Иммунолог Лилия Добродеева рассказала о последствиях коронавируса для организма

Коронавирус стал самым горячим объектом информационных спекуляций. В Интернете – тонны противоречивой информации. Сумятицу вносят так называемые блогеры, берущие на себя миссию всезнайки в любой сфере, – от кулинарии до вопросов зарождения Вселенной. Поклонникам раскрученных интернет-омутом сомнительных экспертов, как правило, нужны простые объяснения. Но появившийся в жизни человека вирус – сложная и многогранная проблема. О глобальной вирусной угрозе не один год предупреждали многие учёные и даже кинематографисты, но их голос утонул в потоке других проблем. Человечество оказалось, мягко говоря, не готово к встрече с COVID-19. Разные аспекты пандемии сейчас не обсуждает только ленивый. Однако, чтобы разобраться в происходящем, нужны эксперты высокого уровня. Мы побеседовали с профессиональным иммунологом, директором Института физиологии природных адаптаций ФИЦКИА УрО РАН, доктором медицинских наук, заслуженным деятелем науки РФ Лилией Добродеевой. – Лилия Константиновна, вы учёный и врач, принимающий больных, перенёсших новую коронавирусную инфекцию. Какие тенденции вы отмечаете? – Да, я вижу специфические закономерности, связанные с последствиями перенесённого заболевания. Мы их выявляем и исправляем. Не могу сказать, что вирус не оставляет за собой следа. Есть последствия специфического иммунологического характера, нарушение физиологических функций. Последствия перенесённого коронавируса могут проявляться в форме гиперреактивности со стороны многих систем. Это отчасти похоже на то, что мы привыкли называть аллергией. Но это не та знакомая многим аллергия – поллиноз (реакция на пыльцу растений. – Прим. ред.) или когда аллерген попадает в организм с пищей. Это другое. Гиперреактивность – более широкое понятие, когда человек отвечает повышенной реакцией на какой-то несущий потенциальную опасность фактор. Мы определяем варианты реакций с помощью антител, которые называются реагинами. – А в чём специфика гиперреактивности после перенесённого коронавируса? – В организме появляются высокие концентрации цитокинов, молекул, мобилизующих другие клетки к иммунному ответу.  Сейчас в СМИ часто используют понятие «цитокиновый шторм» (избыточная реакция организма, в том числе и на вирусную инфекцию, нарушение нормальной работы иммунитета. – Прим. ред.). Я бы не сказала, что у каждого переболевшего он наблюдается. Он проявляется примерно у 20 процентов тяжело перенёсших инфекцию. Есть и другие варианты постковидных проявлений. Мы сталкиваемся с аутосенсибилизацией, то есть с повышенным уровнем антител к собственным антигенам. Это антитела к ДНК, РНК, фосфолипидам и т. д. Но и такая реакция не является чем-то новым. Вирусы могут вызывать подобные реакции. – А что это значит, если объяснять по-простому? – «Анти» означает «против». Антитела всегда разрушают то, к чему они образованы. Они могут разрушать вирус. А могут разрушать и ДНК или коллаген (белок соединительной ткани), как это происходит при ревматизме. Аутосенсибилизация – не новое явление. К слову, это один из механизмов обновления и старения. Человек к старости накапливает аутоантитела, их концентрация повышается, происходит расширение их спектра – организм медленно разрушается. Ещё одна группа обращающихся за помощью – люди, у которых развилась паника. – И много паникующих пациентов? – Примерно 50 процентов. Диагноз, который ставят сегодня психотерапевты и психиатры, – паническая атака. Таких людей приходится тщательно обследовать, чтобы убедить, что у них всё поправимо. Эти проявления похожи на то, что в отечественной медицине было принято называть вегетососудистой дистонией, дисфункцией вегетативной нервной системы. У таких людей мы наблюдаем повышенное содержание в крови нейромедиаторов и гормонов, таких