«Теперь это наша земля! Когда вы уже уедете?»: мигранты захватывают деревни вблизи Москвы и Санкт-Петербурга
Многие были шокированы, узнав, что в затерянной деревне Кривское, расположенной недалеко от Обнинска, проживают нелегальные мигранты, а саму деревню возглавляет выходец из Азербайджана, которого на встречах с местными жителями всегда охраняет вооруженный автоматом телохранитель. Ещё один резонансный и тревожный эпизод произошёл в посёлке Ульяновка Ленинградской области, где мигрант стал виновником жестокого преступления — надругательства над семилетним ребёнком.
А ведь в общественном сознании укоренилось представление о том, что именно крупные города, такие как Москва или Петербург, испытывают на себе основное давление миграционных потоков. Однако эта картина не отражает всей правды. Когда приезжие адаптируются к новой жизни, вступают в брак и начинают копить сбережения, они всё чаще стремятся приобрести доступное жильё за пределами мегаполисов — в небольших деревнях, расположенных на удобном расстоянии от крупных городов. Что из этого получается, и чем это угрожает нашей стране — в нашей публикации.
Иностранный глава в русской глубинке
На вопрос о том, кто на Руси живёт хорошо, ответа до сих пор нет. Зато ясно, кому в нынешних реалиях приходится особенно тяжело — это жителям небольших деревень, расположенных неподалёку от крупных городов и столиц. Именно сюда, в поисках доступного жилья и относительной стабильности, всё чаще переселяются мигрантские семьи.
Один из недавних заголовков поразил своей резкостью: «Как эти нелюди оказались в России?» — таким образом певица Вика Цыганова выразила возмущение после изнасилования 4-летней девочки в Обнинске.
Однако вопрос, который волнует комментаторов ещё больше: каким образом мигранты оказались в деревне Кривское Калужской области, где, казалось бы, нет ни работы, ни перспектив? Деревня Кривское. Фото: archive.org Мало кто знает, что на сегодняшний день руководит Кривским человек по имени Эльдар Абасович Абасов. Он занимает пост главы администрации, несмотря на то, что ранее уже фигурировал в скандальной ситуации, будучи директором Ермолинских теплосетей. После недавнего преступления стало известно, что родители деревенских детей ещё до этого жаловались на агрессивное поведение подростков-мигрантов — в частности, двух таджикских мальчиков девяти и одиннадцати лет, которые нападали на детей. Но тогда никто на тревожные сигналы внимания не обратил.
Если обратиться к официальной статистике, то, согласно Росстату, из 255 тысяч сельских жителей, указавших свою национальность в этом регионе, более 89% составляют русские — это около 228 тысяч человек. В то же время азербайджанцев в сельской местности области проживает порядка 1300 человек, а таджиков — свыше 5400.
Тем не менее, несмотря на такое соотношение, именно представитель азербайджанской диаспоры оказался у руля сельского поселения. Когда 28 июля в Кривском прошла встреча местных жителей с Абасовым и представителем районных властей, главу поселения сопровождал вооружённый охранник — как будто речь шла не о публичном слушании, а о мероприятии с повышенной угрозой. Тем временем в другом регионе — Тосненском районе Ленинградской области — произошёл ещё один громкий случай: два брата-мигранта — один вступил в брак с местной женщиной, а второй совершил насилие над её семилетней дочерью.
Для многих москвичей и петербуржцев это может прозвучать неожиданно, ведь в массовом сознании именно мегаполисы считаются главными точками притяжения мигрантов и, соответственно, наиболее уязвимыми в плане культурного и криминального давления.
Однако на практике всё иначе. В крупных городах в основном селятся молодые трудовые мигранты или представители мелкого криминалитета. Обычно они живут в арендуемых квартирах, скидываясь на оплату, работают на стройках или в сфере услуг, экономят и стараются оформить гражданство. Их цель — остаться в стране, создать семью и, в идеале, обзавестись своим жильём.
