Страницы истории Крыма: о зарождении виноделия, о графе Голицине, Пушкине и графине Голициной
Это третья часть очерка, здесь первая и вторая части.
Виноградники на побережье:
Последующие осмысленные шаги по развитию виноградарства и виноделия в Крыму были сделаны после восшествия на престол Александра I, серьезно относившегося к наследию своей августейшей бабушки Екатерины II, он обратил свой взор на юг России.
В Крым было направлено несколько комиссий для выяснения эконoмических возможностей полуострова, и, наконец, одна нз них, так называемая экспедиция Государственного хозяйства, пришла к выводу, что важнейшей отраслью края должно стать виноделие. Особое внимание экспедиция уделила обширным долинам возле Судака, так называемым «землям первой стенени», где больше всего было сосредоточено виноградников и где производились лучшие вина.
"Конкретная работа по реализации принятых решений" была поручена академику Петру Симону Палласу. Большой педант, специалист в области «натуральной истории», он был одним из самых ярких представителей весьма распространенного тогда класса немецких ученых, состоявших на службе Российской короны, и одним из последних в мире естествоиспытателей, которые интересовались природой в целом, а не отдельными ее явлениями. Он составлял новые географические карты, изучал метеориты, исследовал фауну и флору, искал полезные ископаемые, писал статьи по этнографии и истории.
Свои последние экспедиционные работы Паллас провел в южных районах России и завершил их изданием на немецком языке двухтомника «Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского государства в 1793-1794 годах», в котором, в частности, дал всестороннее описание Крыма. Немало страниц этого труда посвящено винограду и вину, которые, насколько можно судить, представляли для Палласа предмет не только академического интереса - уж, очень интересные подробности он приводит:
"...Проехав плоские возвышениости между известково-мергельными горами, достигают около 6 верст от Бахчисарая маленькой реки Качи, текущей в обильной растительностью долине, приятной, хотя по своей сырости и нездоровой. Спускаясь отсюда к морю, вдоль по Каче, находим много плодовых садов в особенности виноградников, доставляющих частью сладковатое, довольно полное, но недолго сохраняющееся вино. За эти вина, между которыми мало выделывается красных, платят во время виноделия около рубля за ведро, тогда как за плоское, слабое вино, скисающеe в первую же весну, добываемое в низинах Алмы, платят только от 70 до 80 копеек.
... Культура и сорта винограда почти одинаковы на Алме и Каче, но положение виноградников на последней теплее, а их почва благоприятнее. Здесь так же, как и в Венгрии, не дают винограду расти ни стволом, ни шпалерами, но ведут его кустом, чего образовывают на каждом род головы, из которой пускают несколько побегов для плодоношения будущего года.
...Белбекская долина: вся эта долина заполнена садами; в ней посажены виноградники, вину которых мергельная почва придает вкус столь же сладкий, как и приятный, уподобляя его при хорошем уходе шипучему шампанскому, лучшие виноградинки были посажены сербом, отставным полковником Тотовинчем..."
Надо ли удивляться, что само это "путешествие по южным наместничествам" закончилось для Палласа тем, что академик, испросив высочайшего разрешения, пошел по пути полковника Тотовича и поселился в полюбившемся ему Крыму. В Симферополе Палласу принадлежали дом и загородная дача, а в Судаке - дом с виноградником и винным подвалом.
Подвал не пустовал: Паллас не только продолжал писать научные труды, но и вплотную занялся практическим виноградарством и виноделием. Как теоретик он описал около 40 сортов крымского винограда и отметил, что лучше всего растут там лозы «местного роду», к которым ученый относил, в частности, Кокур.
Практические же шаги состояли в том, что для скреищвания академик выписал более 90 тысяч виноградных лоз из Франции, Испании, Астрахани и Кизляра, провел первые опыты по выделке «Крымского шампанского», реализовал много других позитивных начинаний. При Палласе в Судаке уже выпускались вина различных марок и качества, в частности, так называемое "Судацкое Сарандовское, через бумагу пропущенное", "Судацкое Палласовское", "Судацкое белое" и другие.