как ацетилхолин, дофамин, адреналин и т. д. Именно они провоцируют возбуждение и истерическую реакцию. Среди тех, у кого паника, много людей, которые не болели коронавирусом, но очень боятся заразиться. – Если судить по историческим публикациям, ситуация с коронавирусом напоминает картину с гриппом «испанка», который свирепствовал 100 лет назад. – Да, но не только. Паника, например, началась, когда 40 лет назад заговорили о СПИДе. Сегодня о нём так не говорят. Найден основной способ передачи и есть ясность: хочешь – болей, хочешь жить – веди себя по-другому. – Но есть люди, которые отрицают, что СПИД существует. – Я много занималась изучением этой инфекции, организовала когда-то в Архангельске первую в области лабораторию по изучению СПИДа. На кафедре микробиологии АГМИ (ныне СГМУ) мы обследовали людей, которых к нам посылали инфекционисты, не знающие, что делать с этими больными. СПИД – инфекционный иммунодефицит T-хелперов (лимфоцитов, усиливающих иммунный ответ), из-за которого умирают люди после случайных инфекций. У этого вируса тот же рецептор, что и у хелперов. Он соединяется с иммунной клеткой, разрушает её – и всё: человек постепенно лишается иммунной защиты. – А теперь появились люди, которые считают, что коронавирус – сущий пустяк типа гриппа или простуды. – Да что вы! Это опасная, серьёзная инфекция! И вот почему. Дело в том, что эволюционируют не только люди. Чем проще живая структура, тем быстрее идёт её эволюция. Вирус состоит только из РНК (рибонуклеиновой кислоты) и белковой оболочки. Это очень простая биологическая структура. С неё, возможно, началась жизнь на Земле. В отличие от вируса гриппа коронавирус больше адаптирован к выживанию и способен очень быстро размножаться в организме человека. И, конечно, люди должны понимать, что ограничение контактов в период пандемии – это необходимый шаг, который помогает снизить количество заболевших. – Много ли среди тех, кого вы наблюдаете, переболевших гипертоников и диабетиков, которых в прессе часто упоминают в контексте тяжёлого течения COVID-19? – Я считаю, что многое зависит от того, на каком фоне развивалось заражение. От того, в каком состоянии человек находился до заражения, так он и болеет. Если у него есть системное заболевание – тот же ревматизм, эндартериит (хроническое заболевание сосудов. – Прим. ред.), нарушение обмена веществ и т. д., когда не один орган страдает, а система, то наблюдается более тяжёлое течение болезни. Сейчас много говорят о пневмонии, вызываемой ковидом. Но этот вирус не вызывает настоящей пневмонии. Вирус гриппа обладает способностью агглютинировать, то есть склеивать эритроциты (красные кровяные тельца, разносящие кислород по организму). А коронавирус отличается тем, что агглютинирует нейтрофилы (лейкоциты или белые кровяные тельца, защищающие организм от патогенов). Депо – запас – нейтрофилов находится в лёгких. Из-за склеивания нейтрофилов в лёгких образуются тромбы. Агрегаты нейтрофилов разрушаются и выделяют при этом огромное количество биологически активных субстанций, в том числе провоспалительных цитокинов. Как результат – лёгкие плохо дышат. К этим проявлениям добавляется всё остальное: страдает головной мозг, люди теряют зрение, слух. Всё зависит от того, насколько повреждается сосудистая система. – А пресловутая потеря обоняния? – Это не проблема. Вирусы размножаются в эпителиальной клетке слизистой, и клетка временно теряет ряд своих функций. Более того, клетки слизистой носа теряют ещё и способность выделять слизь. Но эпителиальные клетки сами по себе живут только три дня, а затем слой слизистой довольно быстро возобновляется. – Вы согласны с тезисом «чем тяжелее человек перенёс заболевание, тем выше у него будет иммунитет»? – При лёгком течении заболевания, когда оно закончилось за пять-десять дней, продолжительность иммунной