Тем не менее, стоимость недвижимости в Москве и области столь высока, что она недоступна даже для многих коренных россиян, не говоря уже о мигрантах. В результате, те из приезжих, кто успел закрепиться, подыскать работу, получить документы и наладить связи, начинают искать варианты подальше от столицы — но с сохранением транспортной доступности и минимальной социальной инфраструктурой.
Наибольшей популярностью у таких переселенцев пользуются северо-восток Калужской области, восточные районы Владимирской, а также Тверская и частично Смоленская область. Несмотря на удалённость, там можно найти дешёвое жильё, а добраться до Москвы всё ещё реально.
Если взглянуть на карту России и очертить круг, соединяющий города Владимир, Рязань, Тула, Калуга, Вязьма, Тверь и Переяславль-Залесский, а затем выделить внутри него Московскую область — получится кольцо, или, как его называют некоторые аналитики, «миграционный бублик». Именно в этой зоне формируется плотное присутствие натурализованных мигрантов, которые, обжившись в стране, переезжают из мегаполисов в небольшие деревни с более доступным жильём. Фото: tsargrad.tv Для местных жителей это становится настоящим вызовом. Ведь речь идёт не только о смене лиц, но и о трансформации культурной среды, привычного уклада жизни и даже местного самоуправления.
Точки напряжения на карте России
Трагедия с участием четырехлетней произошла в одном из так называемых «внешних миграционных поясов» Москвы — это цепочка небольших деревень и поселков, окружающих Московскую область снаружи. Стоит лишь пересечь административную границу, как стоимость недвижимости резко снижается, а число вымирающих деревень начинает стремительно расти.
Именно в такие места всё чаще перебираются мигранты. Их выбор понятен: в подобных населённых пунктах много заброшенных домов, ещё работают школы, есть магазины, а иногда — фельдшерско-акушерские пункты. Не менее важны прямое транспортное сообщение с Москвой и возможность быстро добраться до районного центра с больницей. Поскольку многие приезжие заняты мелким предпринимательством — от огородничества в нелегальных теплицах до разведения скота — им крайне важно иметь рядом рынки сбыта и покупателей. А близость дачных посёлков и городов обеспечивает нужную клиентуру. Фото: lyubimiigorod.ru Самая напряжённая ситуация складывается на ограниченном участке севера Калужской области, который граничит с южной окраиной Москвы. После расширения столицы здесь образовался узкий коридор — менее 13 километров шириной — где нет буферной зоны в виде Подмосковья. Это своеобразное «окно» из глубинки прямо в мегаполис.
Так, от деревни Кривское до Варшавского шоссе всего 12 километров, а до границы с Москвой — 42. На карте можно заметить: за соседней деревней Орион уже начинается территория столицы.
Переселяясь в районы Обнинска, Боровска или Балабанова, мигранты получают практически бесплатный доступ к московским медучреждениям и инфраструктуре. К примеру, дорога от Кривского до известного центра в Коммунарке составляет 62 км, а до Троицка, где находится крупный медицинский кластер, — 82 км.
Мигрантки, поселившись в деревнях Калужской области, без труда встают на учёт по беременности в московских поликлиниках. Местная регистрация не требуется. Жить в тех же Видном или Рогове было бы логичнее, но цены там куда выше. В приграничных районах Калужской области двухкомнатную квартиру можно приобрести за 3,2–4,5 миллиона рублей, а дом с участком — за 1–2 миллиона.
На сегодняшний день вдоль границы Москвы выставлено на продажу более сорока жилых домов, пригодных для оформления регистрации, стоимостью от миллиона рублей. И именно в них активно заселяются новые жители, оформляя прописку на себя и свою многочисленную родню.
О «резиновых» квартирах сегодня говорят гораздо меньше — этот феномен уже почти исчез. А вот «резиновые дома», где формально прописаны десятки человек, — реальность в сельской местности. Большинство мигрантов с официальной регистрацией — именно в таких посёлках и деревнях.