В 1804 году правительство, в очередной раз озаботившееся судьбой российского виноделия, открыло в Судакской долине, "поощаряя субсидиями", первое казенное училище виноградорства и виноделия и приписало к новому учебному заведению 55 десятин казенных виноградников. Какие взять земли для этого участка, решал сам академик Паллас, который возглавил училище.
Почти одновременно с учреждением этого «колледжа» вблизи Судака был создан питомник «для расширенного распространения лучших виноградных лоз». Позднее к новому учебному заведению причислены были и другие казенные, в Крыму находившиеся виноградные и фруктовые сады.
Судакское училише просуществовало почти четверть века. Правда, учили в нем очень своеобразно, если вообще учили. Без большого преувеличения этот «виноградорский техникум» можно было назвать "военно-виноградарским": в нем "положено было содержать от 10 до 15 учеников из военно-сиротских отделений и 20 работников из рекрутов Таврической, Херсонской и Екатерннославской губерний с тем, чтобы все они выслужили при училище по сроку такое время, какое были обязаны служить солдаты в те времена.
"Детей солдат позволено было помещать на вакансии учеников, а других, не подающих успехов в обучении, одинаково как и всех других неспособных и безнадежных, отсылали для определения на военную службу".
Фактически это означало - 25 лет продолжалось "обучение" в Судакском училище! Альтернативой могла стать только служба в армии, которая тоже продолжалась четверть века, «как вообще о солдатах узаконено». Безусловно, «сверх казенных учеников и работников должно было принимать в училище и людей, желающих обучаться виноделию», но таковые в Судак на этих условиях почему-то не очень стремились.
На дальнейшую судьбу училища немало повлияло и то примечательное для виноградарства Крыма обстоятельство, что убеленный сединами академик Петр Симон Паллас, проживший в России более 40 лет, в конце жизни засобирался на историческую родину: в 1809 году он продал свое имение в Судаке, а в 1810-м уехал в Германию, где через год и скончался. Судакское училище поступило в непосредственное ведение Таврического гражданского губрнатopa.
Путешествовавший примерно в это время по Крыму И. А. Муравьев-Апостол, "отец" 6yдущиx декабристов, оставил в своих записях горькие строки:
"Обетованная земля сия в руках людей, весьма худо знающих виноградное садоводство, а еще того менее делание вина. Вся цель их, кажется, состоит в том только, чтобы как можно более надавить соку, не заботясь о том, выйдет ли из него хорошее или дурное вино...
Впрочем, замечание сие относится не к одному Судаку, вообще ко всему Крыму; особенно в южной части, виноград такой, какой я лучше нигде не едал, а вина не только хорошего, но и посредственного пет. Положим, что качество здешнего винограда не способно давать холодные вина, каковы вырабатываются около Бордо, в Северной Бургундии, в Шампании; но для чего бы не производить из него, если бы только хотели и умели, подобно, Малаге, Хересу, или, по крайней мере горячим винам Каталонии и Мускатам Ангедока? - этого нет; потому что на сию часть сельского домоводства жалко и посмотреть: природа всем щедро наградила, а люди не пользуются дарами ее, или портят то, за что принимаются..."
Следуюший поворот в этой непростой истории связан с громким именем французского герцога Армана Эмманюэля дю Плесси Ришелье.
Скрывающийся в далекой заснеженной стране (России) от бурных событий Великой французской революции, герцог сделал на своей новой родине блестящую административную кapьеру: Эммануил Осипович Ришелье, как его называли в России, остался в анналах истории как градоначальник Одессы и генерал-губернатор Новоросси в 1805-1814 годах (подумать только, всего девять лет он занимал эту должность, а какую неизгладимую память он оставил в истории государства российского).
Ришелье начал крымский период жизни с того, что в своем имении в Гурзуфе завел виноградники, а также построил нечто вроде замка, а точнее, первый в этом районе дом европейского образца. Самому герцогу пожить в этом доме не довелось, но зато в нем останвливались чуть ли не все путешественники, побывавшие в Крыму во первой половине 19 века.
В 1811 году дальновидный и увлеченный садовод, он представил российскому правительству проект учреждения в "полуденной части Крыма казенного образцового батанического сада для разведения полезных деревьев и растений, теплым климатам свойственных".
