«Безбилетники». Роман-сериал. Серия 13. «Крым»

Они сели на скамейке у вокзального фонтана, раскрыли карту.

— Что-то тут Фрунзенского не видно.

— Мелковатая. Пошли, вон рынок. Там и узнаем.

Симферополь оказался грязным суетливым городом с разбитыми тротуарами и пыльными суетливыми дорогами. Тому он почему-то напоминал телеграфный столб, сплошь заклеенный старыми и новыми объявлениями.

Через четверть часа они уже знали, что Фрунзенское переименовали в Партенит, что это на побережье где-то за Алуштой, и дешевле всего туда добраться на троллейбусе.

Монгол долго ковырялся в карманах в поисках денег, пока на асфальт не выпал изрядно помятый леликов конверт.

— Э, аккуратнее с почтой. Дай мне, у меня карманы поглубже. — Том расправил письмо, бережно положил его себе в задний карман, и они отправились на троллейбусную остановку.

Троллейбусы подъезжали один за другим, быстро всасывая в себя очередную толпу отдыхающих.

— Может так пролезем? — Сказал Монгол.

— Не пролезем. Тут кондуктор. Бери до ближайшей остановки, а выйдем во Фрунзенском. Или как там его. — Сказал Том.

— Сумку оставлю. — Монгол ушел к окошку кассы.

Том развалился у бетонной колонны. Его глаз лениво скользил по цветастым юбкам и летним шляпам, пока не наткнулся на длинноволосого блондина. Тот сидел неподалеку от него на куче рюкзаков, и ел из пакета персики. Он поймал взгляд Тома, и между ними установилась та неуловимая связь, которая так легко появляется среди неформалов по принципу «свой-чужой». Том подошел поздороваться.

— Персик хочешь? — Незнакомец опередил его, и протянул пакет.

— Спасибо. Я два возьму, для товарища. Меня Том зовут.

— А меня Свен. Из Риги.

— А вы куда сейчас?

— Сейчас в Ялту. Там сэйшн, много команд будет.

— А кто именно?

— Не знаю. Всякие. Местные, приезжие.

— Клево! Ладно, может еще увидимся. — Том пошел было к сумкам, но тут его осенило. Он бросился к Монголу.

— Слышь, едем до Ялты. Там сейшн, а Лелик говорил, что Индеец ни одного концерта не пропускает. Значит сто пудов он в Ялте! Может даже играет.

— Во, масть пошла! — Обрадовался Монгол.

Наконец, к остановке, звеня и воя подкатил их троллейбус, и они вместе с веселой толпой отдыхающих влетели внутрь. Троллейбус был древний и неповоротливый, как динозавр. Натужно взвыв, он покатил на пределе своих пенсионных сил, обдувая пассажиров из распахнутых окон. Степной ландшафт быстро сменили сопки, а за ними пошли кутающиеся в дымке облаков, покрытые сизыми лесами, горы. Троллейбус, утробно завывая, карабкался наверх.

По соседству с ними сидела компания хипарей, которые ехали в их вагоне.

— Чего пацаны невеселые такие? Не выспались? — Спросил Монгол.

— Цыгане с нами были, и гитару мою увели! — Кисло улыбнулся темноволосый скуластый парень.

— Во как. — Монгол повернулся к Тому. — Видал, романтик?

— Столкновение цивилизаций кочевников. В большом вагоне кто первый встал — того и гитара. — Изрек Том.

Троллейбус с трудом взял перевал, и, весело звеня, покатился вниз.

— Море! Море! — Встрепенулись дремавшие взрослые, а уставшие сидеть дети радостно полезли в окна.

За перевалом вдруг, — будто кто-то могучей рукой раздвинул горы и распахнул зеленый занавес, — открылся новый, неведомый мир. Внизу тяжелой стальной плитой лежало необъятное море. Справа оно упиралось в косматые, покрытые лесом утесы, над которыми высился угол похожей на шатер горы. Слева, за широкой солнечной долиной, топорщилось гигантскими каменными изваяниями длинное плоскогорье. Далекий морской горизонт клубился в туманной дымке. Его линия была размыта и нечетка. Там, где-то очень далеко, сливались воедино две одинаково чуждые человеку, непокорные стихии моря и неба. Они будто дразнили, необъятные, непостижимые, легко сосуществуя вместе, и при этом совершенно не нуждаясь в человеке.

