Суд над группой лиц, обвиняемых в стремлении отделить Сибирь от Российской империи
С. БУНТМАН: Ну что ж, друзья, добрый вечер! Из разных мест мы с Алексеем Кузнецовым.
А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!
С. БУНТМАН: Вот. Из разных, причём не в студии, что тот, что другой, получается так у нас.
А. КУЗНЕЦОВ: А дело у нас сегодня такое, сепаратистское, поэтому мы сепарировались.
С. БУНТМАН: Вот. Сепаратистское. При этом я должен объявить торжественный дисклеймер. Что мы ни в коей мере, ни в малейшей даже, не поддерживаем идеи расчленения чего бы то ни было и какого бы то ни было сепаратизма. Вот. Мы по… Да, и сразу, пока я не потерял вот здесь то, что нам пишут в чате, пока я не потерял — очень просят объявлять тему, вывешивать в программе — собственно уже в программе, которая у нас идёт в программе «Дилетанта» и «Живого Гвоздя». Вот, так что…
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, ребята вывешивают накануне вечером, так что она, в общем, сутки-то висит. Там, ну хорошо, будем стараться, в своём телеграм-канале я буду, наверно, тоже заранее, где-то… Ну, в общем, как принято решение, где-то в районе вторника-среды, соответственно, буду объявлять, хорошо. Всё чем, всё чем можем.
С. БУНТМАН: И последнее — eatermeet, который, который нам это, об этом просил нас, вот он тоже говорит, что мы все вообще из разных мест здесь. Так что мы…
А. КУЗНЕЦОВ: Это правда! Да, это правда.
С. БУНТМАН: Это очень тонко! Тонко!
А. КУЗНЕЦОВ: Я, кстати, надеюсь, что нас, несмотря на разницу во времени и то, что, в общем, поздний вечер уже в некоторых районах Сибири, а в некоторых не поздний, но всё равно глубокий достаточно. Я надеюсь, что нас Сибирь тоже посмотрит.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Хотя им эта история…
С. БУНТМАН: Уже заявили из Красноярска.
А. КУЗНЕЦОВ: Прекрасно, Красноярск один из трёх основных…
С. БУНТМАН: Из Кемерово! Да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Из трёх основных городов: Томск, Омск, Красноярск, ну ещё Иркутск, конечно, — вот это те города, где это было заметнее всего, вот это вот движение. Но я думаю, что сибиряки о своих героях знают, потому что именами нескольких героев нашей сегодняшней передачи названы улицы в нескольких сибирских городах, стоят памятники, выходит литература — а надо сказать, что когда мы от журнала «Дилетант» с ребятами были на красноярской книжной ярмарке, я имел возможность с огромной радостью убедиться в том, какой интереснейший и очень значительный по объёму пласт вот краеведческой, сибирской литературы существует.
С. БУНТМАН: А помнишь, это всегда было!
А. КУЗНЕЦОВ: Было, да.
С. БУНТМАН: Помнишь, специально ездили: там, например, за декабристской литературой нужно было вообще в Иркутск ехать, где был центр, да, исследований.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, да. Вообще это, так сказать, тоже тема, которая заслуживает, я считаю, отдельного рассказа: как люди ездили в Советском Союзе, позднем Советском Союзе за книжками в экспедиции, то в Архангельск, потому что архангельское издательство отличалось, то в Кишинёв, который мог, там, первым издать какой-нибудь роман братьев Стругацких, то, там, за Ахматовой в Мурманск, да? То есть это вообще-то тоже такое, много о нашем, скажем, о нашей юности говорит. Ну так вот, значит. Что за дело? Дельце это чисто жандармское, да? Жандармы раскрыли организацию. Правда, в отличие от многих жандармских делец, организация действительно была. Правда, назвать её организацией — вот всё-таки сильно погрешить против истины. У этой организации не было пока ни сколько-нибудь оформившегося руководства, ни какого-то там политсовета, штаба, как его ни назовите, не было каких-то мало-мальски регулярных изданий. Даже, в общем-то, программу действий они себе, видимо, представляли в самых-самых общих чертах. Впечатление такое, как если бы декабристов будущих накрыли где-то на стадии «Союза спасения». Году эдак в 1817-м. Вот увидели бы примерно то, что увидели, так сказать, следователи в этой ситуации в организации сибирских сепаратистов, или сибирских областников, как это часто сегодня называется, да — областничество, такой термин применительно к ним существует. Началось всё на самом деле не в Сибири, началось всё в Петербурге, как и положено в империи. В петербургском Университете, в петербургских институтах, например, петербургском, значит, историческом — извините, педагогическом, конечно, институте — училось некоторое количество сибиряков. И они создали что-то вроде землячества — самое, в общем, обычное для студентов дело, да, люди, находящиеся далеко от дома, тянутся к таким же, к людям, которые, там, ходили по тем же улицам, которые дышали тем же воздухом, которые представляют себе, значит, несколько другой уклад жизни. А в Сибири он, конечно, несколько другой, и в XIX веке тоже. В XIX веке, наверно, даже в большей степени, чем сейчас: не было уравняющего всех телевизора, связывающего всех Интернета и всего прочего, да?
С. БУНТМАН: Ну конечно, да. Да, и при общей глобализации, вообще, когда очень много всего общего.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, конечно.