В этом тонком деле Ришелье не стал полагаться на подчиненных; при объезде Южного берега Крыма он сам выбрал близ деревень Никита и Магарач довольно обширную местность "орошаемую источником, вытекающим из под древней Греческой церкви", и заключающую в себе выгоды, "которые только пожелать можно".
Герцог также заранее ходатайствовал перед кабинетом государя Александра I о выделении «ежегодно 10 тысяч рублей на расширение Сада и улучшение виноделия» в крымских, раскинувшихся на пространстве от Алушты до Феодосии, в Kapacубазаре, в долинах рек Альмы, Качи и Бельбека, в окрестностях Севастополя землях.
А главный вопрос - кадровый вопрос, связанный с ботаническим Садом, герцог тоже решил сам, в письме на имя министра Внутренних дел от 11 декабря 1811 года он обратился с просьбой о назначении директором этого сада - Христиана Стевена -"чиновника, известного по своим сведениям в естественной истории".
Похвала эта во многом была дана авансом. Тогда 30-летний Христиан Христианович Стевен, своими главными трудами еще не прославился, да и должность занимал не самую приметную - помощника главного инспектора шелководства юга России и Кавказа. Это потом он стал членом Петербургской Академии наук, написал множество работ о флоре Крыма, Кавказа, по систематике высших растений и насекомых.
А пока под руководством Стевена в 1812 году в Никите были произведены первые посадки деревьев. Так родился Императорский Никитский ботанический сад, а для многих крымчан - просто Сад, который сыграл видную роль в истории южного плодоводства, декоративного садоводства, табаководства, эфиромасличного производства, чаеводства и виноделия России.
Основную и самую тяжелую работу первых лет существования Cадa Стевену пришлось делать уже без поддержки Ришелье: после наполеоновских войн тот, как и следовало ожидать, засобирался домой, и в 1814 году уехал во Францию, где вскоре занял пост министра в правительстве Людовика 18.
К счастью для крымского виноделия, а равно и плодоводства, садоводства и прочих вышеперечисленных отраслей, сам Стевен, швед по происхождению, прервал эту «возвращенческую» традицию и в родную Швецию не вернулся. Напротив, почти всю оставшуюся жизнь он прожил в Крыму: здесь построил дом, здесь принял православие, получил российское подданство, женился (в 54 года!) и здесь же, в склепе у своего симферопольского дома был в 1863 году похоронен.
Христиан Христианович отрицательно относился к тому, чтобы Никитский Сад занимался конкретными практическими вопросами виноградарства и виноделия. В своем "Плане экономо-ботанического сада на Южном береге Тавриды..." он писал: "Виноград по-настояшему не принадлежит к сему заведению. Однако чтобы не исключить совершенно столь полезную часть садоводства, то всякого сорта винограда будет разведено по нескольку лоз, а хороших пород столько, чтобы и понемногу вина можно было сделать. Сие будет служить для сравнения в Судаке и Никите, и для определения, какие из пород в каждом из сиих мест выгодны". Иными словами, директор перед своим садом ставил чисто научные цели, организуя посадки виноградных саженцев.
Именно Стевен перенес в 1813 году из Никиты 16 сортов местных лоз, считавшихся лучшими, реорганизовал Судакское училище виноделия но решил, в конце концов, что оно "влачит жалкое существование".
Да, собственно говоря, и Сад в ту пору отнюдь не процветал, хозяйственная и опытная деятельность, включаявшая крайне трудоемкие виноградарские работы, велась в крайне сложных условиях. Хронически не хватало работников, но малочисленное местное население это не интересовало; оно вело свое натуральное хозяйство и на работу в Сад шло неохотно, Стевен "бился" с кадровым недокомплектом, и однажды попросил разрешения «взять внаем 50 человек крепостных и прислать 20 солдат-рекрутов», но ему в этом было отказано. Лишь в наказание "за ленность к земледелию и худое поведение" в Сад порой присылали колонистов, или "колодников", то есть арестантов, но Стевен от таких "практикантов" решительно отказывался. "Не могу обратить Никитский Сад в место наказания преступников" - говорил он.
