Шульман, Гудков, Улицкая и другие рассказали «Снобу» о том, что думают о начале военных действий на Украине
Людмила Улицкая, писательница
Сейчас совершается большое преступление против нас, против страны, против народа. Это политическое преступление, которое потом в учебниках истории так и опишут. Мир 70 лет живет без войны, это очень большой и значительный период, может быть, первый в истории человечества. И то, что эта граница перейдена, что начинается война, — это бедствие для всего человечества.
Как это не прискорбно, для культуры такие острые времена всегда очень плодотворны, она всегда оживляется, когда наступает бедствие. Поэтому культура, может быть, даст со временем какой-то ответ. Но лучше бы, конечно, этого ответа не было. Лучше была бы дохловатая культура и более-менее спокойная жизнь, без войны. Но, к сожалению, наша власть не предоставит нам такой роскоши.
Я очень плохо осведомлена о настроении общества, могу сказать о настроении узкого круга людей, с которыми я близка. Для нас это большое бедствие, позор. Я думаю, что это вбитый кол в наши отношения [с украинцами], вряд ли это послужит укреплению наших связей с Украиной, отнюдь. Ухудшения отношений с моими украинскими друзьями я не предвижу, его не будет. Но я очень скорблю о происходящем сегодня в политике. Очень скорблю. И огромная ответственность за все это лежит на нашей власти.
Активной реакции в российском обществе, митингов, я не ожидаю. Наше общество находится в состоянии глубокой апатии, подавленности и страха. Но при этом репрессивных действий со стороны власти ждать стоит.
Лев Гудков, социолог, научный руководитель «Левада-центра»*
[Военная операция на Украине] — это преступление, как политическое, так и военное. Это нарушение норм международного права, разрушение порядка, который сложился после Второй мировой войны. В Европе, в мире произошло переосмысление опасности тоталитарных режимов, которые ведут к войне, а сейчас это подверглось сомнению и отрицанию в выступлениях Путина. С моей точки зрения, это государственное преступление — [в вооруженный конфликт] втянуто население страны, люди которой не хотели войны. Но отсутствие сопротивления [власти] сделало их соучастниками этого преступления, и за это придется отвечать. Возможно, не юридически, но моральные и социальные последствия будут.
России стоит ждать полной изоляции. Если в последние годы нашу страну воспринимали как такого пьяного соседа-хулигана по коммунальной квартире, то сейчас этот образ превратился в бандита. И этот бандит пытается завоевать внутреннюю поддержку за счет нагнетания угрозы извне, хотя ее [угрозы] явно нет. Об этом абсолютно ясно и четко сказал человек, которого не заподозришь в либеральных настроениях, — генерал-полковник Леонид Ивашов. Российское руководство попыталось вытеснить нарастание внутреннего недовольства, усталость от правления Путина, раздражение от неспособности государства решать проблемы, снижение уровня жизни с помощью внешнеполитической угрозы и очень агрессивной, лживой демагогии.
Если говорить о грядущей ситуации в обществе, то сначала стоит ожидать небольшой, но все-таки заметный рост патриотических настроений, консолидация вокруг власти. Но процесс не достигнет уровня, который был после аннексии Крыма. Это [настроение] довольно быстро спадает, потому что люди не хотели войны и не видят в ней смысла. Они боялись ее, несмотря на оголтелую пропаганду и нагнетание.
Лживые утверждения о геноциде русских на Украине действуют, в первую очередь, на менее образованную провинциальную часть российского населения. На тех, кто получает информацию из телевизора и в меньшей степени пользуется интернетом, социальными сетями и особенно телеграм-каналами, где концентрируются альтернативные интерпретации происходящего. Поддержка [власти] будет идти за счет этой аудитории. Но по мере ухудшения жизни — это случится через несколько месяцев, самое долгое год — будет расти возмущение, недовольство.
Безусловно, власти усилят репрессии. Уже не точечные, профилактические, а куда более широкие. Будут давить всех, кто выступает против войны, против нынешней политики. [Будут преследования за] реакции в соцсетях, недовольство среди студентов или работников госпредприятий, выражение несогласия с проводимой политикой, любое самостоятельное мнение о происходящем, причем не только по теме Украины.
Произойдет масштабирование процессов, которые происходили последний год: преследований, штрафов, полицейского давления. Под это начнут попадать новые категории граждан. Будут [происходить] провокационные процессы по самым идиотским обвинениям, часто выдуманным. Статьи вроде оправдания терроризма, подрыва территориальной целостности государства, экстремизма заготовлены для этого заранее. Привлекать людей к уголовной ответственности по ним можно без всяких аргументов.
Екатерина Шульман, политолог
[Ввод российских войск] это настолько масштабное событие, что теперь все, что было до этого, будет казаться предисловием к сегодняшнему дню. Изменится положение России в мире, изменится система международных отношений, жизнь внутри России тоже будет меняться. Прогнозов краткосрочных и долгосрочных делать сейчас не стоит, потому что на данный момент лучшими прогнозистами оказались все городские сумасшедшие, которых мы видели в информационном пространстве. Те, кто занимался рациональным анализом, до последнего не могли поверить, что это случится.
Вообще авторитарные режимы, когда их основной экспортный товар дорожает, имеют больше склонности к проявлению агрессии, чем соседи с другим полит-экономическим устройством: это называется «закон Хендрикса». Но в нашем случае это воплотится в жизнь с таким размахом, который невозможно было вообразить.
Очевидно, что это [вторжение] готовилось, и решение, в которое вовлечено такое количество людей и техники, принять под действием эмоций вроде бы нельзя. Но это не мешает такому решению быть иррациональным и, в общем, катастрофическим. Одно другого не исключает.