С. БУНТМАН: Чехов, на Сахалин едучи, очень подробно об этом писал.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Совершенно верно.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: И вот, значит, как это всегда: требуется, нужен некий человек, вокруг которого бы это всё забурлило. И такой человек нашёлся. Николай Семёнович Щукин, сейчас Полина нам даст первую картиночку, первый портрет. Она, к сожалению, очень низкого качества, другой я не нашёл. Но тем не менее вы имеете себе представление: такой типичный интеллигент, чем-то ужасно напоминающий молодого Добролюбова. Очками, видимо. Вот что о нём напишет, да, хорошо его знавший товарищ: «Вечно подвижный, неугомонный, впечатлительный, хватающий жадно на лету всё новое, необыкновенное и быстро усваивающий, он выражал тип любознательного и восприимчивого сибиряка. Усвоив что-либо, он делался фанатичным поклонником и апостолом новой идеи, часто не переварив её вполне. Решительный, лаконичный тон, умение обрезать противника, страстность и горячность, которую он вносил, производили впечатление человека убеждённого и непреклонного». И вот, не закончив по каким-то там своим личным обстоятельствам курса в педагогическом институте в Петербурге, он в пятьдесят девятом устраивается в Томске учителем в гимназию, и там вокруг него, естественно — молодой, энергичный, интересный, из столицы приехавший учитель — вокруг него возникает кружок гимназистов старшего класса, и он некоторых из них, в том числе двух будущих фигурантов, значит, этого дела, Наумова и Ядринцева, он соблазняет — хотя возможно, они и до этого, и без него как бы собирались — он соблазняет ехать в Петербург в Университет учиться. Они туда приезжают со свежими силами, вливаются в это землячество, и в конечном итоге получается такой вот клуб людей, которые обсуждают будущее их любимой Сибири. Что их в первую очередь не устраивает? Значит, их не устраивает засилие абсолютно бесконтрольного, совершенно оборзевшего, другое слово не подберёшь, чиновничества. Давайте вспомним, что вообще-то один из первых губернаторов Сибири — и мы об этом деле делали, значит, целую передачу, в своё время царём-батюшкой Петром за абсолютно наглое воровство к смертной казни был приговорён, да?
С. БУНТМАН: Да, было такое дело, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Но надо сказать, что дело это не очень исправило, и сибирские губернаторы, а также вице-губернаторы, гражданские губернаторы отдельных областей, полицмейстеры и всё прочее проворовывались с завидной регулярностью. Иногда их репрессировали, чаще отправляли тихо в отставку или переводили куда-нибудь в другое место. В это упёрся такой, в общем, необычный губернатор Сибири в начале XIX века, как Иван Борисович Пестель. Папа Павла Ивановича. Который, будучи, видимо, редкостным самодуром, при этом был — бывает такое — судя по всему, честным человеком. Хотя про него, там, говорили и писали как про любого другого сибирского губернатора, но медицинский факт: выйдя в отставку, имел двести тысяч долгу, притом что жил абсолютно скромно, никаких там, значит, садов Семирамиды и прочих, значит, замков с лебедями не имел. Вот. И потом до конца жизни с этими долгами, значит, расплачивался. Что он писал в столицу — а потом он в столицу переселился, оставаясь губернатором: и вот то, что купцы, и то, что власти у купцов на содержании, а купцы соответственно, и про винные откупа. Там замечательная история, как один винный откупщик разбавлял водку водой, естественно, а для сохранения крепости доливал купоросу.
С. БУНТМАН: Вот здорово-то!
А. КУЗНЕЦОВ: Народ мёр просто в прямом смысле слова.
С. БУНТМАН: Но это сопутствующие потери.
А. КУЗНЕЦОВ: Безусловно. Хотя, так сказать, задача населения Сибири людишками, она государство всегда очень беспокоила, и в нашем журнале, который ещё сейчас пока в продаже, «Ермак. Покорение Сибири», там в том числе есть и об этом материал, каким образом эти задачи решались, какие там послабления делались для того, чтобы хоть какой-то народишко проживал. Вот их не устраивает это засилье чиновников, их не устраивает чудовищная дороговизна, они считают, что она искусственная. И, видимо, это так, потому что одно из деяний того же Пестеля, когда он стал губернатором в Сибири, например, заключалось в том, что он цены привёл в соответствие. В результате фунт говядины, которая стоила 12 копеек, стала стоить 5 копеек. Не слабо так, в два с половиной раза цены свалились? То же самое с хлебом, то же самое с другими товарами. Их не устраивает то, что абсолютно никак не учитывается специфика коренных народов. Хотя сами они к ним не принадлежат, они выходцы в основном либо из купеческого сословия, либо из казачьего офицерства, имеется в виду сибирское казачество.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Но тем не менее, они — люди просвещённые, они — люди либеральные, они об этой проблеме тоже думают. И вот они говорят, говорят, говорят, а потом потихонечку они заканчивают и уезжают обратно, заканчивают и уезжают обратно. То есть вот эти идеи, начавшие булькать на столичной почве, они постепенно туда, обратно трансформируются. Кто в Иркутстке, кто в Тобольске, кто в Омске, кто в Томске, кто где. И местные правоохранители, особенно по части политического правоохранения, начинают с некоторым удивлением констатировать, что что-то происходить начало как-то. Всё у нас было хорошо, сплошные концерты, а теперь пошли какие-то лекции. И вот я приведу документ… Полин, покажите нам, пожалуйста, следующую фотографию, это главный наш сегодняшний герой, слева он в молодости, справа он в конце своей довольно длинной жизни, 85 лет он проживёт, это Григорий Николаевич Потанин, совершенно замечательный этнограф, географ и человек, очень много сделавший для развития Сибири, во всех отношениях.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Следующая, третья картинка, тоже двойная, тоже в молодости и тоже постарше, — это выдающийся этнограф и археолог Николай Михайлович Ядринцев, я надеюсь, что я правильно ставлю ударение. Человек, который потом уже, после отбытия ссылки, после возвращения к активной деятельности, будет первооткрывателем древнетюркских памятников на Орхоне, и именно он первым будет исследовать развалины Каракорума, легендарной столицы Чингисхана, и Орду-балыка, уйгурского каганата в Монголии. Человек, чьим именем, вот я как раз его в первую очередь имел в виду, когда говорил, что его именем в некольких сибирских городах названы улицы.