С пассажирами автобуса произошла неуловимая перемена. Все загомонили разом, повеселели. Так ребенок, предвкушая вожделенный миг счастья, с азартом и нетерпением ищет подарок под елкой.

«А ведь счастье — это когда нет невозможного». — Подумал Том.

Солнце пробежало по его лицу, и в душе будто кто-то включил свет. Он вспомнил тот тонкий брюзжащий голосок, который глупо ныл в его голове этой ночью на неведомом полустанке, и усмехнулся.

Троллейбус повернул вправо, и покатил вдоль моря по залитой солнцем дороге. Открытые окна дышали свежестью.

«До счастья теперь только рукой подать. Оно дорого победой, а они победили». — Том глядел в окно, жадно вдыхая смолистый запах таявших на солнце кипарисов. Монгол дернул его за рукав.

— В Ялту ехать не стоит.

— Почему?

— Народ говорит, что там нормального пляжа нет. Самые козырные — под Массандрой. Это пригород. Выйдем раньше, искупнемся, и пойдем себе по берегу. Говорят, что недолго. Времени еще часа три.

Они вышли в Массандре, и тут же увидели афишу.

— «В программе выступят около двух десятков рок-коллективов из Крыма, Украины, России и стран ближайшего зарубежья. — Прочитал Монгол. — Вход 100 000 рублей.

Начало концерта в 21-00. Адрес: г. Ялта, городской курзал.»

— Слышь, заломили цену, гады! — Сказал Том.

— Да пофигу, как-нибудь залезем. Может Индеец и пустит.

— Сильно мы ему нужны! — Скептически заметил Том. Ему казалось, что чем меньше он будет надеяться на теплый прием, тем вероятнее он случится.

Массандра оказалась высоко. Они долго спускались к морю большим и густым парком, перепрыгивая через скамейки и срезая длинные тенистые аллеи. Впереди, за густыми кронами деревьев то и дело мелькал синий океан моря. И они неслись к нему, не разбирая дороги, предчувствуя, как уже совсем скоро окунут в воду свои потные, грязные, пропахшие железнодорожной копотью тела.

Внезапно лес кончился, и они с разбегу вылетели на небольшую открытую площадку. До моря было еще метров сто. Оно было совсем рядом, неестественно синее, безбрежное, какое-то чересчур выпуклое, и шевелилось, будто живое. В самом его центре, прямо под слепящим южным солнцем, мерцало небольшое серебряное озерцо. В нем неподвижно стояли белые точки парусников.

Море! Том на миг подумал, что они никогда не доберутся до него… Оно тянуло к себе неведомой магией, обещая исполнение всех желаний, придуманных или еще нет. Оно так и будет маячить вечно, где-то чуть впереди, недостижимое в своей святой красоте. Как полузабытая сказка из детства.

С тихим остервенением они ринулись дальше. До долгожданной кромки прибоя оставалось метров двадцать, но тут перед ними встал двухметровый решетчатый забор.

— На штурм! — Заорал кто-то рядом. Недалеко от них уже карабкалась через решетку компания каких-то хипарей.

Еще минута, и, побросав сумки на галечный пляж, они спешно расшнуровывали кеды, распутывали нахватавшиеся репейника шнурки, стаскивали одежду, подспудно соревнуясь друг с другом, будто от того, кто первый залезет в море, зависело что-то очень важное.

Монгол на миг опередил Тома. Он сходу разбежался, прыгнул, исчез под водой, вынырнул, сплюнул, улыбаясь во все тридцать два.

— Соленая.

Том нырнул следом в ласковую, переливающуюся солнечными бликами, воду. Она закурлыкала под грудью, тонкими струйками пузырьков покатилась вдоль тела.

— Я — прилетел! Вот оно море! — громко пропел он.

— Вот оно счастье, я прилетел! — Подхватили неподалеку знакомую песню в незнакомой компании.

«Все свои! — Подумал он. — Так и должно быть в сказке».

Через полчаса блаженства они, как земноводные, устало выползли на берег и вытянулись на обжигающей гальке.

Монгол был в восторге. Не прошло и пяти минут, как он снова ринулся в море, глубоко нырнул, размашисто поплыл кролем, вновь нырнул.