Мы не знаем, когда намерение превратилось в решение. Очевидно, в понедельник [21 февраля] оно уже было принято. Судя по заседанию Совбеза, видимо, степень единоличности принятия этих решений выше, чем мы раньше предполагали, коллегиальности там не было видно. Поэтому, вероятно, это действительно зависит от настроения одного человека.
Если говорить о последствиях, то хорошего ждать нам нечего. В военных столкновениях, как известно, все планы держатся до первого боя. Поэтому мы не знаем, сколько продлится эта операция, не знаем ее целей, когда она остановится и остановится ли. Также мы не знаем, как будет вести себя противоположная сторона, все остальные страны мира. Ясно, что всем будет плохо. Но в каких именно формах — мы увидим.
Могут ли запретить выезд за границу для россиян? В условиях военной операции границы могут быть закрыты с двух сторон: и на выезд, и на въезд. Это вполне возможно. Кто уехал — тот уехал, кто остался — тот уже здесь.
Лия Ахеджакова, актриса
Случившееся — это большая, чудовищная беда. Кранты экономике, позор и гробы. Вот все, что я могу сказать. Бесконечные гробы и там, и тут. Нам уже никто не поможет.
Реакцию российского общества предусмотреть нельзя, выражение несогласия стало слишком опасным. [На возможных митингах] всех повяжут, мол, у нас пандемия и кто-то вышел не в маске. Повяжут всех.
Отношения между Россией и Украиной на многие, многие годы прерваны. Это нельзя простить. Не знаю, как немцы смогли отмыться после той войны.
Павел Лузин, эксперт по внешней и оборонной политике
Для оценки происходящего нужно понимать масштаб операции. Мы пока не представляем, какая цель и задача у [российских] военных. Поэтому нельзя понять и стратегию выхода из этого конфликта. Вариантов того, как принималось решение, я вижу два. Если есть какое-то ограничение на применение силы, тогда, возможно, мы сможем «выползти» на какое-то политическое урегулирование более или менее приемлемое для России. Если ограничений нет и, как сказал Путин в своем обращении, что мы будем денацифицировать Украину, то это за гранью любой внешнеполитической рациональности. Я это анализировать никак не могу, это не поддается методологии.
Если операция действительно полномасштабная, то Россия потеряет все, вне зависимости от того, победит она на поле боя или нет. Она потеряет все в политическом смысле, потому что дело ведь не в том, сколько человек мы потеряем. Да, это очень важно, но мы говорим сейчас обо всей стране. Дело в том, что будет взят курс [оппонентами] на наше удушение, блокаду. Тогда, условно, через десять лет мы не будем запускать ни самолеты, ни спутники, ничего. Комплектующие для всего этого импортируются (даже с учетом того, что восемь лет идет программа импортозамещения). От наших нефтегазовых поставок будут отказываться, не надо недооценивать возможность такого сценария. И никакой Китай Европу и США нам не заменит.
Думаю, эта [военная] операция все-таки должна быть ограниченной, иначе Россия потеряет промышленность. Допустим, мы разгромим ВСУ, но не сможем импортировать ни технологии, ни оборудование, ни комплектующие, ни прекурсоры для нефтехимии. Также не сможем экспортировать ни самолеты, на которые у нас большие планы, ни атомные станции, а, возможно, в перспективе металлы и нефтегаз. Ирак в свое время тоже был незаменим как поставщик нефти, а потом он стал продавать нефть в обмен на продовольствие.
Все наши внешнеполитические интересы [в любом случае] мы спустим в унитаз, включая договор о ядерном нераспространении, сделку с Ираном, на которую российские дипломаты положили очень много сил в последний год. Я надеюсь, что речь идет об ограниченной операции, политические последствия которой все равно будут тяжелые, но которые не будут фатальными для России. Иначе у нас будет деиндустриализация страны — не в перспективе года-двух, но в течение нескольких десятилетий мы потеряем все.
В результате этих событий стоит ждать утрату дееспособности государственных институтов. Все [национальные] программы посыпятся, бюджет посыпется, правительство просто не сможет исполнять свои функции в полной мере, только какие-то критически важные. Условно, электричество у нас не отключат, без еды мы, наверное, не останемся, но это не развитие, не модернизация, на которую правительство даже в нашей системе нацелено. Придется менять [экономические] цели, переверстывать бюджет. Это будет кризис элит, их деморализация.
Но это [будет] еще и кризис институтов, потому что сейчас они не знают, что делать. Они не знают, как они будут работать следующие месяц, год, пять лет? У власти, у банков, у крупных корпораций горизонт планирования 3-5 лет.
Энергетики станут думать, будут ли у нас нефть и газ покупать, Минпромторг будет думать, что делать с санкциями, что с экспортом. Вчера ВЭБ попал под санкции, и это уже удар по инвестициям в промышленность, по инвестиционным проектам. Это ведь не просто банк, это госкорпорация развития.
Также и с армией. Контрактники — это, во многом, не те, кто сознательно всю жизнь хочет служить в армии, но и призывники, которым в военкомат предложили два года служить по контракту, вместо двух лет жить в казарме. Поэтому в армии будет кадровый поток — люди шли в армию за зарплатой, за военной ипотекой, но не умирать в стране, которую сам Путин недавно называл братской. Это деморализация армии в том числе. Пусть и не многие, но тысячи людей просто положат свой рапорт на стол.
Беседовал Денис Бондарев
*Организация признана Минюстом иностранным агентом