И вот четвёртая картинка, одиночный портрет, Серафим Серафимович Шашков. Вот этот самый Серафим Серафимович Шашков, поучившись в столице и возбудившись к общественно полезной деятельности, начал читать лекции по сибирским городам, о чём имеется документец. Документец поразительный, если учитывать, что написал его начальник Томского губернского жандармского управления Киприан Фаустинович Кретковский. Майор, через 10 лет мы его встретим уже генерал-майором, жандарм до мозга костей, с младых ногтей, с младших офицерских чинов жандарм, такой жандарм-жандарм. В то время, когда он составляет этот документ, в Казани умирает его жена, Анна Егоровна Мертваго, но вот ему, видимо, дела службы не позволяют к ней присоединиться. Я имею в виду в смысле не на том свете…
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: А в Казани. Документ поразительный, вот смотрите: «В начале сего февраля», — это 1865 год, — «прибыл в город Томск проездом из Восточной Сибири некоторый лектор Шашков, урожденец Иркутской губернии, происхождение из духовного звания, получивший образование в Казанской академии и потом поступил в Санкт-Петербургский университет. Но, как говорят, не окончивший курсы, исключён был из оного вследствие беспорядков, происходивших там в 1861 году». Потом жандармы присовокупили справку, что не имел он к этим беспорядкам никакого отношения и курсы не закончил не из-за исключения, а по личным обстоятельствам. «Личность этого молодого человека со светлыми познаниями, прекрасной диктой», — то есть речью, — «и прогрессивными идеями снискала себе в кругу томского общества благосклонных, принявших с охотой предложение его читать в общественном собрании публичные лекции, которые с дозволения томского губернатора Лерхе», — в сторону томского губернатора Генриха Лерхе пошёл хороший булыжник такой, ему потом действительно эта деятельность отольётся, тем более что человек был жутко упрямый, всё время пытался спорить, даже с вышестоящим начальством, и ему, конечно, припомнят, что у него под крылом, с его дозволения вот это всё произросло, — «с дозволения томского губернатора Лерхе производилась по представляемой его программе, при посещении каждый раз до ста пятидесяти человек слушателей», — неплохо для провинциальных лекций, — «преимущественно из купечества, мещан, сосланных из Польши по политическим делам», — вот это сразу должно нервное подёргивание у начальства было вызвать, 1863 год, восстание польское, ссыльных — в Сибирь, и вот в 1865-м они тут лекции слушают, понимаете ли, — «и одной четвёртой части», — как я понимаю, от общего числа присутствующих, — «чиновного класса людей. В первой лекции о временах завоевания Сибири, не соблюдая последовательность в истории Сибири, Шашков выбирал статьи самых чёрных событий, выставляя резко ужасы произвола и деспотизма властей во всех ступенях администрации, начиная с бюрократов до местных людей чиновных, которыми поселенные инородцы подвергались тяжким испытаниям, указывая на бездействие при этом правительства». Понятно, формула обвинения, но дальше фраза абсолютно поразительная. «Чтением этим Шашков не сказал ничего нового или невероподобного. Известно всем, что в сибирском крае и в настоящее время преобладающий порок во всех чиновных властях — корысть и взяточничество». Пишет начальник местного КГБ, отлично. «И многие слушатели сей лекции испытывают и видят бесправные злоупотребления их. На второй лекции были читаны статьи так же исключительно в выборе каких-либо катастроф, происходивших от злоупотребления властей, начиная с XVII столетия до современности, от древних с беспредельными правами воевод до генерала Муравьева включительно». Я думаю, генерал Муравьев-Амурский имеется в виду.
С. БУНТМАН: Да, да, конечно.
А. КУЗНЕЦОВ: «Описывая таким родом исторические события в Сибири, Шашков, увлекаясь, фразировал оные собственным заключением, так что почти по каждой статье чтения его делался вывод к тому, что причиной беспорядков само правительство. Сжатость способов народного образования относил к умыслу всегдашней опеки правительства. В деспотизме прежних главных начальников сибирского края полагал причину ту, что высылались на эти должности для того, чтобы нажиться, то по интригам приближенных ко двору, то по связям родства, тоже с корыстной целью». И так далее, это не всё донесение…
С. БУНТМАН: А как подробно-то! Подробно-то, подробно.
А. КУЗНЕЦОВ: Подробно, при этом он как бы пишет, что молодой-то человек блестящий, молодой-то человек образованный, с прекрасной речью, вроде как не злодей. И вот пойди пойми его полицейскую душонку, зачем он это делает.
С. БУНТМАН: Напомним, который год это у нас?
А. КУЗНЕЦОВ: 1865, начало 65-го года. Польское восстание 1863-го и заключительный этап войны северо-американских штатов, которую мы называем войной Севера и Юга, а они чаще войной Гражданской.
С. БУНТМАН: Но при этом ещё и реформы сейчас идут.
А. КУЗНЕЦОВ: И реформы, обязательно об этом сейчас будет. Итак, жандармы пока, не торопясь, переписываются, но дальше происходит событие, которое, собственно, всю эту ситуацию взорвало. 21 мая 1865 года. Дайте нам, пожалуйста, Полин, там есть единственная фотография здания, классицистского такого, с колоннами, очень красивого. Оно и сейчас в Омске стоит. И, по-моему, используется всё по тому же назначению, как военно-учебное заведение. Это Омский кадетский корпус. Самое старое в Сибири военно-учебное заведение, в 1813 году созданный. В нём, кстати говоря, некоторые наши фигуранты поучились.
И вот у одного балбеса, у одного кадета этого корпуса обнаруживают прокламацию, которая называется «Патриотам Сибири».
С. БУНТМАН: Реальная прокламация?
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно реальная прокламация, сейчас я её зачитаю, частично: она длинная, три страницы убористого текста. Похоже, что она была напечатана, видимо, каким-то гектографом, или что-то в этом роде, на папиросной бумаге. Потому что выяснилось, что юноша её даже не читал: он, мерзавец, курил, табак у него был, а папиросная бумага у него закончилась, и он во время увольнения, будучи у себя дома, в Омске, к старшему брату в стол залез, нашёл там несколько листков папиросной бумаги и спёр. А потом у него в тумбочке это всё накрыли совершенно случайно при обычном тумбочковом осмотре, которым в военных учебных заведениях придаётся большое значение.