Том следил за ним из-под прищуренных ресниц, и даже немного завидовал. Море, желанное, далекое, теплое, показалось ему простым соленым водоемом. В нем больше не было тайны, которая так манила его. Что это была за тайна? Тайна человека, который когда-то на заре своей юности вышел из воды? Тайна его детства? Неосознанная тоска по тем временам, когда у него дома все было в порядке?

— В одно и то же море нельзя войти дважды. — Вздохнул он, и отвернулся, вдруг потеряв к морю всякий интерес.

Повсюду, куда ни кинь взгляд, возлежал различный неформальный люд. Это были нескладные, в рваной джинсе, бледные и загорелые, незнакомые, но такие родные люди. Они так же презрели обывательский быт тесных клеток панельных домов, и ринулись куда-то далеко, в теплые края, в далекую Ялту. Лишь в дальнем углу пляжа, испуганно поглядывая в их сторону, жались друг к другу цивилизованные обыватели. Это они были формальными хозяевами пляжа, это их заботливо отделили от остального мира решеткой высокого забора и платным входом.

— Хороша водичка. — Монгол вылез на берег.

— Посмотри. Рядом — все свои. Настоящие.

— Свои дома сидят. — Захохотал Монгол, с размаху шлепнув его по спине медузой.

Том лениво мигнул глазами, поднял голову. Около них остановилась миловидная девушка. Она явно шла мимо, но вдруг нерешительно сделала шаг в их сторону.

— Простите, молодой человек! — Обратилась она к Тому. — Я увидела у вас на сумке надпись «Не проп’ємо Україну». Вы были на этом фестивале?

— Был. — Сказал Том, удивленно разглядывая гостью. Она была явно не из их теста.

— А я там выступала! — радостно сказала та.

Том всмотрелся в ее смутно знакомое лицо. Это была одна из известных украинских поп-певиц, которых частенько крутили по телевизору. Том никак не мог вспомнить, как ее звали.

— Да, помню! Замечательный концерт был. — Нехотя ответил он, почесывая грудь. — Но вас там не очень приняли. Я вообще не понял, зачем вы там выступали. Это же был рок-концерт.

— Разве не все равно, какой концерт объединяет людей? —пожала плечами девушка.

— Конечно нет! Вы же продаетесь. А мы считаем, что песни, на которых зарабатывают, — это не песни, а… Как бы помягче… Птицы в клетках.

— Это не так…

— Вы же всегда думаете о земном, поете о земном. А рок поет о свободе от денег, от мира. О победе над собой.

Он смотрел на нее юную красоту, но она не побеждала его. Ему хотелось, чтобы с нее слез весь этот фальшивый лоск, этот пафос сытой и безболезненной жизни. Чтобы ей стало неуютно в своей искусственной золотой коже.

— Мы поем о любви. Чего же здесь земного? — Сухо ответила певица.

— И почем у вас любовь? Вы ведь даже за этот пляж заплатили, правда?

— Извините! — Деревянным голосом проговорила певица, и пошла, будто пьяная, к железным воротам пляжа.

— Что есть ты без того, что у тебя есть?! — Сказал он вслед.

— Фу ты гад! — Выдохнул Монгол, провожая взглядом ее дорогие бедра и стройную фигуру.

— Если цивилизованные люди вынуждены улыбаться тем, кого ненавидят, то панки любят только тех, кто им нравится, без лишнего лицемерия.

— Сам сочинил?

— Не-а. Это анархист Кропоткин. Правда, в моей обработке.

— Дурак твой Кропоткин. Плюнул звезде в душу.

— Если только у нее еще осталась душа. Принципы…

— Дурь какая-то эти твои принципы. — Монгол накрыл футболкой небольшой камень, положил на него голову, и закрыл глаза.

— Человек без принципов — что дерьмо в проруби.

— Согласен, но принципы принципам рознь. Жизнь — она штука длинная. Смотри, чтобы принципы твои не обломала.

— Если обломает, то грош мне цена. Превращусь в серую безмозглую единицу. В собаку Павлова. Буду ходить на работу, думать только о бабле и слушать таких, как она. Только если такое случится, — ты скажи мне, чтобы я пошел, и с балкона спрыгнул.

— Ты хитрый. У тебя невысоко. Только ноги переломаешь. — Усмехнулся Монгол.

Том закрыл глаза. Солнце разморило его. Идти никуда не хотелось. Бессонная ночь давала о себе знать, и накопленная усталость навалилась на приятелей.