Если сесть на электричку и проехать из Калуги у Москву, то до станции Балабаново вагон будет вам напоминать поездку по территории Средней Азии: в вагонах исключительно мигранты, которые к тому же распивают алкоголь прямо в пути. Фото: соцсети Похожие «мигрантские пояса» формируются по периметру всех крупных городов страны. Их объединяет одно: относительно дешёвое жильё, транспортная доступность и возможность поддерживать связь с мегаполисом, не живя в нём напрямую.
Сегодня такие компактные поселения мигрантов, своего рода этногетто, можно найти не только в Калужской или Владимирской области. Похожая структура возникает в так называемом «сибирском пятиугольнике» — зоне между Новосибирском, Томском, Кемеровом, Новокузнецком и Барнаулом, где расположены деревни на примерно равном удалении (около 100 км) от каждого из этих городов. Аналогичный пояс формируется между Челябинском, Екатеринбургом и Нижним Тагилом.
В случае Петербурга это, в первую очередь, стык Гатчинского и Лужского районов, а также населённые пункты в направлении Чудово и Малой Вишеры — то есть зоны в 50–100 км к югу и востоку. На севере мигрантов меньше — там дорогое жильё и близость границы с Финляндией.
Для региональных столиц типа Нижнего Новгорода или Новосибирска мигрантский пояс формируется на удалении около 40–70 км от центра. Для более скромных городов — это 40–50 км.
На этом расстоянии находятся деревни с участками и домами, которые можно приобрести буквально за копейки. Там же есть достаточно земли для ведения подсобного хозяйства, авторемонта или даже заготовки и сдачи металлолома — популярного вида деятельности у многих мигрантов в глубинке. Кроме того, остаётся возможность периодически ездить в город и пользоваться медициной и школами. Фото: pikabu.ru Логично спросить: почему же эти территории не осваивают сами россияне, если условия выглядят столь привлекательными?
Ответ на поверхности. У местных жителей давно изменились ожидания от качества жизни: проживание в 50 километрах от города с редким транспортом и единственным сельпо многим представляется невыносимым. К тому же, большое скопление мигрантов снижает уровень школьного образования и влияет на общую атмосферу — дети играют агрессивно, а на площадках звучит чужая речь.
Некоторые переселенцы режут скот прямо на придорожной полосе, оставляя отходы — что тоже не добавляет привлекательности. Люди хотят жить среди «своих», в культурно близком окружении.
В 90-х большинство деревень пришли в упадок, позже началось постепенное возрождение — городские жители стали возвращаться в родительские дома, обустраивать их как дачи, облагораживать улицы. Но пока они тянули с окончательным переездом, многие улицы уже оказались заняты семьями приезжих, которые громко слушают национальную музыку, разговаривают между собой на родных языках, но главное — готовят еду традиционно, на открытом воздухе, по два раза в день.
Для самих мигрантов подобная среда комфортна — они стремятся селиться рядом с теми, кто говорит на их языке и придерживается тех же обычаев. Жившие когда-то в одном кишлаке в Таджикистане, они стараются воссоздать ту же общину и под Обнинском. Один покупает дом, регистрирует друзей, те приезжают, и уже начинается поиск следующего жилья.
Но чтобы собрать «махаллю» в деревне, нужно, чтобы дома оказались в продаже. Сначала продаётся один, потом второй, а потом остаются пожилые жители — бабушки, дедушки. Когда «своих» становится больше, соседи начинают уговаривать их продать дом. И если русские остаются в меньшинстве, их буквально подталкивают к переезду — то намеками, то прямыми вопросами: «Когда продаёте?» или «Теперь это наша земля. Когда вы уже уедете?»
И вот уже на улицах остаются лишь новосёлы, говорящие на другом языке, а местным, утратившим своё большинство, остаётся только уехать — или смириться с тем, что теперь их деревня стала чужой.