С. БУНТМАН: Вот всё из-за балбесов бывает!
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно, абсолютно! Они потом… Ядринцев так и будет писать: дело, начавшееся с дурака-кадета… вот оно. Да, действительно, в начале — дурак-кадет. «Несостоятельность русского правительства управлять подвластными ему народами признана в настоящее время всеми благомыслящими и честными людьми России», — хорошее начало, да?
С. БУНТМАН: Угу.
А. КУЗНЕЦОВ: «День ото дня ненависть и недовольство императорством усиливаются. Повсюду организуются оппозиционные партии, и русские области живут накануне революции. Сибирь более чем прочие части Империи прочувствовала всю тяжесть монархического гнёта, всю силу притеснений и оскорблений, наносимых народу от её самовластных правителей. С самого начала наша страна, будучи завоёвана нашим народом для создания в ней независимой свободной жизни, была беззаконно захвачена в руках жадных к обладанию московских царей и самовольно присвоена ими вместе с народом. В продолжение почти трёх столетий в неё посылались воеводы и губернаторы, которые, по своему произволу управляя ею, обирали и грабили, пытали и мучили, вешали и убивали несчастный народ наш. Вся история Сибири ознаменована страшными насилиями и злодействами царского чиновничества да рядом политических и экономических стеснений. Присвоение себе народных земель, захват целых гор, изобилующих драгоценностями, в казну, как Алтайских или Нерченских, грабёж народа, разорение инородцев, сборы податей, идущих не на народные нужды, а на содержание воров и убийц народных — чиновников, на обогащение царских любовниц и толпы шпионов. Кабала целых сословий казне: как-то казаков и подзаводских крестьян; наводнение страны ссыльными преступниками, развращающими коренное население, стеснение торговли, создание частных и казённых монополий, в последнее время раздача земель чиновникам и покушение тем создать поземельную аристократию на угнетение народа; и тысячи подобных преступлений». В Сибири нет крепостного права, но вот они обвиняют власть, что она переносит, да, раздавая чиновникам из европейской части страны земли, переносит эти традиции и в Сибирь тоже, да. О реформах: «Твердя о реформах, оно не даёт народу заботиться о своих нуждах через выборных и вверяет судьбу его по-прежнему подлому чиновничеству, столько лет сосавшему народную кровь. Суля милости, правительство передушило тысячи поляков. Плодом его «благодеяний», у его ног лежит ограбленная, сожжённая, окровавленная Польша», — ну, в общем, публицистический, так сказать, задор вы чувствуете, и стиль тоже понятен. «Интересы Сибири никогда не соединятся с интересами России как страны при других условиях и при другом положении, нежели Россия. Особенное географическое положение, особенная территория, особенная производительность, особенные экономические интересы, особенные соседние страны, а вследствие этого потребность в особенной политике — всё это требует самостоятельности Сибири, и она должна отделиться от России во имя блага своего народа, создавшего своё государство на началах народного самоуправления». Мы, наверное, Серёж, должны прерваться, да, сейчас? А потом к резолюции перейдём.
С. БУНТМАН: Да, мы прервёмся, и я хотел бы только одним замечанием эту часть нашу завершить. Пишет Константин Смирнов: «Напоминает аргументацию североамериканских колонистов периода борьбы за независимость».
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно, и сейчас во второй части мы всё это увидим, конечно.
С. БУНТМАН: Да, это очень точно. А мы, друзья, с вами, у нас реклама будет, а потом мы книжечку представим.
Друзья, у нас в shop. diletant.media есть книга, которую вы наверняка читали, а если не читали, то кино смотрели — это я без всякого презрения говорю — это «Графиня Монсоро» Александра Дюма. Но дело в том, что стоит посмотреть на обложку этой книги, то вы поймёте, что эта книга стоит того, чтобы её именно в бумажном виде иметь и читать. Потому что уже на обложке видно, что это иллюстрации, а если почитать описание, то иллюстрации в полном, в полном количестве — то, что сделал Морис Лелуар знаменитый. Я думаю, что очень многие, почти все знают иллюстрации Мориса Лелуара к «Трём мушкетёрам», и те, кто их любит страстно, те жалеют, что «Двадцать лет спустя» он не иллюстрировал. Что бы там получилось, что бы невероятное сделалось! Но вот «Графиня Монсоро» у него есть, так что эту книжку вы совершенно можете с удовольствием приобрести у нас на shop. diletant.media. Но, кстати, загляните — я всё время заглядываю и прокручиваю экраны этого сайта и вижу, что он всё пополняется и пополняется замечательными вещами: и «Памятники исторической мысли», и «Литпамятники», «Литпамятники» даже с суперобложками, как вот, например, здесь Мелори «Смерть Артура» есть в суперобложке. И прекрасная у нас появилась «Античная библиотека», и в «Античной библиотеке» есть трагедии Софокла, есть римская сатира, есть Овидий и есть Вергилий, так что смотрите, выбирайте себе и наслаждайтесь.
А. КУЗНЕЦОВ: Есть несколько — добавлю — замечательных советских собраний сочинений в единственном экземпляре: 2 часа назад ещё был 8-томный Конан Дойл, ещё был рыжий Майн Рид, ещё был Фенимор Купер. Обратите внимание.
С. БУНТМАН: Пёстренький.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, пёстренький.
С. БУНТМАН: Пёстренький Фенимор Купер, прекраснейший совершенно. Я так радовался, когда… Уткин почему-то стеснялся, когда подарил мне на день рождения, уже во взрослом возрасте, подарил мне собрание сочинений Фенимора Купера. Я не знаю, я его как мог обнял, что называется, да. Вот. Я был страшно рад. Друзья мои, забегайте туда, на shop. diletant.media, и наслаждайтесь приобретёнными книгами.