Звон голосов и веселый плеск прибоя утихли, море превратились в быструю горную реку. Он стоял в по колено в ее прозрачной ледяной воде, разглядывая на дне стайки юрких, похожих на аквариумных, рыбок.

— Эй! — Услышал он, поднял голову, и вдруг увидел Светку. Она сидела на другом берегу, и что-то говорила ему оттуда, — настороженно, будто предупреждая… Но что? Ее слова терялись в шуме речки. Наверное, ничего хорошего. Ее брови были сдвинуты, руки сложены на груди. Ее слова, будто жухлые осенние листья, падали в воду, и неслись вниз, крутясь в быстрых темных водоворотах.

Ноги онемели от холода. Не переплыть, не перенырнуть, — река унесет его, как щепку, туда, вниз, в бездну, в вечные сумерки, из которых никто не возвращался.

— Как же ее услышать? — Будто повинуясь чему-то свыше, он опустился на колени и стал пить воду. Река отдавала железом.

— Ты не любишь меня. — Сказала вода светкиным голосом.

— Это не так! — Закричал он, отрываясь от реки, но Светки уже не было. Вместо нее из красных кругов возникло хмурое лицо Монгола.

— Вставай! Надо концерт искать, а то стемнеет скоро. — Сказал он.

Том моргнул, неохотно расставаясь со сном.

— Дай воды. — Наконец прохрипел пересохшим горлом. Глянул невидяще в переливающуюся сине-зеленую пучину моря, вздохнул. Вычеркнуть. Забыть. Забыть, чтобы освободиться.

Огненный апельсин солнца уже сдавили покатые, укрытые лесом горы. Не удержали его в своих косматых объятиях, и он лопнул, брызнув оранжевым соком по небу. Многолюдная набережная празднично гудела, пестрела футболками, шляпами, купальниками, текла куда-то вперед, текла обратно. Том крутил головой, с восхищением разглядывая лопоухие магнолии, розовые платаны, какие-то другие невиданные деревья, цветущие розовым, белым, красным...

— Это не школьная пальма в кадке, да. — С восхищением трогал он волокнистый ствол тощей ялтинской пальмы.

— Во ты ботан, я фигею. — Хохотал Монгол.

Курзал всё не находился. Редкие знатоки Ялты махали им руками куда-то дальше, вдоль берега. Зато слева и справа появлялось все больше неформально одетого люду, в цепях, с выбритыми висками, с ирокезами и длинноволосые. Маленькие компании легко находили общий язык, сливались в большие и, как старые друзья, двигались вместе.

— Верной дорогой идем, товарищи панки. — Кричал кто-то.

Том ощутил прилив радости, какой бывает перед праздником, когда вокруг много людей, и все заряжены весельем.

Толпа, превратившись в сплошной человеческий поток, весело и бодро текла вперед по набережной. В разные стороны от нее летели бутылки и банки. На пути оказалась небольшая площадь с ларьком «Пирожки». Какой-то юркий парень в черной косухе схватил с прилавка коржик, и дал деру. Продавщица, — полная румяная деваха с выбивающимися из-под косынки кудрявыми волосами, взвизгнув, выскочила из-за прилавка, и придерживая рукой большую колышащуюся грудь, отчаянно бросилась следом. Бесхозный ларек тут же облепили волосатые, без разбору хватая пирожки, коржики и прочие хлебобулочные, — все, что попадалось под руку. В минуту прилавок оказался пуст.

Девушка вернулась злая, всклокоченная. Непонимающим, не верящим взглядом она глядела на пустой прилавок.

— Я купил! — Сказал кто-то, бросив на блюдце пару мелких купюр.

— Ваш киоск будет вписан золотыми буквами в историю рок-н-ролла! — Заржал другой.

Бурлящий человеческий поток катился все дальше, пока не уперся в какой-то концертный зал.

— Это тот? — Нерешительно остановились первые.

— Да не. Тут тихо.

— Смотри. Это что за лажа? — Возмутился кто-то, показывая себе под ноги.

Некоторые из плит были сделаны в виде звезд. На них тусклым мрамором поблескивали имена: «София Ротару», «Алла Пугачева», «Филипп Киркоров».

— А ну, пипл, станьте вокруг меня. — Сказал кто-то. Его прикрыли.

Минута, и на звезде с именем известного поп-певца появилась свежая куча человеческого дерьма.

— Вот теперь законченная композиция! — радостно заорал кто-то.

