать нормой получать истолкование происходящих в Белгороде перемен от иногородних комментаторов?!
article-2134-noimage
А теперь зададим себе вопрос, как наши образовательные программы помогают откликаться на этот запрос? За два десятка лет XXI века на русский язык были переведены (и имели неоднократную возможность быть доставленными в Белгород) тысячи книг по социологии, из которых (а не из пересказов в учебниках для бакалавриата) наши студенты напрямую могли узнать о социологии Лумана, Мида, Гоффмана, Бурдьё, Шампаня, Латура, Фуллера... Узнать и написать на основе этих концептуальных схем выпускные работы о сегодняшнем дне... Завести на «Фонаре» колонку, где давать не диванную, а научную оценку происходящим событиям... Подвергнуть испепеляющей критике то, что делали однобокие мы до их прихода в профессию...
Неприкаянная социология религии и социология без социологов
Что до критики белгородской социологии, то до сих пор внятно и аргументированно она прозвучала один раз. И, как вы понимаете, не из уст молодого-дерзкого выпускника белгородского вуза и социолога новой волны.
Митрополит Белгородский и Старооскольский Иоанн (!) в 2016 году подверг сомнению результаты опроса, проведенного по заказу регионального департамента внутренней и кадровой политики. Резюме этого опроса в прессе озвучивалось как констатация неизбежности встречи властей с «неудовлетворённостью людей, ожидающих социальной справедливости». Были также приведены результаты ответов респондентов на вопрос о посещении православных храмов. Митрополит отнёс проведённый опрос к категории «формирующих» (то есть имеющих целью не узнать, а сформировать мнение) и усомнился в его репрезентативности.
Убедительный выпад, ибо результаты того самого опроса озвучивал не профессионал, а чиновник. Непрофессионалу, во-первых, невдомёк, что представлять публике процентные значения первичного распределения ответов респондентов считается моветоном; социологи говорят обобщениями и выводами, сформулированными на основе анализа зависимостей, закономерностей, тенденций (эта кухня должна так же, как и первичное распределение оставаться за семью печатями). Бывают исключения, однако они касаются озвучивания политических рейтингов и результатов опросов по тематике плебисцитов. Это был не тот случай. Во-вторых, интерпретатор, видимо, упустил из виду то, что этика представления эмпирических результатов обязывает докладчика перечислять характеристики исследования: цель, методы, сроки проведения, метод построения выборки, её объём, ошибку выборки, доверительный интервал, фамилии авторов. Ровно на это упущение и обратил внимание Владыка.
Итак, ещё раз о том, что нам показывает этот кейс. Белгородская область, 2016 год. Чиновник представляет результаты социологического исследования. Духовное лицо критикует исследование за несоответствие научным правилам. Вы заметили, что учёных здесь уже нет? С этого момента, пожалуй, и начинается продолжающаяся до сих пор эпоха белгородской социологии без социологов.
Ещё одна деталь, которая в нашем профессиональном сообществе позволила прочувствовать этот момент особо остро: дело в том, что тематического повода для критики митрополита могло и не быть вовсе. В Белгородской области, и это знают без преувеличения во всей стране, разрабатывается направление, которое носит название «социология религии». Социологи религии в том числе занимаются вопросами исследования конфессиональной идентичности, воцерковлённости, вовлеченности в обрядовые практики и так далее.
В нашем регионе ежегодно проводится конференция по социологии религии, на которую съезжаются наиболее видные представители этого научного направления. Увы, но на момент описываемых событий персонально белгородская социология религии представлена только одним учёным — Сергеем Лебедевым, на энтузиазме которого и строится организация той самой конференции. Может быть, рано или поздно этого энтузиазма хватит для того, чтобы на базе НИУ «БелГУ» либо другой институции сформировать настоящую школу, проводить исследования, получить массово признаваемый экспертный статус в своей области. Но в 2016 году в отсутствие кадров и ресурсов, позволяющих постоянно обновлять эмпирическую базу, социология религии Лебедева была обречена со стороны наблюдать за «битвой титанов», не проронив ни слова.
Это уже заключение
Распавшаяся на атомы в силу разных, в том числе упомянутых в этом тексте, причин белгородская профессиональная социология с тех самых пор не явила миру ни одной более ли менее внятной коллективной программы. Вместе с тем ещё есть в регионе индивидуально сильные специалисты, на которых мы, когда преподаём в вузах, ориентируем своих студентов. Встретят ли эти специалисты своего менеджера с социологическим бэкграундом или разминутся с ним, мы знать не можем. Уверенно можно сказать одно: эти учёные с их способностью объяснять происходящие события нужны меняющейся Белгородской области. Такие люди, как правило, скромны. Гражданскому обществу в лице лидеров, журналистов, блогеров, потребно их самостоятельно отыскивать и открывать людям.
И в финале о тех самых менеджерах. То, что знакомые с социологией руководители выражают запрос на научное обоснование управленческих решений, а далёкие от социологии обходятся без такого обоснования, конечно, не означает априорного превосходства первых над вторыми. Однако для кого-то же отец-основатель теории управления Фредерик Уинслоу Тейлор в 1911 году написал: быть может 45, 50 или 100 способов производства каждого единичного акта любого вида труда, но единственный наилучший метод может быть открыт только путём научного анализа?
Одни руководители идут по пути грубой эмпирии (на языке родных осин «метод проб и ошибок» или, благороднее, «управленческий опыт»). Они не читали Тейлора, Файоля и иже с ними, но при этом весьма рациональны и в долгой перспективе эффективны. Таких менеджеров — большинство, особенно в стабильных регионах с размеренным течением экономической жизни.
Другие — следуют традициям, заимствуя, перенося и присваивая себе опыт прошлых поколений. К таковым относятся те, которые считают, что планирование — это подготовка таблицы, а SWOT-анализ — это заполнение словами четырёх квадратных ячеек. Вы узнаете их по тому, как они разрабатывают планы путём автозамены в Worde прошлого года на актуальный и косметической чистки фамилий ответственных. Эти люди напрочь игнорируют рациональность теории управления, однако, как правило, хорошо научены рациональным техникам подчинения вышестоящему начальству. Читали ли они Вебера, Друкера или Минцберга при этом — совершенно не важно.
Менеджеры третьего типа и наши коллеги — социологи, работающие сейчас в Белгородской области, — должны встречаться чаще. Такие встречи обладают чудесной способностью раскручивать маховик белгородской социологии. Думается, после того, как эти два одиночества потеряли друг друга, он порядком застоялся.
Справка «Фонаря»
Никита Стариков — кандидат социологических наук. В период активной трудовой деятельности в Белгородской области в 2006–2019 годы организовал и провёл не менее 70 исследований в области политической социологии, маркетинга, социологии сообществ и социологии образования. Он сотрудничал с Региональным консалтинговым центром, НИУ «БелГУ», БГИИК, Институтом муниципального развития и социальных технологий, Агентством профессионального консалтинга.