Но вот мы завершили таким замечанием, что это напоминает вот, своеобразие Сибири и бездумное занесение, что даже из жандармского видно, между прочим, доклада — бездумное занесение обычаев и поборов, и чуть-чуть, и сейчас случится та же история с налогами, как в тех же самых североамериканских колониях.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, да. То есть до Бостонского чаепития, в принципе, уже всё созрело, что называется, и чай даже есть: через Кяхту возят из Китая.
С. БУНТМАН: Да-да, чай есть, а я уж не говорю о бумаге гербовой, которую надо приобретать, что тоже было одной из причин вообще возмущения американцев, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. И монополии, которые были причиной — всё это есть, и непризнание за ними прав не колонии, а так сказать, нормальной территории, да — No taxation without representation — всё это, конечно, есть, и поэтому, когда составители прокламации переходят к тому, а что, собственно, делать, то Соединённые Штаты, естественно, зазвучат. «В настоящее время основывается и организуется в Сибири общество «Независимость Сибири», что вам даёт случай, дети нашей родины, начать действовать в видах освобождения и лучшего будущего народа вашего. Именем этого общества мы обращаемся к вам теперь, честные люди и граждане Сибири. От вас зависит будущее спасение вашей страны, вы первые должны сказать слово правды народу, указав все злодейства и казни, делаемые в стране вашей, и обнаружить всю ложь льстивых обещаний врагов народа. Вы должны предсказать лучшее будущее страны вашей и заявить интересы народа. Вам, апостолам нового учения, принадлежит великая проповедь о независимости нашего края и создании в нём свободного общества. Для этого: сближайтесь, не показывайте вида и цели вашего сближения, деятельной пропаганды и здравых политических и экономических идей, увеличивайте свою партию, заводите сношения с другими городами, деревнями и приисками, устраивайте тайные типографии и литографии для свободного слова, собирайте деньги на революционные цели. Общество «Независимость Сибири» путём организации будет объединять вас и помогать вам. Идёмте же! Не страшитесь ни пыток, ни казней, на святое дело освобождения с криком «Да здравствует независимость Сибири! Да здравствует свободный народ наш! Да здравствует наше славное будущее!»»
С. БУНТМАН: Ну вот прокламация… Насколько она подкреплена чем-нибудь, какой-нибудь решимостью, какой-нибудь организацией?
А. КУЗНЕЦОВ: Нет.
С. БУНТМАН: Каким-нибудь призывом, не просто «Поднимайтесь!», а вот поднимайтесь туда-то и туда-то, а мы вас поддержим?
А. КУЗНЕЦОВ: Ничего пока нет, ничего пока нет.
С. БУНТМАН: То есть просто призыв?
А. КУЗНЕЦОВ: Это такой, своего рода Манифест Коммунистической партии, да, по стилю кое-что напоминает, прямо скажем.
С. БУНТМАН: Ну, популярная книжка тогда была.
А. КУЗНЕЦОВ: Популярная книжка, да, и вполне возможно, что, действительно, была ими читана. Хотя здесь, строго говоря, идеи не коммунистические. Здесь главная идея федералистская, да, демократический федерализм: мы хотим, чтобы за нами признали право самим определять свою судьбу, мы хотим быть автономны, мы хотим быть отдельны, мы хотим учитывать интересы нашего края, значит, в управлении, и так далее, и так далее. Никакой организации за этим пока нет. Полиция накрыла их на начальной стадии, на взлёте. Что бы получилось — трудно сказать. То есть эти люди — они уже не просто нигилисты, они, безусловно… Они — ровесники Базарова: в 1859 году Базаров приезжает, так сказать, из университета, и начинается действие романа «Отцы и дети». Вот, не умри Базаров, мог он, так сказать, эволюционировать потом в народника? Почему нет.
С. БУНТМАН: Даже не знаю, вот, он мог куда угодно эволюционировать, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, он мог куда угодно: мог стать, как его отец, так сказать, тихим провинциальным медиком, да…
С. БУНТМАН: А вполне мог стать таким нечаевским человеком совершенно, потому что…
А. КУЗНЕЦОВ: Кстати говоря, один из молодых членов организации, Березовский, Михаил Березовский — очень известный орнитолог и вообще зоолог — он придёт к Нечаеву, совершенно верно. Там, правда, его не осудят по нечаевскому делу, но прикосновение к нечаевской организации будет. Так что он мог, да, и к Нечаеву тоже…
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну и полиция, а точнее жандармерия в первую очередь, — полиция у неё просто на подхвате — берётся за дело. Будет арестовано около 60 человек: это, конечно, всё интеллигенция, это всё молодая интеллигенция. Значит, некоторое количество отпустят, около 40 к делу будет так или иначе присобачено: содействовали, недонесение, всё… Изданы документы этого дела отдельной книжкой уже в XXI веке, и там куча всяких записок, рапортов жандармских офицеров: «Вызвал студента такого-то, отобрал у него объяснение. Тот объясняет, что вот переписывался с таким-то, но просто потому что…» Всё это очень напоминает, вот, диссидентские дела, молодёжные организации 1960-х годов в Советском Союзе. Кто-то сразу уходит в отказ: да нет, да ничего такого. Кто-то, наоборот, как мотылёк летит на огонь: да, вот мы тут это самое… Самое интересное, на мой взгляд, — это реакция не этих молодых людей, а самое интересное — это как суетятся чиновники. Вот, например, человек, который исправляет обязанность генерал-губернатора Сибири — Александр Осипович Дюгамель. Дайте, пожалуйста, Полин, картинку — там человек в мундире в таком, так сказать, картинка чёрно-белая — это я описываю Полине, чтобы мы не перепутали, чтобы то, что нужно, вывели. Вот это Александр Осипович Дюгамель, пишет докладную записку. Он же понимает, что с него спросят: как это, у него, под его, так сказать, просвещённым генерал-губернаторством такая хрень зацвела, да? Он пишет записку, которая называется «О состоянии умов»: «В мае месяце 1865 года случайно найдена прокламация возмутительного и противоправительственного характера у одного из воспитанников Сибирского кадетского корпуса, по показаниям которого открыты потом переписки. Немедленно были произведены обыски у некоторых других лиц в Омске, Томске, Красноярске, Иркутске и Москве. По этому поводу учреждена была мною следственная комиссия в городе Омске, куда и доставлены для допроса арестованными все прикосновенные к этому делу. Преступленная и бессмысленная цель заговорщиков заключалась в отделении Сибири от России и образовании из неё какой-то федеративной республики вроде североамериканских Соединённых Штатов. К счастью, это тайное общество ещё не успело окрепнуть и число его адептов оказалось весьма незначительным. Для осуществления своих преступных замыслов заговорщики, как видно, рассчитывали более на будущее, для чего и старались преимущественно действовать на молодое поколение. При этом священным долгом считаю всеподданнейше донести вашему императорскому величеству, что народонаселение Западной Сибири отнюдь не сочувствует безрассудным мечтам этой горсти заблудших юношей и не понимает даже их стремлений». Вот отличный аргумент: государь, ты не сомневайся в нашем народе, да? Народишко у нас настолько верноподданный, что не понимает даже, что они говорят.