Они оба уже давно хотели по нужде, и, заприметив неподалеку небольшой парк, отошли в сторону от этого задорного балагана. Выйдя, наконец, из кустов боковой аллеи, они увидели идущих навстречу им двух молодых, аккуратно одетых людей. В их походке, в откинутых назад плечах, в смехе, в нарочитой жестикуляции было что-то вызывающее. Так ведут себя новые хозяева, которые оценивают дом, не обращая внимания на собирающих вещи бывших жильцов.

— It’s wonderful! — Том отчетливо услышал жующий гласные, будто надтреснутый говор.

— Иностранцы! — Прошептал Монгол. — Смотри! Живые иностранцы!

— Похоже что американцы. — Со знанием дела сказал Том. Давай их стреманем.

— Зачем?

— А чего они… За девками нашими ездят! — Нашелся Том.

— Точно! У, гады! — Согласился Монгол.

Английским Том почти не владел, органически не переваривая этот предмет еще в школе, зато с удовольствием переводил тексты любимых групп. Когда они поравнялись с американцами, он сделал страшное лицо и прошипел.

— Мужики, а где тут курзал?

— I don’t know! — Парень поближе развел руками, и слегка отклонился от собеседника, дабы обозначить дистанцию.

— Шо, не вкурил, бродяга? Whеre is kurzal? — Наседал Монгол сбоку. — Rock music?

— А, рок, джи-джи-джи! — Радостно закивал второй, вроде бы понимая, о чем речь, но в то же время слегка бледнея. — We don’t know!

— I tell you, you must die!Я говорю тебе, ты должен умереть! (англ.) — Искаженная цитата из песни группы The Doors «Alabama song». В оригинале: I tell you, we must die! — Прошипел Том, ткнув пальцем в ближайшего субъекта.

Парочка шарахнулась в сторону, попятилась.

— I don’t know! — Закричали оба, и изо всех сил припустили по темной аллее. У угла один из них повернулся и закричал:

— Нэ стрэлюай! Нэ стрэлюай!

— Иди давай, а то отрихтуем по самый суверенитет! — Крикнул Монгол.

Но те уже скрылись за углом.

— Вставили пистон! — Хохоча, они вновь вышли на набережную, вдыхая пьянящую южную смесь смолы и моря. Наконец, до них донеслось тяжелое тумканье бас-барабана, а вскоре показался и долгожданный музыкальный павильон. Ломиться сквозь кордоны не пришлось: большую открытую сцену курзала обрамляли закрытые трибуны. На их нешироких, слегка наклоненных крышах возлежали все те, кто решил посмотреть концерт бесплатно.

— Лежачие места! Это лучшие места на моей памяти, — воскликнул Том. — Теперь самое время отпраздновать.

Они влезли на крышу.

— Я стопку разбил. — Сказал Монгол. — а кружку забыл.

Стакан нашелся у соседа, русоволосого парня в тертой кожаной безрукавке.

— Подогреете? — Спросил тот.

— Чистый. — Монгол налил ему половину стакана. — Ты Индейца не знаешь?

— Не, не знаю такого, — проглотив спирт, захрипел парень. — Я не местный, из Кривого Рога.

— О, панковское место. Говорят, у вас гопов много?

— Да, город стрёмный... Длинный, как кишка. Самый длинный в Европе. А гопов везде много. Ну ничего, живы покуда.

— Давно здесь?

— Уже месяц. Хорошо тут, в Ялте. Гопоты почти нет. Ништяков много. Только скучновато. Слишком все уютно. Ни коробок бетонных тебе, ни заводов. Летов вообще не звучит. Вот поешь его, а вокруг все эти пальмы, бабы голые ходят. Какая-то подделка во всем чувствуется. Не достоевское тут место. А хипарям и растаманам — раздолье.

— Гопники поди все по домам бухают. Поэтому на Крым денег нет, — засмеялся Том.

— Э, не… — криворожец хитро прищурился, покачав пальцем, — здесь гастролеров много. Еще познакомишься.

— А где здесь вообще вписываются?

— А везде. Где лег, — там и вписка. Тепло. — Засмеялся собеседник.