Позже по ходатайству Христиана Христиановича в Сад начали направлять мальчиков «из сиротских воспитательных домов» в возрасте 12-15 лет, а на зимнее время прикомандировывать солдат.
Так что, трудно дались первые экспериментальные 57 ведер вина, приготовленные в Никитском саду в 1819 году.
Но главное, что сделал Стевен, - он сохранил и развил первую крымскую коллекцию виноградных лоз. К моменту его ухода с поста директора, в 1824 году, в Никитском ботаническом саду было собрано уже 49 сортов винограда...
Руководство Садом перешло к новому директору - большому знатоку ботаники Николаю Андреевичу Гартвису. Он самозабвенно директорствовал в следующие 36 (!) лет. В череде руководителей Никитского сада трудно найти другого, столь же целеустремленно и настойчиво пополнявшего уникальную коллекцию южных растений. Число же сортов виноградных лоз в Саду при Гартвисе возросло на порядок.
Накопив экспериментальный материал о возможности возделывания на Южном берегу Крыма большой серии сортов винограда, Гартвис в апреле 1828 гола обратился с докладной запиской к генерал-губернатору Новороссийского края графу М. С. Воронцову. В ней он изложил идею "о заполнении опытного казенного виноградного сада на даче, принадлежашей Императорскому Никитскому Саду, именуемое "Магарач"...".
И уже в октябре 1828 года губернатор Воронцов дал указание выделить в урочище Кагарач, на землe, некогда относившейся к греческоой деревне, участок в 6 гектаров и создать там казенное образцово-показательное виноградарско-винодельческое опытное хозяйство и училище при нем. Одновременно по распоряжению Воронцова было закрыто исчерпавшее себя Судакское училище.
В результате в 1828 году в Магараче было начато строительство служебных построек; в 1829 году было высажены первые 4000 кустов винограда, построен винный подвал с винодельней.
"В 1829 году , - сообщал современник, - посажено 4200 лоз Бургонского и Бордосского винограда, а для 6000 других лоз уже приготовлена земля... На содержании при этом заведении 12-ти учеников, на необходимые постройки и прочие расходы расходуется в год до 5000 рублей. Намерение Новороссийского генерал-губернатора, при учреждении сего виноградника, состояло в том, чтобы создать тут образцовое заведение как по части виноградорства".
Как это часто бывало в истории Тавриды, это решение графа Воронцова отдалось долгим эхом в истории. Росчерком пера генерала-губернатора было положено начало уникальному центру научных исследований, сыгравшему важную роль в развитии виноградарства не только в Крыму, но и далеко за его пределами. Именно на базе Магарачского заведения сформировался доныне существующий всемирно известный институт винограда и вина "Магарач".
Кроме того, "Магарач" - это уникальная коллекция вин, тщательно классифицированных по времени создания, по сортам винограда, по микрозонам местности произрастания винограда, способам выработки вина и т. д. Идея создания этой коллекции принадлежала все тому же неутомимому Гартвису, а ее юридическую основу заложил Воронцов, издавший специальное разрешение от 26 октября 1826 года.
В нем он предписывал "лучшие вина в бутылках, особенно мускатные и сладкие, способные к длительной выдержке, хранить в течение нескольких лет, дабы узнавать, до какого совершенства они могут дойти".
Что же касаеется образования, то поначалу магарачское училище не сильно отличалось от судакского. В сущности, те ученики, которых сюда присылали на обучение выступали в роли бесплатной рабочей силы, а само обучение носило исключительно практический характер и проходило во время работы. Продолжалось такое обучение 15 лет, потом этот срок был сокращен до 10 лет, и лишь в 1849 году Магарачское училище стало четырехгодичным.
Именно в Магараче впервые в России была поставлена амбициозная цель сфомировать класс национальных вин с выраженной индивидуальностью. Задачу эту поставил Гартвис и сформулировал ее так: "Делать хорошие, здоровые вина, способные к долгому хранению, не стараясь приноравливать их к вкусу и букету иностранных вин".
