Православие. Самодержавие. Народность. Успешный блеф графа Уварова
235 лет назад, 5 сентября 1786 года, в семье одного из многочисленных адъютантов Григория Потёмкина, которого Светлейший князь за весёлый нрав и музыкальные способности прозвал Сенькой-бандуристом, родился сын. Этот мальчик, повзрослев и сделав удивительную карьеру, войдёт в Большую Историю как человек, которому удалось небывалое. По мнению многих, он всего лишь в три слова сумел уложить ни много ни мало русскую национальную идею. Вот эти слова: «Православие. Самодержавие. Народность».
Да, всё верно. Это граф Уваров, Сергей Семёнович. Странный, загадочный человек, которого никак не могли понять сначала современники, а потом и многие историки. В самом деле — до того, как стать министром просвещения, Сергей Семёнович был, что называется, записным либералом. Именно по его инициативе было создано знаменитое общество «Арзамас», куда входили самые что ни на есть вольнодумцы: будущие декабристы и совсем юный Александр Пушкин. Именно его трудами в 1819 г. создаётся Санкт-Петербургский университет. О вкладе Уварова в его основание современники говорили в самой превосходной степени: «Он пёкся о Санкт-Петербургском университете как добрый отец, и его заслуги подобны заслугам Ломоносова перед Московским университетом». В 1821 году Уваров, будучи попечителем Санкт-Петербургского учебного округа, был настолько взбешён разгромом, который его коллега, попечитель Казанского учебного округа Михаил Магницкий, устроил в тамошнем университете, что подал в отставку.
И вдруг с 1833 года, аккурат с того момента, как Уваров вступает на должность главы Министерства народного просвещения Российской империи, в его поведении происходит резкий, обескураживающий всех современников поворот.
Первым это почувствовал Александр Пушкин. Ещё в 1831 году Уваров перевёл его стихотворения «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» на французский язык, да так, что поэт писал переводчику: «Мне остаётся от сердца благодарить вас за внимание, мне оказанное, и за силу и полноту мыслей, великодушно мне присвоенных вами». А в 1833 году тот же Уваров внезапно обрушивается на поэму Пушкина «Анджело» и через цензурный комитет продавливает исключение из неё целого ряда стихов. Затем приходит черёд труда Пушкина, который тот считал чуть ли не главным в своей жизни: «Истории Пугачёвского бунта». Пушкин пришёл в негодование: «В публике бранят моего Пугачёва, а что ещё хуже — не покупают. Уваров — большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков, дурак и бардаш (гомосексуал — прим. ред.), преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит. Кстати, об Уварове: это большой негодяй и шарлатан... »
Ну и главное. Именно в 1833 году, вступая в должность министра, Уваров предаёт широкой огласке ту самую формулу. Православие. Самодержавие. Народность.
Что случилось? Почему вдруг записной либерал становится записным же государственным охранителем?
Очень соблазнительно было бы воспользоваться знаменитой цитатой, которую приписывают то Уинстону Черчиллю, то Отто фон Бисмарку: «Кто в молодости не был либералом, у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором, у того нет ума». Воспользоваться и успокоиться: вот, дескать, классический пример, граф Уваров. И каким ведь консерватором стал, любо-дорого посмотреть: так чётко определил самые важные государственные скрепы и национальную идею!
Фокус, однако, в том, что национальную идею из этого выражения Уварова сделали задним числом. В действительности Сергей Семёнович говорил о своём конкретном деле. Вот точная цитата: «Народное воспитание должно совершаться в соединённом духе Православия, Самодержавия и Народности». Появилась она в записке, поданной на имя императора Николая I, «О некоторых началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения». То есть это сжатая доктрина народного просвещения, не более. А вот о том, почему она появилась и для чего использовалась, стоит сказать особо.
Николай I, не доверяя аристократам, которые в самом начале его царствования устроили знаменитые гуляния на Сенатской площади, сделал ставку на чиновников и бюрократов. В принципе, ход мысли верный. Сложнее было с другим. Управленческий аппарат ему нужен был хороший, потому что с плохим можно завалить всё управление. А хороший управленец в стремительно меняющихся условиях жизни обязан быть образованным человеком. Желательно — очень хорошо образованным.
Но есть один нюанс. Чем лучше и качественнее образование, чем больше по-настоящему образованных людей, тем опаснее ситуация для власти. По той простой причине, что всё это мыслящие люди. И очень часто они мыслят критически. В том числе и о государстве, о его устройстве и о его порядках, которые очень хочется заменить другими, более справедливыми... Короче, понятно. Великая французская революция восходит к трудам энциклопедистов, это известно всем.
Известно это было и Николаю I, который оказался в безвыходной ситуации. Образованные люди нужны позарез. Но они опасны. Что же делать?
За двадцать лет до того, как он стал министром народного просвещения, Уваров изящно сформулировал проблему, вставшую перед Николаем I: «Они хотят просвещения безопасного, то есть огня, который бы не жёг».
Высший взлёт карьеры графа Уварова состоялся в тот момент, когда он решился на отчаянный блеф, а именно продемонстрировать государю, что его верноподданный чиновник наконец-то нашёл «огонь, который бы не жёг»: «Каким искусством надо обладать, чтобы взять от просвещения лишь то, что необходимо для существования великого государства, и решительно откинуть всё, что несёт в себе семена беспорядка и потрясений? Достаточно соблюдать следующие три максимы, подсказанные самой природой вещей. Национальная религия. Самодержавие. Народность».
Смысл понятен. Если народное просвещение как следует пропитать духом этой формулы, то всё будет не просто хорошо, а отлично. В народе появятся прекрасно образованные люди, но при этом абсолютно верные православию и самодержавию.
Это был именно что блеф. Уваров понимал, что такого огня, который бы не жёг, в природе не бывает, и что рано или поздно всё обязательно вспыхнет. Он хладнокровно преследовал свою заветную цель. Мечтой его жизни было создание в России системы образования, которая вывела бы страну на один уровень с Западной Европой, а если получится, то и на более высокий. Ставки были очень велики. И блеф удался. Государь, что называется, купился. Уж слишком хороша была формула Уварова, а сам граф — верен и предан православию и самодержавию...
Во всяком случае, на словах. Реальность была немного иной. Третье отделение доносило Николаю: «Ни один министр не действует так самовластно, как Уваров. У него беспрерывно на устах имя государя, а между тем своими министерскими предписаниями он ослабил силу многих законов, утвержденных высочайшею властью. Цензурный устав вовсе изменен предписаниями... »
Авантюра Уварова удалась. Его идеологическая формула блестяще сыграла роль своего рода дымовой завесы. Вот как об этом говорит историк Андрей Левандовский: «Уваров вывел на новый уровень русское просвещение, в полном противоречии с постулатами этой идеологии. Именно при нём, по крайней мере, ступени этого образования — гимназии, университеты — выходят на европейский уровень, а Московский университет, может быть, становится одним из ведущих учреждений подобного типа в Европе».
А как же преследование Пушкина и прочий обскурантизм, который министр Уваров демонстрировал направо и налево? В частных разговорах Сергей Семёнович признавался: «Управляя министерством, я находился в положении человека, который, убегая от дикого зверя, бросает ему одну за другой все части своей одежды, чтобы чем-нибудь его занять, и рад, что сам, по крайней мере, остался цел». Одной из этих «частей одежды» и были хорошие отношения с Александром Сергеевичем. В данном случае цель была высока и уж точно оправдывала средства.