Кстати говоря, пройдёт всего несколько лет, и гигантское дело о пропаганде в Российской Империи, знаменитый Процесс 193-х, он покажет: действительно не понимает, действительно, когда вот эти, когда началось хождение в народ и вот эта интеллигенция пошла крестьянам объяснять, почему им нужен социализм и не нужно царя — народ не понимал: как, как без царя? Как без начальника? Как без воров-начальников-то, а с кем договариваться? Кстати, потом вот эти ребята, уже став взрослыми умудрёнными людьми — они каждый по-своему с разочарованием напишут: вот мы очень надеялись на сибирских предпринимателей, думали, что вот они как в Америке станут основой, опорой вот этого движения. Мы убедились — это им не нужно, они привыкли к этой ситуации, что подкупил губернатора — и спи спокойно. Заноси по определённым числам по определённому адресу, и хоть купорос в водку доливай, вот что хошь, то и делай. Их это устраивает, да? Для того чтобы грабительский капитализм перерос в что-то относительно цивилизованное, нужно что-то, нужно нечто, да, а сам, видимо, не перерастёт.
Ну, в общем, так или иначе, Дюгамель оправдывается, Дюгамель создаёт следственную комиссию из шести человек. Потом вот в этом сборнике документов, там будет обильная переписка о награждении: кому какой орденишко, кому годовой оклад жалованья, — председателю комиссии — годовой оклад жалованья, 1400 рублей, между прочим, — кому полугодовой оклад жалованья — тоже, между прочим, немало для них, да? Вот. И в результате ничего такого, вот, то, о чём ты спрашивал: есть ли за этим хоть какая-то конкретная деятельность — ничего этого не обнаружат. То есть, на самом деле, к чести полиции и администрации, надо сказать, что они не соблазнились тем, чтобы это дело представить как действующую организацию. Не думаю, что они это сделали, потому что были хорошими людьми. Просто они, скорее всего, боялись, что, если получится, что организация была уже действующей, им же и прилетит — я поэтому и цитирую записку Дюгамеля, где он говорит: «Нет, они не успели, не успели! Мы вовремя схватили, к счастью, слава богу!»
С. БУНТМАН: Не-не-не.
А. КУЗНЕЦОВ: 23 декабря 1865 года господину главному начальника Третьего отделения собственной его величества Канцелярии, то есть князю Василию Андреевичу Долгорукому: «Следственная комиссия, учреждённая в Омске по поводу распространения в Сибири вредных противоправительственных идей, окончила ныне производимое ею дело», — 2,5 года, да? 2,5 года они их мурыжыли, допрашивали, содержали в Омском тюремном замке. Правда, по воспоминаниям участников, содержание там было либеральное, камеры закрывались только на ночь, а можно было даже за очень небольшую денежку уйти из тюрьмы в ближайший кабак. Но только обязательно вовремя вернуться и никакого там шума не учинить в этом кабаке, иначе господину караульному офицеру, там, неприятности всякие.
С. БУНТМАН: Ну конечно, да!
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. То есть везде люди, да? И в Сибири тоже люди. «Окончено производимое дело, которое вместе с описью, приложениями и краткою запискою из дела согласно отзыву от 18 июня за номером 14 40 имею честь препроводить на благоусмотрение вашего сиятельства: председатель следственной комиссии, член совета главного управления Западной Сибири, действительный статский советник Пелино, вместе с этим командированным мною в Санкт-Петербург для представления всеподданнейшего отчёта может быть полезен при рассмотрении дела как человек изучивший в продолжении полугода компрометированных лиц и знающий хорошо все обстоятельства этого дела». Ну, забегая вперёд, сразу скажу, что пригодится статский советник Пелино, не вернётся в Сибирь, будет приспособлен по части Третьего отделения для дальнейшего использования. Дело передаётся в, как мы бы сейчас сказали, федеральную следственную комиссию, в главную следственную комиссию при императоре. Полин, там у вас есть портрет цветной красавца в белом кавалергардском мундире. Покажите его, пожалуйста, всем. Это председатель этой самой следственной комиссии, конечно, он уже не так молод, как на портрете. Никакого особенного влияния на это дело он не окажет, но просто интересно, кто это. Его фамилия Ланской. Это муж Натальи Николаевны Гончаровой.
С. БУНТМАН: Это тот?..
А. КУЗНЕЦОВ: В первом замужестве Пушкиной.
С. БУНТМАН: Ах, ах, ну да, это тот Ланской!