Пушкин в Крыму
В 1820 году в Крыму побывал великий поэт и невеликий чиновник - двадцатилетний "ведомства государственной коллегии коллежский секретарь" Александр Сергеевич Пушкин. Для него это было ссылкой (следуя в Бессарабию, он почти два месяца провел в доме семьи генерала Раевского в Гурзуфе), и она его раздражала, но он, тем не менее, был полон романтических надежд. Пушкин был потрясен величием крымской природы, и, конечно же, его талант не смог остаться равнодушным к земле, испытавшей невиданные потрясения и хранящей великие тайны цивилизации. В Бахчисарае Пушкин провел всего один день, но созданная в результате этих впечатлений поэма "Бахчисарайский фонтан" стала одним из поэтических бриллиантов его творчества.
...Волшебный край, очей отрада!
Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса,
И струй, и тополей прохлада -
Все чувство путника манит,
Когда, в час утра безмятежный,
В горах, дорогою прибрежной,
Привычный конь его бежит,
И зеленеющая влага
Пред ним и блещет, и шумит
Вокруг утесов Аю-Дага...
Жак Христофор Миввиль. Бахчисарай (фрагмент)
Никанор Чернецов. Вид Бахчисарайского дворца 1837 год
Добровольно-принудительное путешествие поэта по Таврии выразилось и в иных, тоже вошедших в историю строках, доказав, что блестящий талант всего несколькими строками может не толко возвысить, но и уничтожить, причем безжалостно и жестоко:
Полумилорд, полукупец,
Полумудрец, полуневежда,
Полуподлец, но есть надежда
Что будет полным наконец.
Эти строки все о том же Михаиле Семеновиче Воронцове, виднейшем государственном деятеле Российской империи, храбром боевом офицере, тяжело раненном в Бородинском бою, умелом администраторе, занимавшем пост Новоросийского генерал-губернатора.
Попробуем в этом разобраться, для начала можно прочитать кратко изложенную биографию графа здесь в конце поста.
Стоит ли удивляться, что сразу после появления этого четверостишия Воронцов добился высылки Пушкина из подведомственной им территории на север, в его родное село Михайловское, после чего Пушкин уже никогда больше не увидел Крыма, хотя очень туда рвался, что подтверждает одно из его писем: «Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? Или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему?"
Эпиграмма на Воронцова - результат крайне непростыx взаимоотношений опального поэта с высоким сановником и его супругой. Да, Михаил Семенович направил подчинявшегося тогда ему по службе Пушкина с инспекционной поездкой в места пораженные саранчой, а взбешенный этим поручением поэт представил начальнику по возвращении предельно краткий отчет о командировке: «Саранча прилетела - и села».
А к тому же Пушкин был влюблен в Елизавету Ксаверьевну Воронцову, она подарила поэту талисман в виде перстня при расставании.
Графиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова и граф Михаил Семенович Воронцов, супруги:
Самый первый вариант дворца графской семьи Воронцовых в Алупке:
Последний вариант дворца в Алупке семьи Воронцовых (строительство 1828-1848):
Так, например, Лев Толстой писал: «Воронцов Михаил Семенович, воспитанный в Англии сын русского посла, был среди русских высших чиновников человеком редкого, и в то же время eвропейского образования. Честолюбивый, мягкий и ласковый в обращении с низшими и тонкий придворный в отношении с высшими. Он не принимал жизни без власти и покорности».
Воронцов в те годы был не в самой удачной фазе своей карьеры. Но главная причина его нервозности, скорее всего, лежала в совершенно иной плоскости, нежели стихи и романы.
Опытного царедворца, Воронцова очень беспокоило охлаждение к нему монарха. Неудовольствие свое Александр I проявлял достаточно откровенно. Во-первых, он не пригласил губернатора сопровождать себя в инспекционное путешествие по Новороссии, то есть по подведомственному Воронцову краю, а во-вторых Михаилу Семеновичу уже давно следовало быть генералом от инфантерии, то есть полным генералом, а его в 1823 году вновь "обошли званием". Поэтому ему любой ценой нужно было показывать свою преданность, в том числе, очищением подведомственной территории от личностей подозрительных.