защиты может быть очень короткой. Если человек ощутимо болел месяц, всё это время вирус в нём циркулировал, вызывал иммунные реакции, то продолжительность и уровень защитных реакций будет выше. Это общая закономерность для динамики. Но здесь есть предел. И если человек думает, что, переболев, получил иммунитет навсегда, это, к сожалению, не так. Кроме того, тяжёлое течение болезни практически всегда отличается подавлением иммунного ответа вплоть до аллергии, полного отсутствия формирования иммунной защиты. – Что касается факторов заражения, существует ли понятие «доза вируса»? – Да, существует понятие «инфицирующая доза», при которой начинается заболевание. Например, чтобы заболеть дизентерией Флексера, нужно проглотить большое количество бактерий с пищей. А для лихорадки Эбола достаточно одного вириона. Инфицирующая доза коронавируса, я думаю, – не маленькая. Почему я так считаю? Конечно, данных пока мало. Но, судя по всему, в основном заражения происходят в самолётах, лифтах, на продолжительных мероприятиях, проводимых в замкнутых пространствах, дома – при непосредственном контакте с родными. То есть для заражения нужна достаточно высокая концентрация вируса. – Наши читатели приводят такой пример, что после общего собрания на работе заразились пятеро. Все справились с инфекцией. Но среди заболевших были и непривитые, и привитые. А вот те, кто уже перенёс заболевание ранее, не заразились. Выходит, постинфекционный иммунитет более надёжный? Другое дело, что никто не знает, насколько его хватит, и насколько тяжёлым будет течение болезни что при первом, что при повторном заражении. – Более эффективным является клеточно опосредованный иммунитет, а не антителозависимый. При клеточно опосредованном иммунитете в организме появляются клетки-киллеры, которые специфически находят инфицированные вирусом клетки, после чего весь этот комплекс погибает. Но очень многие тяжело переносят болезнь. Поэтому очевидно, что нужно соблюдать все меры эпидемиологической предосторожности – носить маски и мыть руки. – В таком случае получается, что вакцинация – это дополнительная страховка даже для тех, кто обладает крепким здоровьем, не говоря о людях с хроническими заболеваниями. – Вопросов о необходимости вакцинопрофилактики не стоит. Нас с вами не нужно убеждать, что вакцинация – дело хорошее, она помогла нам справиться с полиомиелитом, натуральной оспой, дизентерией и другими инфекциями. Вакцинация как метод профилактики прекрасно себя проявила. Есть вопрос об эффективности. Сегодня стали говорить об эффективности вакцин, но конкретных сведений мало. И я считаю, что лица, которые обладают этими сведениями, должны дать населению более конкретную информацию. Чтобы люди поняли и поверили, что это действительно эффективно. Прежде всего нужны данные от эпидемиологов. Это недостаток информационной работы. Конечно, есть ещё фактор изменчивости вируса, антигенного дрейфа. Есть вирусы-хамелеоны, к ним, например, можно отнести тот же вирус гриппа. В его составе – четыре гемагглютенина и восемь нейраминидаз (белки и ферменты, позволяющие вирусу крепиться к здоровой клетке организма). Комбинации этих антигенов создают бесчисленное количество антигенных вариантов (штаммов). И они могут образовываться в Индии, Китае, где угодно. Поэтому очень важно дать человеку понять, почему ему нужно прививаться конкретной вакциной. – Лилия Константиновна, а сами вы привились? – Я перенесла заболевание в лёгкой форме, но буду прививаться. – Что бы вы посоветовали тем, кто переболел? – Тем, кто чувствует себя нормально, – радоваться жизни. А если человек ощущает последствия, то, конечно, надо провериться. Александр СВЕТЛОВ На фото: Лилия Добродеева выступает с докладом на совместном выездном заседании президиумов Российской академии наук и Уральского отделения РАН в Архангельске.