А. КУЗНЕЦОВ: Это тот Ланской, да. А чего удивляться, Серёж, если дочь Александра Сергеевича Пушкина вышла замуж за сына Леонтия Васильевича Дубельта.
С. БУНТМАН: Нет, тут нечего удивляться. Что, хорошая партия, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Партия оказалась дрянь, поскольку…
С. БУНТМАН: Дрянь, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Младший Дубельт был абсолютно неисправимый буян и игрок, в результате они вынуждены были разъехаться и жить по отдельности. Её, кстати говоря, предупреждали, и вот тот же Ланской, её отчим, предупреждал. Но она говорила — а больше женихов нет! А то я вообще останусь, как старшая сестра, не замужем, да? Так что нет уж, извините, выйду. Но потом, конечно, естественно, вынуждена была признать правоту родителей. Как оно с детьми-то всегда бывает.
С. БУНТМАН: Да. Ну вот.
А. КУЗНЕЦОВ: На следствии — на следствии эти молодые люди вели себя по-разному. Кто-то признавал всё и говорил — да, да, это мы, я не… так же как декабристы, да? Я не собираюсь скрывать, если я сейчас начну говорить, что это не я и что это не мои мысли, я этим скомпрометирую то дело, да, которое я, так сказать, делал. Нет, я, вот, готов понести наказание. Кто-то пытался изворачиваться, кто-то просто ушёл в глухую несознанку и никаких показаний по существу не дал. Ну, это в общем-то всё дело обычное. Что в конечном итоге было по этому поводу решено? Решено было, что главный виновный, заводчик всему — это Григорий Николаевич Потанин. Похоже, что так оно, в общем-то, и было, да, похоже, что из него не сделали паровоза, как скажут уголовники, он действительно был вот этой вот душой этой организации. Ну, соответственно, дело было передано для решения в Сенат. Шли последние месяцы старого суда. Февраль шестьдесят шестого года. Уже осенью шестьдесят шестого года заработают, по крайней мере в европейской части России, новые судебные учреждения, Сенат превратится в высшую кассационную инстанцию. Пока ещё Сенат — это верховный суд империи и, соответственно, ему… Причём поручили это дело одному из московских департаментов, да, было четыре петербургских департамента, два московских, два варшавских. Почему-то в московский департамент отправили, трудно сказать мне.
С. БУНТМАН: Ну всё-таки ближе к Сибири.
А. КУЗНЕЦОВ: Может, потому что ближе к Сибири, может, потому что какие-то действительно ушки, там, организации в Москве тоже торчали. Трудно сказать. Но в общем и целом Сенат вынес приговор в отношении почти сорока человек. Правда, большинство из них в приговоре Сената значатся как-либо освобождённые по, так сказать, отсутствию их прикосновения к организации, либо их дела переданы для решения в административном порядке. То есть переданы фактически полиции, а это максимум могло означать ссылку, да? В тюрьму полиция административным порядком отправить не могла. Больше всего пострадало полдюжины человек. Значит, наиболее суровым образом, как я уже сказал, пострадал Потанин. В отношении него была применена гражданская казнь. Лишение всех прав состояния. Не только особенных, присвоенных, его сословия, да, а вообще. Он перестаёт быть гражданином — ну, понятие «гражданин» нет в то время, оно в советский период…
С. БУНТМАН: Да. Но это, что это означает конкретно для человека?
А. КУЗНЕЦОВ: Это означает, что он не может вступать в брак, что он не может владеть имуществом как собственник, это, собственно, его переводит в разряд недееспособных в гражданско-правовом отношении.
С. БУНТМАН: То есть он никто просто?
А. КУЗНЕЦОВ: Он никто. Ему это вернут потом, через некоторое время, потихонечку вернут. Вот. Но пять лет каторги, сначала дали пятнадцать, но потом сам Сенат ходатайствовал о смягчении, и в итоговом приговоре пять лет каторги. Хотели сначала законопатить в Зерентуй. На зерентуйскую каторгу, да? Но тут взвилось сибирское начальство. Вы чего?!! Они же сибирские сепаратисты! Вы хотите их у нас здесь оставить, да?!! Пустили козла в огород?! Так сказать, стеречь капусту. Забирайте их!
С. БУНТМАН: Куда?
А. КУЗНЕЦОВ: И в результате… Вот! И меня два красивых охранника повезли из Сибири в Сибирь. Куда?
С. БУНТМАН: Куда, здесь уже в чате предлагали их отвезти в Петербург.
А. КУЗНЕЦОВ: На самом деле чат угадал. В результате, значит, Потанина законопатили на пять лет в каторгу, на каторгу под Хельсинки.
С. БУНТМАН: А! Вот эти балтийские каторги, да?
А. КУЗНЕЦОВ: Свеаборгская крепость.
С. БУНТМАН: Свеаборг! Ой! Это, это жуткое место на самом-то деле.
А. КУЗНЕЦОВ: Это очень неприятное место. Он отбудет там до семьдесят первого года, оставит воспоминания об этой каторге, ничего там хорошего не было, но слава Богу, в общем, он, ну, не надорвёт своё здоровье на ней, потому что некоторые в ссылке здоровье своё оставят и проживут в результате по окончании недолго. Он окажется человеком, видимо, необычайно здоровым. Слушайте, ну, если он, уже будучи немолодым человеком, потом будет возглавлять пять экспедиций в Центральной Азии!