Но, как бы то ни было, двенадцать слов эпиграммы на долгие годы, вплоть до наших дней, заслонили личность и деяния Воронцова. Более того, некоторое время на памятнике Михаилу Семеновичу, установленному в Одессе, вместо строк "Светлейшему князю... от благодарных соотечественников" были высечены эти самые строки эпиграммы. Да … , вот такая бывает память "благодарных»" потомков.
И. К. Айвазовский Пушкин в Гурзуфе. Одесский музей. 1880 год
И. К. Айвазовский Пушкин на берегу Черного моря. Николаевкий музей 1887 год
Орест Кипренский. Портрет поэта А. С. Пушкина. 1827 год
Подробности конфликта поэта и графа, приведшие к высылке Пушкина из Новороссии
Пушкин был выслан императором Александром I в Бессарабию (под начальство генерала Изнова) за вольнодумство, и провел в Гурзуфе в семье генерала Раевского почти два месяца, остановившись по дороге из Минеральных вод в Кишенев. Впослесдствии он жил также в Одессе, испросив себе замену места службы, и сам попросился в подчинение к графу М. С. Воронцову.
Одесса подарила поэта глубокой страстью к красавице Амалии Ризнич. Рядом с чувством к Ризнич разрасталось преклонение поэта перед женою своего начальника, графиней Е. К. Воронцовой.
Истинный характер этих отношений ревниво скрыт поэтом от толпы, которая не сумела ничего узнать, кроме неясных сплетен и городских толков.
"Предания эпохи, говорит Анненков, упоминают о женщине, превосходившей всех других по власти, с которой управляла она мыслью и существованием поэта. Пушкин нигде о ней не упоминает, как бы желая сохранить про одного себя тайну этой любви." Она обнаруживается у него многочисленными профилями прекрасной женской головки, спокойного, благородного, величавого типа, которые идут почти по всем его бумагам из одесского периода жизни. Впоследствии, живя в Михайловском, Пушкин получал еще таинственные письма из Одессы, по-видимому, от графини Воронцовой. Сестра поэта, О. С. Павлищева, говорила, что "когда приходило письмо с печатью, изукрашенною точно такими же кабалистическими знаками, какие находились и на перстне ее брата (известный "талисман") — поэт "запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе". Графиня Воронцова, умершая в 1880 году, до конца своей долгой жизни сохранила о Пушкине теплое воспоминание и, говорят, "...ежедневно читала его сочинения. Когда зрение совсем ей изменило, она приказывала читать их себе вслух и притом подряд, так что когда кончались все томы, чтение возобновлялось с первого." (Бартенев).
Судя по стихотворениям, которые связываются с именем графини ("Желание славы", "Сожженное письмо", "Ангел", "Талисман"), чувство поэта было глубоким благоговением перед чистым и, кажется, несчастным существом, которое в холодной, величавой обстановке томилось без ласки и любви. Совместительство двух увлечений не может вызывать сомнения: одно было исключительно чувственного характера, другое было безукоризненно чисто и возвышенно — поэт с многогранной душой обладал и многогранным сердцем, в котором одновременно находили отражение увлечения разного рода.
По-видимому, отношения к графине Воронцовой не укрылись от холодного взгляда ее супруга — по крайней мере безоблачное счастье поэта было кем-то резко нарушено ( стихотворение "Желание славы"). Трудно сказать, о каких "изменах" идет речь в этом стихотворении, но, во всяком случае, несомненно, что отношения с графом Воронцовым в то время, к которому относится названное стихотворение, вдруг резко переменились. К июню этого года относится известная эпиграмма на графа: Полумилорд, полукупец, Полумудрец, полуневежда...
Несомненно, здесь были личные счеты с вельможей, который из "благожелательного" начальника обратился во врага. Впрочем, по свидетельству многих, знавших графа, он настолько основательно был вооружен своею "порядочностью", что не изменил своего холодного и ровного отношения к поэту: по-прежнему приглашал его с другими к себе в дом и, в то же время, спокойно и систематично досаждал ему разными поручениями, вроде пресловутого зачисления в экспедицию для исследования повреждений от саранчи на местах ее появления.