Том перевернулся на живот, и растянулся на не успевшей остыть от дневного зноя крыше, посмотрел на сцену. По ней из стороны в сторону носился кудрявый вокалист, время от времени бросая свое легкое тело прямо в ревущую под сценой публику. Толпа не давала ему упасть, и торжественно водружала обратно. Повсюду царил живой, стихийный, никем не объявленный праздник. Хиппи и панки всех расцветок съехались сюда с просторов необъятного бывшего СССР. Кто-то сидел на трибунах, кто-то лежал вокруг, кто-то неподалеку бродил у моря. То тут, то там сизыми облачками клубился тяжелый дым с запахом поздней осени. Кто-то пил, кто-то спал, кто-то целовался. Кто-то, подперев руками голову, наслаждался концертом мотыляя головой в такт музыке. Все эти люди были такими же, как он.

— Хорошо. — С чувством проговорил Монгол.

***

Когда концерт кончился и народ стал расходиться, они стали поперек аллеи, и цепляясь ко всем, спрашивали, не знает ли кто Индейца.

Индейца никто не знал.

— Приезжие все. — Удрученно констатировал Том.

— Смотри, как жестко пацана футболят, — Монгол ткнул пальцем в мелкого, не по возрасту хайратого хипаря в феньках по локоть и с рюкзаком за спиной.

— Пацаны, впишите меня кто-нибудь. Ну впишите, пацаны! — Стонал пацаненок.

— Да пошел ты! — то и дело слышалось в его адрес.

— Может повод дал? — задумался Том.

— Здарова. — Из темени на них выполз их криворожский знакомый. Он уже едва держался на ногах. С ним был один из выступающих, длинноволосый худой музыкант с бледным лицом и детскими синими глазами.

— Во, Винт, эти пацаны Индейца ищут.

— Отличный барабанщик. — ответил Винт. — Но на концерте его не было.

— Выходит, нужно к нему домой ехать. — Сказал Монгол.

— Завтра с утра и поедем. — Ответил Том.

— К нему без мазы ехать. Он крезанулся.

— Что, крыша поехала?

— Я его в прошлом году в Джанкое видел, он дынями торговал. Совсем никакой был. Бледный как тень, еле на ногах держался.

— Может обдолбался чем-то?

— Может. — Винт пожал плечами. — Да он и не слазил.

Выходя, они вновь заприметили мелкого хипаря. Он бросился к ним:

— Пацаны, впишите меня!

— Чувак, да легко. Пошли.

— А вы где зависаете?

— Мы наверное в парке заночуем, под Массандрой. Там скамеек много, места хватит.

— В Приморском? Не, это далеко. Блин, придется опять дома ночевать! — и он расстроенно пошлепал темным летним бульваром.

— Вот! Вот за это я и не люблю Систему. — Сказал Том, глядя ему вслед. — У Системы нет средств борьбы с фальшивыми кадрами. То же самое было в КПСС. Только там были не дежурные фенечки и искусственно драные коленки, а посты и награды. И тут та же беда: отличить настоящих людей от замаскированных под неформалов обывателей.

— Шарик круглый. Жизнь сведет и разведет. — Изрек Монгол.

Они вернулись в Приморский парк глубокой ночью, и, растянувшись на скамейках у круглой клумбы, заснули.

Тому снилось, что он совсем старый. Кажется, ему лет сорок. Ночь, тишина. Он сидит под замком в сарае, и знает, что на рассвете его должны расстрелять. Открывается дверь, но это еще не расстрел. В сарай вталкивают Монгола. Ему почему-то лет двенадцать, но он точно знает, что где-то здесь припрятан совок. Они находят его в углу под соломой, и долго роют подкоп в холодной, глинистой земле. За стенкой несется состав. В нем уезжает Лелик. Он что-то кричит им, — что-то очень важное, чего не разобрать за монотонным стуком железных колес...

Поезд ушел, но грохот остался. Он стал более дробным, совсем рассыпчатым, будто множество людей, собравшись вместе, выбивали пыльные ковры.

От автора:

КУРБАТОВ Юрий

Я работаю в журнале «Фома». Мой роман посвящен контр-культуре 90-х и основан на реальных событиях, происходивших в то время. Он вырос из личных заметок в моем блоге, на которые я получил живой и сильный отклик читателей. Здесь нет надуманной чернухи и картонных героев, зато есть настоящие, живые люди, полные надежд. Роман публикуется бесплатно, с сокращениями. У меня есть мечта издать его полную версию на бумаге.

Помочь автору издать книгу

Сообщение «Безбилетники». Роман-сериал. Серия 13. «Крым» появились сначала на Православный журнал "Фома".