Иллюзия контроля
Но основная сложность даже не в стихийном заселении деревень. Куда более тревожной становится другая тенденция: мигранты всё активнее интегрируются во властные и хозяйственные структуры на местах. Где-то они скупают магазины, где-то получают должности в органах самоуправления, а порой и становятся главами сельских администраций.
Во многих регионах России действуют структуры территориального общественного самоуправления (ТОС) — по сути, это местные собрания жителей, которые решают бытовые и коммунальные вопросы, распределяют скромные бюджетные средства на благоустройство. Когда в такие органы начинают входить люди, только недавно получившие гражданство, происходит столкновение приоритетов.
Представьте: местные выступают за установку детской площадки, а вновь прибывшие настаивают, что деньги нужнее на ремонт дороги к их теплице или частной ферме. Они не считают нужным вкладываться в общее пространство, ведь живут обособленно. Фото: zemla43.ru Это касается не только инфраструктуры. Всё чаще появляются требования учитывать религиозные особенности новых жителей. Например, исключить свинину из школьного питания или отказаться от традиционного празднования Нового года с участием Деда Мороза. И если кто-то думает, что подобное возможно только в странах Западной Европы, то он глубоко заблуждается. Уже сегодня в российских деревнях звучат подобные требования со стороны мигрантов, исповедующих ислам.
В мегаполисах, несмотря на их масштаб, ситуация всё же несколько иная. Там всё ещё существует система контроля — много людей, активные СМИ, общественные организации. Да и сами мигранты чаще всего — молодые, только прибывшие, не имеющие паспорта, поэтому ведут себя сдержанно.
Но как только они легализуются, оформляют гражданство, укрепляются материально — уезжают в регионы, где жизнь дешевле, а контроль минимален. В отдалённых районах, где на десятки деревень приходится один участковый, единственный магазин может принадлежать мигрантам, и глава местной администрации тоже может оказаться из их среды.
В школах таких поселений нередко случается, что половина учеников — дети, говорящие между собой на других языках, не играющие с местными, а порой враждебно настроенные к ним. Их много, и они сплочены.
В отдельных населённых пунктах уровень присутствия мигрантов в школах уже превышает аналогичный показатель в самых «многонациональных» районах Москвы. И, к сожалению, начинается новая волна оттока — коренное население снова покидает родные дома. В 1990-е они уезжали из-за экономического упадка, в 2010-е начали возвращаться, восстанавливать старые дома. А теперь — снова продают всё и уходят, потому что ощущают себя чужими на собственной земле.
Горожане — жители Москвы или Санкт-Петербурга — могут, продав жильё, купить квартиру в другом районе или даже в другом городе. А вот сельские жители не всегда имеют такой выбор. Если у них дача — значит, лишаются возможности бывать на природе. Если это единственное жильё — то уехать зачастую некуда, а оставаться означает смириться с жизнью в чужой культурной среде.
Очевидно, что давно следовало бы ввести законодательное ограничение на приобретение недвижимости в деревнях и сельских поселениях для мигрантов — хотя бы в течение первых десяти лет после получения гражданства. Потому что жизнь рядом с чужаками в городе — это одна история, а в малонаселённой деревне — совсем другая, куда более острая и болезненная для местных.
Разрешение новоиспечённым гражданам из стран Средней Азии и Кавказа приобретать землю и дома в российской глубинке было серьёзной ошибкой. А уж поселение там людей без гражданства — тем более.
У сельской полиции нет ресурсов, чтобы следить за ситуацией. Последствия подобной политики мы уже увидели в деревне Кривское под Обнинском. Сколько ещё таких случаев ждёт впереди — никто не знает.
Но можно утверждать одно: для тех деревень, которые уже оказались в центре миграционного передела, безоблачных времён в ближайшем будущем не предвидится.