С. БУНТМАН: Ого! Ну да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Внутренняя Монголия, китайская граница, его младшим коллегой, учеником будет Обручев, знаменитый географ и писатель-фантаст, «Плутония», «Земля Санникова», да? А сам, кстати говоря, Потанин был крестником не кого-нибудь, а Семёнова-Тян-Шанского. Тот его в своё время благословил на занятия географией. То есть здесь научные совершенно невероятные, значит, перспективы. Вот, значит. «Во дворе тюрьмы», — это как происходила гражданская казнь. Губернатор, боясь, что может народ сбежаться и выйти беспорядки, губернатор распорядился процедуру осуществить ранним-ранним утром, в районе пяти часов утра. «Потанина посадили на высокую колесницу, повезли на базарную площадь, там ввели на эшафот. Палач привязал руки к столбу». Палач был из неопытных, и Потанин слышал, он потом будет в своих воспоминаниях будет рассказывать, как молодой жандармский офицер с смешанным чувством сожаления и возмущения скажет в сторону — палач-то дела своего не знает! Как хорошо всё-таки, что были прекрасные молодые люди, одетые в жандармские мундиры, которые так беспокоились о том, что вот…
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Как всё не аляписто получается, да? Так сказать, специалистов-то нету! «Чиновник прочитал приговор, сломал над головой каторжника шпагу, процедура завершилась. Зрителей было немного: спившиеся калеки, торговцы квасом, случайные зеваки». Сам Потанин отметил, что в толпе не было ни одного интеллигентного лица, ни одного женского… ни одной дамской шляпки, всё действительно вот… Ну кто рано утром на базарной площади может находиться? Те, кто с позднего вечера, скажем так, там.
С. БУНТМАН: Да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Что касается остальных, то им определили в качестве места ссылки, у них не каторга, а ссылка, у них лишение не всех прав, а только особенных, по состоянию присвоенных. То есть иными словами, они по уровню своих гражданских прав приравнивались к крестьянам. Самое нижнее сословие Российской Империи, у которого нет никаких особенных прав. Вот их, соответственно, до этого состояния низводили, их разослали на север европейской части страны, в две губернии: в Архангельскую, в хорошо нам известный по проекту «Мой район» город Шенкурск. Там, кстати говоря, вообще хорошая компания собиралась: там в это время в ссылке Натансон будет находиться, Марк, знаменитый народник, а впоследствии один из создателей эсеровской партии, да, там, там им было с кем пообщаться, видимо. И Олонецкая губерния, а Олонецкая губерния со столицей в Петрозаводске — это большая часть нынешней Карелии, хороший кусок нынешней Архангельской области, и, по-моему, небольшой кусок нынешней Вологодской, если я не ошибаюсь. Ну вот за Архангельскую и за Карелию я уверен, насчёт Вологодской нет. Вот, соответственно, это такой вот русский европейский север, и вот что интересно — не знаю, совпадение или нет, но за…
С. БУНТМАН: Не думаешь?
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, может быть. Но за два года до того, как они туда отправились по приговору суда, туда был начальственным приказом переведён губернским начальником жандармского управления наш самый майор. Да. Вот. Тот самый, который так, так сказать, интересно составил донесение ещё до того, как дело началось. Киприан Фаустинович Кретковский, там он, соответственно, дорастёт до генерал-майорского чина. А что? Конечно, повышение. Вроде и там губернский жандармский начальник, и там, но тут-то губерния европейская, и до Петербурга совсем недалеко.
С. БУНТМАН: Ну да, ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Чего там — от Петрозаводска до Петербурга?
С. БУНТМАН: Да, в общем-то лечь и поползти, там будет пару дней, вот.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно! Ну вот в результате все они переживут ссылку, никто в ссылке не скончается, но я говорю вот — Шашков, например, очень здорово себе здоровье там испортит. Вот, и в конечном итоге станут выдающимися деятелями своего дела, большинство вернётся в Сибирь и оставит там большой след: в сибирской публицистике, в сибирской литературе, в географии, в этнографии, в археологии. Ну, что сказать? Вот Потанин умрёт в первые дни прихода красных на место Колчака, он будет очень тяжело и достаточно долго умирать от болезни, умрёт со словами: «А так хочется ещё пожить, хочется знать, что будет с нашей любимой Россией». Вот сегодня, да, через сто лет после его смерти хочется сказать — умирайте-умирайте, не отвлекайтесь.
С. БУНТМАН: Власти могли сказать, конечно — вот видите? Вот видите?
А. КУЗНЕЦОВ: Да!
С. БУНТМАН: Да, вот мы научили уму-разуму.
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно!
С. БУНТМАН: В самом начале! И вот такие люди прекрасные из них, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Как говорил Жванецкий, небольшие дозы домкома, парткома и товарищеского суда дают самые благоприятные результаты.
С. БУНТМАН: Да. Вот Алексей Хотыненко говорит, что у них рядом Свеаборгская улица. Я думаю, что они назывались в советское время в честь свеаборского восстания.
А. КУЗНЕЦОВ: Наверное.
С. БУНТМАН: В основном.
А. КУЗНЕЦОВ: А Алексей Хотыненко нас что, со звуком слушает? О, это редчайший случай. Особенный день, красным цветом раскрасим.
С. БУНТМАН: Ну, ну друзья мои, ну каждый волен слушать как может.
А. КУЗНЕЦОВ: Это правда. Я просто удивился, я чего сказал, просто удивился.
С. БУНТМАН: Да. Да, так. Просто прекрасно, я ему очень благодарен, что он вспоминает эту вещь. Вот, ну что ж, друзья мои, мы на этом завершаем сегодняшний разбор дела политического, как оказалось. Мы — сегодня Быков будет в записи, но с чатом сегодня будут. Будут у нас, и «Четверги» будут у нас, пастуховские, с Алексеем Венедиктовым, который никуда не делся, как бы вы этого ни ждали. Так же как никуда не делся и Белковский, будет он завтра у нас в шестнадцать часов, и после этого сразу у меня, чтоб два раза не бегать, у меня сразу будет «Слухай Эхо».
А. КУЗНЕЦОВ: «Слухай Эхо».
С. БУНТМАН: Так что я вас всех жду.
А. КУЗНЕЦОВ: А сейчас, я так понимаю, Василий Полонский с Владиславом Иноземцевым беседуют в «Особом мнении».
С. БУНТМАН: Прекрасно, да. Прекрасно. Всего вам доброго, до свидания!
А. КУЗНЕЦОВ: Всего хорошего! Всем всего доброго.