Во всем этом Пушкин видел месть себе, оскорбление — и сердце его наполнялось яростью. Это чувство сказалось и в ругательной эпиграмме, и в экспромте о саранче на официальном донесении, и в тех отзывах о графе, которые поэт рассыпал охотно в письмах, и в беседах. Несколько писем поэта к А. И. Казначееву, правителю канцелярии наместника, прекрасно рисуют взрыв той сердечной тревоги, которая долго копилась и ждала выхода. В этих нервных письмах не раз говорится о желании выйти в отставку, порвать с чиновничеством, со своим начальником.
Воронцову Пушкин был неприятен в такой же мере. Еще в конце марта (23-го числа) 1824 года граф Воронцов обратился к управяющему Министерством Иностранных Дел гр. Нессельроде с просьбой о том, чтобы Пушкина отозвали из Одессы. Письмо написано осторожно: главный мотив — забота о Пушкине, которому, по словам графа, дальнейшее пребывание в шумном городе, среди многочисленных поклонников и почитателей, могло быть опасным, так как давало пищу его неумеренному честолюбию.
Письмо начинается удостоверением, что жаловаться на поведение поэта он не может, но — напротив, обязан сказать, что замечает в нем старанье показать скромность и воздержанность, каких в нем, говорят, никогда не было прежде. Граф предупреждает возможность обратного перевода в Кишинев к Инзову указанием, что там атмосфера для Пушкина губительна: между молодыми греками и болгарами он мог увидеть довольно много дурных примеров; "только в какой-либо другой губернии он мог бы найти менее опасное общество и более времени для усовершенствования своего возникающего таланта и избавиться от вредных влияний лести и от заразительных, крайних и опасных идей".
В конце письма Воронцов просил не принимать его письма в смысле осуждения, или порицания Пушкина. Под "идеями крайними" граф подразумевал, конечно, политические, оппозиционные настроения, которые насыщали воздух, особенно на юге; Воронцов знал, что Пушкин был близок со многими передовыми офицерами южной армии; поляки, высланные из западного края, смотрели на него, как на жертву правительства; сам Пушкин, несомненно, поддерживал такое толкование причин своего пребывания на юге.
Наконец, по старой привычке, поэт не прочь был сочинить хлесткое произведение и распространить его в списках по городу. О таком способе распространять свои стихи поэт говорит сам позднее в "Послании к цензору": он признается, что эти стишки, задорные и дерзкие, были для него "забавой"; осмеивая "закон, правительство и нравы", он только "забавлялся".
К таким произведениям относятся: "Отрывок", "Сказали раз царю", "Свободы сеятель пустынный" и, вероятно, многие другие, не попавшие в печать. Слухи о либеральничанье поэта доходили до его друзей, и еще в декабре 1823 г. князь Вяземский секретным письмом увещевал Пушкина быть осторожнее "на мысли и на перо", не играть более "пажеских шуток с правительством".
Но удержать поэта было невозможно, и он скоро попал в новую опалу, помимо воздействия Воронцова. В Москве кем-то из приятелей Пушкина распространено было в списках его письмо, которое оканчивалось словами: "Ты хочешь знать, что я делаю — пишу пестрые строфы романтической поэмы и беру уроки чистого Афеизма (атеизма). Здесь англичанин (это о Воронцове), глухой философ, единственный умный Афей, которого я еще встретил..." Об атеизме было брошено еще одно замечание: "система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная".
Письмо попало в руки московской полиции, вызвало следствие — и, в результате, Пушкин подвергся новому гневу властей и был исключен из службы. Правительство повелевало, не ограничиваясь его отставкой, выслать Пушкина в имение его родных, в Псковскую губернию, подчинить его там надзору местных властей и приступить к исполнению этого решения немедленно, приняв на счет казны издержки его путешествия до Пскова"; так писал гр. Нессельроде гр. Воронцову, в ответ на его письмо, 30-го июля 1824 г. Простившись с Черным морем и благодатным югом, Пушкин выехал из Одессы, дав подписку нигде не останавливаться в пути. 9-го августа он был уже в своем Михайловском, в обществе родителей, брата и сестры. Больше ни в Крыму, ни на юге России Пушкин никогда не был.
Стихи, посвященные графине Голицыной, можно прочитать здесь.
